Елена Павловна проснулась от запаха кофе. Странно: она живёт одна уже пять лет, с тех пор как не стало Володи. Кто мог сварить кофе? Ах да, вчера приехала Маша, дочка. Примчалась из Питера с очередными новостями. То ли ей дали повышение, то ли у неё появился новый проект. Елена Павловна улыбнулась и потянулась. Шестьдесят два года - это возраст, когда утренняя гимнастика из рекомендации превращается в необходимость.
— Мам, ты проснулась? — Маша заглянула в спальню. — Давай завтракать, я круассаны купила, твои любимые, с миндалём.
За завтраком Маша щебетала о работе, о том, что пора бы Елене Павловне переехать к ней в Питер, о том, что негоже ей одной в трёхкомнатной квартире.
— Машенька, — мягко прервала её Елена Павловна, — я же тебе говорила. Здесь папина библиотека, мои ученики. Я не могу всё бросить.
— Какие ученики, мам? Ты же на пенсии!
— Я даю частные уроки французского. Помнишь Катю Воронову? Её внучка готовится к ЕГЭ.
Маша вздохнула. После смерти отца она переживала за мать, но Елена Павловна держалась молодцом. Работала в своём любимом саду на даче, встречалась с подругами, ходила в театр. Только вот личная жизнь у неё совсем не складывалась.
— Мам, а ты не думала... ну, может, познакомиться с кем-нибудь?
Елена Павловна чуть не поперхнулась кофе.
— Маша! Что за глупости?
— Почему глупости? Тебе всего шестьдесят два. Ты красивая, умная, интересная женщина.
— Довольно об этом, — отрезала Елена Павловна, но щёки её порозовели. Одно дело теория, и совсем другое дело реальность. Маша не понимает, как страшно открываться новому человеку после стольких лет.
После отъезда дочери в доме стало тихо. Елена Павловна поливала цветы, когда зазвонил телефон.
— Елена Павловна? Это Виктор Семёнович Дроздов. Мы встречались на юбилее Нины Петровны.
Память услужливо подкинула образ: это был высокий седовласый мужчина с добрыми карими глазами. Профессор истории, кажется. Они тогда весь вечер проговорили о французской поэзии.
— Да, конечно, помню. Здравствуйте, Виктор Семёнович.
— Я тут подумал... В Третьяковке открылась выставка импрессионистов. Не хотели бы сходить? Вы ведь говорили, что любите Моне.
Сердце почему-то забилось чаще. Глупости какие, в её-то возрасте!
— Я... да, с удовольствием.
Встретились у метро в начале сентября. Виктор Семёнович был в элегантном пальто, с букетом белых хризантем.
— Это вам. Знаю, что не принято дарить цветы при походе в музей, но не смог удержаться.
На выставке было многолюдно, но Елена Павловна ничего не замечала, кроме его голоса. Виктор Семёнович рассказывал об исторической эпохе, в которую творили импрессионисты, и это было так интересно, так живо! После выставки пошли в кафе.
— Знаете, Елена Павловна, я вдовец уже семь лет. Дети живут своей жизнью — сын в Германии, дочь в Москве, но замужем, своя семья. Я думал, что моя жизнь уже состоялась, что дальше — только доживание. А потом встретил вас...
Елена Павловна смотрела в свою чашку с каппучино. Пенка осела, образовав причудливый узор.
— Виктор Семёнович, мы же не молодые люди. Какие романы в нашем возрасте?
— А почему нет? Разве чувства имеют возраст? Елена Павловна, я не предлагаю вам сразу выйти за меня замуж. Давайте просто... встречаться. Ходить в театры, на выставки. Гулять по Москве. Что вы скажете?
Она подняла глаза. В его взгляде было столько тепла, столько надежды!
— Давайте попробуем, — тихо сказала она.
Следующие два месяца были похожи на сказку. Виктор Семёнович (она так и не могла заставить себя называть его просто Виктором) оказался удивительным человеком. Начитанный, интеллигентный, с прекрасным чувством юмора. Они ходили на концерты в консерваторию, гуляли по Патриаршим прудам, ездили в Коломенское. Елена Павловна расцвела. Подруги удивлялись: «Лена, ты помолодела лет на десять! Что с тобой?»
Она не рассказывала. Стеснялась. Но счастье невозможно спрятать: оно светилось в глазах, звучало в голосе.
Первый звонок прозвенел в ноябре. Позвонила дочь Виктора Семёновича, Анна.
— Елена Павловна? Здравствуйте. Я дочь Виктора Семёновича. Мне бы хотелось с вами встретиться.
Встретились в кафе на Тверской. Анна оказалась красивой ухоженной женщиной лет тридцати пяти, в дорогом костюме, с идеальным маникюром.
— Елена Павловна, я буду откровенна. Мы с братом обеспокоены. Папа в последнее время... изменился. Мы понимаем, ему одиноко, но...
— Но что?
— Ну, вы же понимаете. В вашем возрасте... Это несерьёзно. И потом, у папы больное сердце, ему нужен покой, а не... романы.
— Анна, ваш отец взрослый человек. Он сам вправе решать, что ему нужно.
— Папа не думает о последствиях! А если с ним что-то случится? Вы готовы взять на себя ответственность?
Елена Павловна встала.
— Всего доброго, Анна. Передайте привет брату.
Вечером Виктор Семёнович позвонил расстроенный.
— Лена, прости. Анна мне рассказала о вашей встрече. Я не знал, что она собирается... Не обращай внимания, прошу тебя.
Именно тогда Елена Павловна впервые почувствовала, что может называть его просто Виктором, Витей. Он боролся за их отношения, и это придавало ей сил.
Но через неделю позвонил сын Виктора Семёновича из Германии. Говорил долго, путано, но смысл был тот же: отцу нужен покой, не нужно его тревожить.
А потом приехала Маша.
— Мама, это правда? Соседка сказала, что к тебе мужчина ходит!
— Маша, но ты же сама говорила...
— Я говорила познакомиться, сходить в театр! А не... Мама, тебе шестьдесят два года! Что люди скажут?
— А что они скажут, Маша? Что женщина в шестьдесят два года ещё способна любить и быть любимой?
— Мама, это неприлично! Папа всего пять лет как умер!
— Пять лет, Маша. Пять лет я прожила одна, храня память о твоём отце. Но он умер, а я осталась жить. Я живая, понимаешь?
Маша уехала обиженная. А вскоре Елена Павловна узнала, что дети устроили Виктору Семёновичу настоящую осаду. Анна приезжала к нему чуть не каждый день, сын названивал из Германии, упрекал в легкомыслии.
Встретились они в парке в начале декабря. Первый снег припорошил скамейки. Виктор Семёнович выглядел усталым.
— Лена, может, они правы? Может, мы действительно ведём себя как глупые подростки?
Елена Павловна помолчала, подбирая слова.
— Витя, ты знаешь, вчера я перечитывала письма Володи. Знаешь, что он писал мне из командировки за год до смерти? "Если со мной что-то случится, обещай, что не закроешься от жизни. Обещай, что будешь счастлива." Я тогда рассердилась на него за такие мысли, а теперь понимаю - он хотел, чтобы я жила, а не существовала.
Виктор Семёнович сжал её руку.
— Витя, а что плохого в том, что мы чувствуем себя молодыми? Что нашли друг друга?
— Дети не понимают. Анна сказала, что я опозорю память её матери.
— А Маша считает, что я предаю память Володи. Но разве любовь — это предательство?
Помолчали. Снег падал крупными хлопьями, оседая на пальто, на волосах.
— Знаешь, Витя, я подумала. Мы прожили большую жизнь. Вырастили детей, схоронили супругов. Мы выполнили свой долг перед всеми. Может, пора подумать о себе?
— Но дети...
— Дети должны жить своей жизнью, а мы должны жить своей. Я не прошу тебя разрывать с ними отношения. Но и позволить им решать за нас я не готова.
Виктор Семёнович взял её за руку.
— Ты права. Конечно, ты права. Но как им это объяснить?
— А давай соберём всех вместе. Поговорим. Спокойно, без эмоций.
Встречу назначили на воскресенье, у Елены Павловны дома. Она приготовила обед, накрыла стол лучшим сервизом. Анна с мужем пришли настороженные, Маша — воинственная. Сын Виктора Семёновича участвовал по скайпу.
— Дети, — начала Елена Павловна, когда все расселись за столом. — Мы понимаем вашу тревогу. Вы переживаете за нас, и это естественно. Но позвольте и нам сказать несколько слов.
Она встала, подошла к окну.
— Когда умер Володя, отец Маши, я думала, что жизнь кончена. Но жизнь продолжалась. Я научилась жить одна, справляться, даже радоваться мелочам. А потом встретила Виктора. И знаете что? Я снова почувствовала себя живой. Не существующей, а именно живой.
— Мама, но в вашем возрасте... — начала Маша.
— В нашем возрасте, Маша, особенно остро понимаешь, как быстро уходит время. Каждый день становится подарком. И я не хочу тратить эти дни на одиночество, если могу разделить их с человеком, который мне дорог.
Виктор Семёнович встал рядом.
— Анна, Андрей, я любил вашу маму. Она была прекрасной женщиной, и память о ней всегда будет со мной. Но она ушла. А я встретил Елену, и это не предательство. Это продолжение жизни. Разве ваша мама хотела бы, чтобы я был одинок?
— Папа, мы просто беспокоимся... — Анна смахнула слезу.
— Я знаю, доченька. Но поверь, с Еленой мне хорошо. Мне снова хочется просыпаться по утрам, строить планы, мечтать.
Муж Анны, до этого внимательно слушавший и наблюдавший, откашлялся.
— Можно я скажу? — он посмотрел на жену. — Анна, помнишь, на прошлой неделе ты сказала, что мы разучились удивлять друг друга? Что всё стало рутиной?
Анна удивлённо кивнула.
— А я сейчас смотрю на твоего отца, на Елену Павловну, и вижу то, чего нам не хватает. Они светятся! Знаете, я смотрю на вас, и мне становится не по себе. Мы с Анной женаты десять лет, и у нас давно нет того света в глазах, который я вижу у вас. Может, вы правы. Может, любовь действительно не имеет возраста.
Анна посмотрела на мужа с удивлением, потом перевела взгляд на отца.
— Папа, ты действительно счастлив?
— Да, доченька. Впервые за семь лет — да.
— Тогда... тогда я рада за тебя. За вас обоих.
— А что люди скажут? — упрямо повторила Маша, но в голосе её уже не было прежней категоричности.
— Маша, — мягко сказала Елена Павловна, — а что важнее: мнение чужих людей или счастье близких?
Маша молчала, разглядывая свою чашку. Потом подняла глаза на мать.
— Мам, я... Я просто испугалась. Испугалась, что ты изменишься, что у тебя не будет для меня времени, что... — голос её дрогнул. — Что я потеряю тебя, как потеряла папу.
Елена Павловна встала, обняла дочь.
— Машенька, милая моя. Я всегда буду твоей мамой. Но я также и женщина. И имею право на счастье.
Маша уткнулась матери в плечо.
— Прости меня, мам. Я вела себя эгоистично. Просто... я привыкла, что ты всегда для меня, а тут вдруг у тебя своя жизнь.
К вечеру все расслабились. Анна рассказывала о работе, Маша делилась планами, даже сын Виктора Семёновича из Германии пообещал приехать на новогодние праздники познакомиться.
Когда гости разошлись, Елена Павловна и Виктор Семёнович вышли на балкон. Москва сверкала огнями.
— Знаешь, а ведь получилось, — сказал он, обнимая её.
— Получилось. Хотя знаешь, Витя, мне кажется, главное не то, что дети приняли. Главное заключается в том, что мы сами поверили в своё право быть счастливыми.
— Лена, а давай поженимся? — вдруг сказал он.
Она рассмеялась.
— В нашем-то возрасте?
— А что? Как ты сама говорила — разве у любви есть возраст?
Весной, когда зацвела сирень, они расписались. Тихо, без пышных торжеств. Только самые близкие. Маша плакала от счастья, Анна поймала букет невесты.
А Елена Павловна, глядя на цветущую сирень за окном, думала о том, что жизнь удивительна. Она может подарить любовь и в двадцать, и в шестьдесят. Главное не бояться её принять. И не важно, что скажут люди. Важно то, что в сердце снова поселилась весна, даже если на календаре октябрь жизни.