Они встречались каждую пятницу уже пятнадцать лет в уютной кофейне на Чистых прудах. Галина Петровна, Вера, Наташа и Лида — так сложилось, что познакомились они все в одной больничной палате, куда попали со своими детьми. Дети выросли, разлетелись кто куда, а их пятничные посиделки остались святым делом.
Галина Петровна — старшая, ей уже за шестьдесят — всегда приходила первой. Усаживалась у окна, доставала из сумки вязание и принималась считать петли. Вязала она постоянно: то внукам свитера, то пледы для благотворительной ярмарки. Муж умер три года назад, сын с семьей в Канаде, дочь в Питере. «Вот вы, девочки, и есть моя настоящая семья», — часто говорила она.
Вера прибегала второй — вечно запыхавшаяся, с растрепанными волосами. Работала она главбухом в крупной фирме, и пятница была единственным днем, когда она позволяла себе уйти пораньше. «Начальство пусть само разбирается», — смеялась она, хотя все знали, что потом она до полуночи будет сидеть дома над отчетами.
Наташа появлялась тихо, почти незаметно. После развода пять лет назад она как будто старалась занимать поменьше места в этом мире. Работала библиотекарем, жила с мамой, растила дочку-подростка. «У меня все хорошо», — отвечала она на любые вопросы, но глаза выдавали — не все было хорошо. В последнее время она все чаще задумывалась, словно собираясь с духом что-то сказать. Но так и не говорила.
Лида врывалась последней — яркая, шумная, с очередной сумасшедшей историей. То она записалась на курсы танго, то решила стать блогером, то влюбилась в инструктора по йоге. В свои пятьдесят пять она жила как в двадцать — без оглядки и с полной отдачей.
В тот пятничный вечер в начале октября все началось как обычно.
Галина Петровна уже связала половину рукава, Вера жаловалась на новые требования налоговой, Лида рассказывала о своем последнем свидании вслепую («Представляете, он пришел с мамой!»), а Наташа молча улыбалась, грея руки о чашку с чаем.
— Девочки, — вдруг сказала Наташа. Руки её дрожали, но она явно долго готовилась к этому разговору. Все замолчали, потому что Наташа редко начинала разговор первой. — Мне нужна помощь.
Она рассказала быстро, сбивчиво, словно боялась передумать. Ее бывший муж, который пять лет не платил алименты и не интересовался дочерью, вдруг объявился. Женился снова, у него родился сын, и теперь он хочет, чтобы Маша — их с Наташей дочь — переехала к нему. Обещает оплатить престижную школу, репетиторов, поездки за границу. А у Наташи лишь съемная однушка на окраине, мамина пенсия и зарплата библиотекаря.
— Но главное даже не это, — Наташа подняла глаза, и в них стояли слезы. — Маша хочет к нему. Говорит, что устала от нашей бедности. Что я ей всю жизнь испортила. Что она меня ненавидит.
Повисла тишина. Галина Петровна отложила вязание.
— Сколько нужно? — спросила она просто.
— Что? — не поняла Наташа.
— Денег. Сколько нужно денег, чтобы Маша осталась? Чтобы ты могла дать ей то, что обещает отец?
— Галина Петровна, я не могу иак сразу сказать... Мне нужно хотя бы полмиллиона на первый взнос за квартиру поближе к центру. И тысяч двести в год на хорошую школу с углубленным английским...
— У меня есть квартира, — медленно сказала Галина Петровна. — Трешка в центре, от родителей осталась. Я ее сдаю, но могу продать. Хватит и на двушку для вас, и еще останется.
Вера резко поставила чашку на блюдце:
— Галина Петровна, ты с ума сошла? Это же твоя подушка безопасности! А если заболеешь? А если сыну понадобится помощь?
— Вера права, — неожиданно поддержала Лида. — Галь Петровна, вы святая, но это слишком. Наташ, прости, но может, и правда лучше отпустить Машку к отцу? Он же не чужой человек. И девочке там будет лучше.
Наташа побледнела. Галина Петровна выпрямилась:
— Но он одумался, — возразила Вера. — Люди иногда меняются. И потом, Галина Петровна, а если ты продашь квартиру, а Маша все равно уйдет?
— Вы не понимаете! — вспылила Галина Петровна. — Речь о том, что мы — подруги. Мы должны помогать друг другу!
— Помогать — да, — кивнула Лида. — Но не разоряться же! Наташ, я могу дать тебе в долг тысяч пятьдесят. Вера, ты сколько можешь?
— Могу сто, — вздохнула Вера. — Но это капля в море. На квартиру не хватит.
— А может, и не надо квартиру? — осторожно сказала Лида. — Может, поговорить с Машей? Объяснить? Она же умная девочка.
— Да что вы понимаете! — Галина Петровна встала так резко, что задела чашку, и чай пролился на скатерть. — У тебя, Вера, муж и дети рядом. Лида, ты вообще как перекати-поле, тебе все равно! А мы с Наташей знаем, что значит одиночество...
— То есть мы с Лидой вам не подруги? — холодно спросила Вера. — Раз мы не готовы на безумства?
— Это не безумство! Это помощь!
— Это глупость! — выкрикнула Вера. — Простите, Наташа, но ваша дочь имеет право выбирать! И если отец может дать ей лучшую жизнь...
— Лучшую? — Галина Петровна задохнулась. — Деньги — это лучшая жизнь? А любовь? А то, что Наташка ночей не спала, когда Маша болела? А то что Наташка последнее отдавала?
— Но может, именно поэтому Маша и хочет уйти, — тихо сказала Лида. — Чтобы Наташе стало легче. Дети же не дураки, они все видят.
Наташа закрыла лицо руками.
— Хватит, — прошептала она. — Пожалуйста, хватит. Я не должна была ничего говорить Извините меня.
— Нет, должна! — Галина Петровна схватила ее за руку. — Мы же подруги! Настоящие подруги!
— Настоящие подруги не лезут с непрошеными советами, — парировала Вера.
— И не осуждают за решения, — добавила Лида.
Они смотрели друг на друга — четыре женщины, которые пятнадцать лет делили радости и горести. И вдруг... между ними выросла стена.
Галина Петровна молча собрала вязание и ушла. Остальные разошлись следом — каждая по своим делам.
Наташа осталась одна. Официантка принесла счет — четыре чашки чая, четыре подруги. Или уже не подруги?
Прошла неделя. Пятница. Галина Петровна сидела дома и вязала. Спицы мелькали все быстрее, петли путались, но она упрямо продолжала. В дверь позвонили.
На пороге стояла Вера. За ней прятались Лида. И Наташа.
— Можно? — спросила Вера.
Они сели на кухне. Галина Петровна поставила чайник.
— Я думала всю неделю, — начала Вера. — О том, что ты сказала. О том, что мы должны помогать. И знаешь, ты права. Но и я права тоже. Продавать квартиру — это слишком. Но помочь надо.
— Я тоже думала, — кивнула Лида. — И вот что придумала. А что если мы откроем свое дело? Вчетвером? Галина Петровна, вы же печете потрясающие торты. Наташа делает удивительные вещи из бисера. Вера — гений бухгалтерии. А я... ну, я могу раскрутить нас в интернете.
— Домашняя кондитерская, — подхватила Вера. — И магазинчик hand-made. Начнем с малого. Я проверила — можно оформить ИП, налоги небольшие. Галина Петровна, вы можете сдавать квартиру и печь дома. Наташа будет делать украшения по вечерам. Даже если заработаем тысяч тридцать-сорок в месяц дополнительно — уже можно оплатить хорошие курсы английского и репетитора по математике. А Маша увидит, что мы боремся, что не сдаемся.
— А главное, — добавила Лида, — Маша увидит, что ее мама не одна. Что у нее есть мы. Что мы почти семья.
Наташа заплакала. Галина Петровна обняла ее, потом протянула руки Вере и Лиде.
— Простите меня, девочки. Я погорячилась.
— Мы все погорячились, — покачала головой Вера. — Но каждая по-своему была права. Просто нужно было найти решение, которое подходит всем.
— А Маша? — спросила Галина Петровна. — Что решила Маша?
Наташа улыбнулась сквозь слезы:
— Маша... Когда я рассказала ей о нашей ссоре, о том, что вы готовы были сделать... Она обняла меня и сказала: «Мам, прости. Я была не права. Если у тебя такие подруги, то мы богаче папы. Я остаюсь с тобой».
Они сидели на кухне у Галины Петровны, пили чай, планировали будущий бизнес, смеялись над названием («Четыре чашки»? «Пятничные посиделки»? «Бабушкин буфет»?).
А в понедельник Галина Петровна испекла первый торт на заказ — для дочери Вериной коллеги. Наташа сделала к нему брошь-бабочку из бисера. Вера оформила документы. Лида создала страничку в соцсетях.
Через год у них было уже пятьдесят постоянных клиентов. Дела шли в гору — торты Галины Петровны заказывали на все праздники в округе, украшения Наташи покупали в подарок. Маша помогала с доставкой и вела соцсети. На заработанные деньги смогли оплатить Маше языковые курсы и репетитора, а к концу года даже сняли небольшое помещение — кухню и магазинчик. Повесили вывеску: «Четыре чашки. Домашняя кондитерская и подарки».
По пятницам они по-прежнему встречались — теперь уже в своем магазинчике, после закрытия. Пили чай, обсуждали дела, делились новостями.
И когда кто-то из клиентов спрашивал, почему «Четыре чашки», Лида отвечала: «Потому что нас четверо. И мы поняли, что вместе можем все. Ну, почти все»
Квартиру она так и не продала. Не понадобилось.