Лида окончила институт и устроилась в банк. Экономист. Деньги всегда умела считать лучше, чем слова подбирать. Поставила цель — за пять лет накопить на собственную квартиру. Вот так.
— Дерзкая ты, конечно, — усмехался Иван, слушая её мечты. — Ты себе представляешь вообще, сколько это?
— Представляю, — серьёзно губы надувала Лида, но тут же увидев его улыбку, и сама смягчалась. — Просто я люблю ставить себе задачи. И выполнять их. Смотри, ведь на этот телефон сама наскребла. Веришь?
— Ну ты даёшь… — Иван покачал головой, но глаза были тёплые.
— Пока ты со своим корытом возишься, у меня уже — вот, смотри, камера, раскладушка, всё как надо. Сказала себе: накоплю за три месяца — накопила, купила. Видишь?
— Вижу, — улыбался он, не спорил.
— Вот и на квартиру накоплю, — твёрдо добавляла она, будто колышком в землю вбивала слова, — вот увидишь.
Но теперь работали оба, и эта свобода вдруг стала капканом — видеться получалось всё реже, разговоры становились короче, паузы длиннее, как будто тянули друг друга за душу.
Субботы, ещё недавно долгожданные, начали рассыпаться, как сухие листья:
— Мы с девчонками из банка на дачу едем! — радостно кричала Лида по телефону, шум фона, сливающийся с голосами. — Не получится встретиться, прости.
— Жалко, — тихо отвечал Иван, даже вину в этом чувствуя. — Ну, может, на неделе?
— Я с десяти до восьми, — утомлённо бросала она, — а ты ведь опять в ночную идёшь... Когда, по-твоему, мы успеем?
— Ты права… — почти шёпотом, словно признавая поражение.
Он сник, потер плечо. В голове — мысль о новых учебниках, которые надо будет штудировать днём.
Мечта — вот она, внезапно родившаяся — стать инженером, связать жизнь со станками, цехами. Сколько раз мелькала в новостях фраза: «Нагрузим завод новым оборудованием!» — а теперь это грозило стать реальностью для него.
— Сынок, — радовалась Галина, когда Иван рассказал матери о мечтах,— ты первый из Яблонских с дипломом будешь. Ни я, ни бабушка с дедом. А вот ты!
— По машиностроению пойду, — отвечал он. — Новое оборудование привезут, так что специалистов искать будут. Я — да с опытом... Дёрнусь — и, глядишь, возьмут.
— Как Лида на тебя хорошо влияет! — вдохновлённо выдохнула мать. — Вот что значит — умная девушка рядом. Я-то боялась, что ты с городской связался…
Иван только криво улыбался. Решение-то было своим. Про себя знал: в последнее время между ними с Лидой холод и пустота.
Пять лет вместе — казалось, это крепость, за которой ничто не страшно. Оказалось — это кладбище желаний, покрытое инеем обид и молчания.
Лиду больше не захватывали рассказы Ивана о сварке и оборудовании; Ивана тяготили бесконечные экономические выкладки Лиды.
Когда прошли недели, Галина не выдержала:
— Что-то Лиды у нас давно не видно... Не заболела, часом?
— Заболела, — отрезал Иван холодно.
Но слова давались мучительно: давеча он своими глазами видел, как Лида шла вдоль заводской проходной — не одна, а с каким-то мужчиной. Они обнимались, шли, будто бы всегда вот так и ходили, его рука владевшая её талией… Ира вставала на цыпочки, целовала его в щёку — просто, нежно, по-старому. Как когда-то — его.
На сердце — дыра. В груди — ледяная пустота. Лида была первой и единственной, в двадцать четыре года. Не первым он был ей, но думал — хоть последним станет. А вышло совсем иначе…
— Сынок, что случилось?
Галина едва ли выдержала появляющуюся дрожь в голосе. Она всматривалась в затуманенное лицо сына, в котором словно притаилось несказанное горе. Комок тревоги подступал к горлу — она видела: что-то не так. От матери всё не скроешь.
— Ты расстроен, Ванечка, я же вижу... — голос её стал сдавленным, — это из-за Лиды? Вы... вы поссорились?
Иван опустил глаза, будто бы стыдился самого себя, весь съёжился, стал вдруг меньше ростом, как в детстве после проделки.
— Нет, мам, — выдохнул коротко и холодно. — Просто... я видел Лиду с другим. Похоже, у нас всё. Всё кончено.
Галина всплеснула руками. Сердце забилось в висках, в груди что-то оборвалось.
— Да не может этого быть!.. Ванечка! — её голос перешёл на плач. — Она ведь так тебя любила, я своими глазами видела, как смотрела на тебя, сколько в ней было нежности...
— Теперь она смотрит так же на другого, — с кривой усмешкой отозвался Иван, — может, и не только на него. Мама, не хочу обсуждать Лиду. Хватит. Хотел жениться — теперь уж точно не женюсь.
В квартире повисло тягучее, тяжёлое молчание. Галина вдруг почувствовала себя старой и очень одинокой.
Позже, когда Иван наконец решился встретиться с Лидой, он тоже будто шагал по раскалённому мосту. Всё внутри у него жгло — обида, злость, жалость к себе и к ней... Он не стал тянуть:
— У тебя есть другой?
Лида резко побледнела, губы застонали в беззвучном испуге. Она упрямо теребила в руках свой телефон, как раненую пташку.
— Ну, говори уже... — Иван сжал кулаки под столом, чтобы не выдать дрожь. — Молчишь? Значит, да?
Лида кивнула так едва, что можно было принять за случайное движение. Глаза наполнились слезами, будто речь сейчас в последний раз заденет струну.
— Я не думала, что так получится... — слова давались ей через силу, каждая фраза, как нож.
— Я и не знала, что Артём... Он просто был рядом, мы работали вместе, обедали, и... как-то всё вышло. Потом он пригласил в кино...
— И ты согласилась, да? — Иван горько усмехнулся. Слова резали глухим лязгом.
Лида глянула на него с укоризной, даже с лёгкой ненавистью. Видно, наболело.
— А что ты хотел? Ты всегда занят — работа, экзамены, дела... Времени на меня нет! Мне что, сидеть и ждать, когда ты хоть чуть-чуть на меня соизволишь взглянуть? Я тебе сто раз говорила, что хочу семьи, детей, но это всё пустой звук?
— Так, значит, я виноват, да? — кофе в его животе моментально скис и сжёг внутренности. — Всё из-за моей работы и учёбы — ты ведь уже решила себе другого найти?!
Лида вспыхнула, начала говорить быстро и резче, будто оправдывалась перед судьёй.
— Не надо! Я не прыгала к другому! Между мной и Артёмом ничего такого не было. Он просто... поцеловал меня, да, мне это понравилось. Но я тебе не изменяла!
— А собиралась? — зло спросил Иван. — Или ты решила — вот как только в ЗАГСе окажетесь, тогда и расскажешь?!
Лида закусила губу, глаза её полыхнули злостью.
— Я устала ждать, Ваня! Ты всегда занят, а я — между прочим. Пользовался мной: с переездом помогла, с матерью твоей развлекалась, дом твой обживала, спал со мной, когда у тебя выпало свободное время. А мне? Мне ведь тоже хочется любви! Я живая, Ваня. Я хочу быть любимой.
Иван не стал спорить. На душе у него что-то отпустило — страшно, горько, но легче. Прощание было почти обречённость. Всё, что так мучительно представлялось ночами, стало явью...
Когда Галина услышала всю правду, она сгорбилась, схватилась за грудь, словно тотчас одолела боль.
— Сынок... Ну почему так?! — прошептала она — Я так надеялась, я так ждала...
— Мам, ничего вечного не бывает, — тихо отозвался Иван. — Мы с Лидой просто казались тебе идеальными. На самом-то деле... никто не идеален. Ничего идеального не существует.
В комнате поселилась тишина. Такая, что слышно было, как капает в кухне кран. И как сердце, медленно, но упорно, продолжает биться — несмотря ни на что.
— Ваня, ну, может быть, просто нужно было больше внимания уделять Лидочке? — голос матери звучал не упрёком, а тихой, щемящей грустью. — Ты ведь даже цветов ей не дарил... В последнее время вы никуда не ходили... Да и предложение нужно было делать раньше...
Иван отвернулся к окну, за которым дождь монотонно стучал по карнизу. Глаза его потемнели.
— Я бы сделал ей предложение, а через год оказался бы с рогами... — отозвался Иван глухо. — Ей стало бы скучно, потому что я — всё время работаю, а она сидела бы одна... Вот и наскучала бы себе очередного ухажёра. Всё, мам, тема закрыта.
Мать сгорбилась, но не возразила. Меж ними вновь выросла та незримая стена, которую возводят не слова, а боль.
Он взялся за учёбу, работы на себя набрал столько, что ночами не спал, копил деньги — отчаянно, с ожесточением. Думал: проживу, преодолею, забуду. А память... память оставалась острым ветром в щёлках душе.
Со временем Лида стала убывать в воспоминаниях, как тусклая акварель под дождём. Приходили другие: сначала одна девушка, потом другая, но Иван уже не давал возникнуть чему-то большему. Решил: нет — серьёзным связям. Ему ли идти на поводу у ветреных чувств, если женщины, как оказалось, нуждаются в внимании больше, чем он в самом себе?
— Пусть заигрывают с кем хотят, — говорил он сам себе, — а я сейчас не могу ничего предложить, кроме тишины и ночной работы.
Время тянулось, вязкое, бесстрастное. Закончил институт. Получил повышение, занял место Олега Анатольевича. Первая, почти победная цель: накопил на двухкомнатную квартиру. Теперь у матери своя комната, у него — своя. Казалось бы, жить — не мешать друг другу, но почему-то эта раздельность тяготила ещё сильнее прежней тесноты.
Ему стукнуло двадцать семь. Жизнь шла по плану, но сердце всё реже отзывалось на этот уклад. Пока однажды не встретил Ольгу.
Рядом с Ольгой Иван необычайно быстро обрел покой — ту самую, почти забытую тихую радость, когда возвращаешься домой и знаешь: тебя ждут. Ольга была моложе на четыре года — смотрела на него снизу вверх с таким доверием, что у Ивана першило в горле.
Она слушала его рассуждения, спрашивала совета, делилась тревогами. С ней не приходилось изображать взрослого — он был им, как ни странно, на самом деле.
***
— Мне эта Оля не понравилась, — вдруг сказала Галина, едва дверь за гостьей закрылась. — Какая-то... пустая.
Иван поднял брови, задержав взгляд на матери.
— Я думал, тебе важно, чтобы я был счастлив. Для меня Оля не пустая. С пустой я бы встречаться не стал.
Галина сдвинула плечи, будто готовилась к натиску судьбы.
— Она тебе не подходит...
В его голосе заскрипел усталый смех:
— И ты теперь запретишь мне с ней встречаться?
Мать вспыхнула, взгляд потухал.
— Я думала, что моё мнение для тебя важно.
— Оно важно, мам. Но позволь мне самому решать, кто мне нужен.
Он впервые позволил себе быть непокорным. Ощущал — мать отдаляется, словно пропасть между ними стала чуть глубже.
***
Через полгода Иван предложил Ольге переехать к нему. Она приехала — с одним лёгким чемоданчиком, в который уместились все ее мечты и прошлое.
Когда Иван рассказал матери, та всплеснула руками, выронив чашку.
— Ты хочешь, чтобы она жила с нами? — голос обрушился на него, как обида, выплеснутая через край.
— Хочу и буду.
Он стоял, не отводя глаз, и вдруг в нём появилась какая-то преждевременная взрослость, постепенно вытеснявшая мальчишескую зависимость.
— Я люблю Олю... собираюсь на ней жениться. Мам, не делай такое лицо, умоляю...
— Она тебе не подходит, — повторила мать с убийственной настойчивостью.
Иван сжал кулаки.
— Хватит это повторять. Моя будущая жена будет жить со мной. В моей квартире.
Лицо Галины побледнело, тонкие пальцы судорожно сцепились в замок.
— Так я и знала...
— Что ты знала? — Иван уже почти не слышал собственный голос, в голове гулко отдавалось: «Всё по кругу».
— Что рано или поздно ты начнёшь меня попрекать тем, что я живу с тобой...
— Я тебя не упрекаю. Но и свою жизнь имею право строить сам.
Галина замолчала, взгляд её опустился. Только сердце — где-то внутри — стонало, а Иван, стоя на кухне среди разбросанных теней, понял: эта победа — из разряда тех, что оставляют после себя горькое послевкусие и лёгкую дрожь потери.
В тот вечер, когда Ольга впервые переступила их порог, тишина в квартире была особенно тяжёлой. Гроза только ушла, но воздух потрескивал от напряжения. Галина смотрела на новый чемоданчик в прихожей и понимала — что-то упущено навсегда.