— Ты что, с ума сошла? В наших условиях ещё одного?! — мой голос сорвался на крик, руки тряслись от злости.
— Аня, не смей так разговаривать с матерью! — мама прижала ладонь к животу, где под блузкой уже проступал заметный бугорок.
— А как мне разговаривать? Мы втроём на одной кровати спим! Димка на раскладушке в коридоре, а ты... ты решила ещё одного завести?
Слова вылетали из меня как пули. Каждое — точное попадание в цель. Мама отшатнулась, словно я её ударила. Но остановиться я уже не могла. Месяцы накопленного раздражения, усталости от тесноты, от вечного недосыпа — всё это вырвалось наружу одним потоком.
За три месяца до этого разговора всё было относительно спокойно. Наша двухкомнатная хрущёвка на третьем этаже пятиэтажки трещала по швам, но мы как-то умудрялись существовать. Папа работал слесарем на заводе, мама — кассиром в супермаркете. Я заканчивала первый курс колледжа, подрабатывала курьером по вечерам.
— Ань, подвинься, — Светка залезла ко мне под одеяло, её холодные ноги коснулись моих.
— Света, ну сколько можно! Тебе пять лет, спи на своей стороне.
— Там Димка храпит.
Младший брат действительно храпел — его раскладушка стояла прямо у нашей кровати. В комнате десять квадратных метров помещались кровать, раскладушка, шкаф и письменный стол. Окно выходило во двор, где по утрам орали коты.
Каждое утро начиналось с одного и того же. Очередь в ванную, толкотня на кухне, поиски чистой одежды в общем шкафу. Мы жили, как сельди в банке — и, кажется, уже начинали так же пахнуть.
— Мам, может, всё-таки поменяемся? — в очередной раз предложила я за завтраком.
— Аня, мы это обсуждали. Папе нужно высыпаться перед работой.
— А мне перед учёбой не нужно?
— Не начинай, — папа отложил газету. — Когда я в твоём возрасте был, вообще в общаге жил, по восемь человек в комнате.
— Времена изменились, пап.
— Вот выйдешь замуж — будешь жить как хочешь, — мама поставила передо мной тарелку с кашей.
Эта фраза — про замужество, как панацею от всех проблем — бесила меня особенно. Словно моя жизнь до замужества была чем-то несущественным, временным. Черновиком перед чистовой версией.
В тот день, когда всё началось, я вернулась с работы раньше обычного. Ключ не сразу повернулся в замке — заедал уже третий месяц, папа всё обещал починить.
— ...не могу больше скрывать, — донёсся из кухни мамин голос.
Я замерла в прихожей. Мама никогда не говорила таким тоном — виноватым и одновременно решительным. В её интонации звучало что-то новое, незнакомое. Что-то опасное.
— Что скрывать? — папин голос звучал устало.
— Я беременна.
Грохот — это папа уронил кружку. Осколки брызнули по линолеуму.
— Беременна? Но мы же... мы же предохранялись. Всегда.
— Вот именно, — мама говорила еле слышно. — Поэтому я и должна тебе сказать...
— Что сказать? — папа повысил голос.
— Это не твой ребёнок.
Я прислонилась к стене, ощущая, как холод кафеля проникает сквозь тонкую кофту. В ушах зашумело. Папа молчал — страшно молчал, так что слышно было, как капает кран.
— Чей? — наконец выдавил он.
— Неважно.
— Как это неважно?! Ты мне изменила, и это неважно?!
— Тише, дети услышат.
— Дети! Ты о детях вспомнила! А когда по чужим койкам скакала, не вспоминала?
— Не смей! Один раз, всего один раз за пятнадцать лет!
— С кем?
— С Виктором.
— С каким ещё Виктором?
— Мой начальник. Корпоратив был, я перебрала, он подвёз домой...
— И ты решила его отблагодарить?
Пощёчина. Звонкая, хлёсткая. Папа никогда не поднимал руку на маму. За пятнадцать лет — ни разу. Даже когда она разбила его любимую кружку с рыбалки. Даже когда потратила отложенные на отпуск деньги на Светкину куртку.
— Больше никогда, — мама говорила ледяным тоном, — никогда не смей меня бить. Собирай вещи и уходи.
— Это я должен уходить? Из своей квартиры?
— Квартира записана на мою мать, если ты забыл. Моя мама нам её оставила.
Даже в этой ситуации мама не забывала о формальностях. О том, кто что кому должен, кто имеет больше прав. Юридическая точность в момент, когда семья рассыпалась на части.
Я бесшумно прошла в комнату. Димка сидел за столом, делал уроки. Светка играла в куклы на полу. Обычная картина обычного дня. Только теперь этот день стал последним днём нашей прежней жизни.
— Аня, а почему папа кричит? — спросила сестра.
— Телевизор громко включил, — соврала я.
Из кухни доносились обрывки фраз:
— ...пятнадцать лет коту под хвост...
— ...сам виноват, вечно на работе...
— ...содержал вас всех...
— ...а я что, не работаю?..
Димка поднял голову от тетради:
— Они разводятся, да?
— С чего ты взял?
— Я не глухой. Мама изменила папе.
Оказалось, что десятилетний мальчик слышит больше, чем мы думаем. Понимает больше, чем мы хотим. Светка подняла голову:
— Что значит изменила?
— Ничего, играй давай.
Но как объяснить пятилетнему ребёнку, что такое измена? Что такое предательство? Что мир, который казался незыблемым, может разрушиться за один разговор?
Вечером папа собрал вещи в спортивную сумку. Мама заперлась в спальне. Мы сидели на кухне — я, Димка и Светка. Трое детей, которые внезапно повзрослели на несколько лет за один день.
— Пап, ты куда? — Светка вцепилась в его руку.
— К бабушке поеду, солнце. На несколько дней.
— А потом вернёшься?
Папа не ответил. Поцеловал её в макушку, кивнул нам с Димкой и вышел. Дверь хлопнула, как крышка гроба.
— Аня, папа вернётся? — Светка заплакала.
— Конечно, вернётся, — соврала я второй раз за день.
Ложь становилась привычной. Защитной реакцией на невыносимую правду.
Утром мама вышла из спальни с опухшими глазами.
— Дети, нам нужно поговорить.
— О том, что ты беременна от своего начальника? — не сдержалась я.
Мама побледнела:
— Ты слышала?
— Вся лестничная клетка слышала, как вы орали.
— Аня, ты не понимаешь...
— Что я не понимаю? Что ты разрушила семью? Что папа ушёл? Что нам теперь вшестером в этой конуре жить?
— Вчетвером. Папа не вернётся.
— А ребёнок?
— Я рожу. Это мой ребёнок, моё решение.
Вот так просто. "Моё решение." Словно остальные члены семьи были просто статистами в её личной драме.
— А наше мнение не важно?
— Аня, ты ещё слишком молода...
— Чтобы что? Чтобы иметь право голоса? Мне восемнадцать, мам! Я работаю, учусь, а спать вынуждена с пятилетней сестрой и десятилетним братом в одной комнате!
— Временные трудности.
— Пятнадцать лет временные трудности?
Мама молчала. Потому что возразить было нечего. Потому что я была права, и мы обе это понимали.
***
Спустя какое-то время у подруги.
Маринка выслушала меня, не перебивая. Мы сидели в её комнате — у неё была своя комната, представляете? Четыре стены, которые принадлежали только ей. Место, где можно закрыть дверь и остаться наедине с собой.
— Переезжай ко мне, — предложила она.
— Твои родители не будут против?
— Они в командировке до конца месяца. А там что-нибудь придумаем.
— Мама меня убьёт.
— Ань, тебе восемнадцать. Ты имеешь право жить отдельно.
— Но как же Димка и Светка?
— Они не твои дети. Твоя мама сделала выбор — пусть сама и разбирается.
Жёстко, но справедливо. Я не рожала Димку и Светку. Я не принимала решение заводить их. Почему я должна нести ответственность за последствия чужих выборов?
Вечером я собрала вещи. Немного — два свитера, джинсы, белье, учебники. Весь мой скарб поместился в одну спортивную сумку.
— Ты куда? — Димка стоял в дверях.
— К Маринке. Пожить немного.
— Насовсем уходишь?
— Не знаю.
— Из-за мамы?
— Из-за всего. Мне нужно личное место, понимаешь? Место, где я могу побыть одна.
— А мы?
Вопрос, который больше всего пугал меня. Что будет с ними? Как они справятся без меня? Ведь я была не просто старшей сестрой. Я была второй мамой, помощницей, переводчиком между детским и взрослым миром.
— Димка, я не бросаю вас. Буду приходить, обещаю.
Он кивнул, но в глазах стояли слёзы. Десятилетний мальчик, который слишком рано понял, что взрослые не всегда правы, а семьи не вечны.
— Аня, мы должны поговорить! — мама вышла из спальни.
— О чём? О том, что в этой квартире скоро будет ещё теснее?
— О том, что ты собираешься бросить семью в трудный момент!
— Я не бросаю. Я ухожу жить отдельно.
— Куда? На какие деньги?
— К Маринке пока. А там устроюсь на полный день, сниму комнату.
— Глупости! Твоё место здесь, с семьёй!
— С какой семьёй, мам? Ты её разрушила!
Мама дёрнулась.
— Как ты смеешь!
— А как ты смела? Изменить папе, забеременеть от другого, выгнать его из дома?
— Это взрослые отношения, ты не понимаешь!
— Я понимаю, что мне надоело жить в проходном дворе! Что я хочу спокойно готовиться к экзаменам, а не слушать, как храпит Димка! Хочу привести парня домой, а не объяснять, почему мы спим втроём на одной кровати!
— Эгоистка!
Слово повисло в воздухе между нами. Эгоистка. Самое страшное обвинение, которое можно предъявить молодой девушке в нашем обществе. Ты должна жертвовать собой ради семьи. Ради родителей, братьев, сестёр, будущих детей. Твои потребности — последние в списке.
— Нет, мам. Эгоистка здесь ты. Ты думала только о себе, когда изменяла папе. Думала только о себе, когда решила рожать. А теперь хочешь, чтобы я осталась нянькой для твоего ребёнка?
Слова вылетали из Аниных уст как осколки разбитого стекла, каждый — острый и болезненный. Мать вздрогнула.
— Я такого не говорила!
— Но подразумевала. Кто будет сидеть с младенцем, пока ты на работе? Димка? Светка?
Мать погрузилась в молчание, понимая бессмысленность оправданий. В дверях появилась восьмилетняя Светка с потрепанной куклой в объятиях.
— Аня, ты правда уходишь?
Голос сестренки дрогнул, и Анна ощутила, как сердце сжимается от боли. Но решение было принято.
— Да, малышка. Но я буду приходить к тебе.
— Обещаешь?
— Обещаю.
***
Четыре месяца пролетели как один тяжелый сон. Анна обосновалась в тесной комнатке коммунальной квартиры, где соседи ругались по ночам, а водопроводные трубы издавали зловещие звуки. Работа официанткой в небольшом кафе приносила копейки, но давала бесценное ощущение независимости. Вечернее отделение института стало спасательным кругом — возможностью построить будущее собственными руками.
Отец звонил изредка, голос его звучал усталым и отстраненным. Детей он забирал к бабушке по выходным, словно выполняя неприятную обязанность. К матери больше не возвращался.
Октябрьское утро встретило Анну телефонным звонком от Димки: мать родила. Мальчик. Назвала Иваном.
Родильный дом встретил запахом дезинфицирующих средств и едва слышным плачем новорожденных. Анна шла по коридору с букетом хризантем.
— Аня, — мать лежала на больничной койке, лицо осунувшееся, глаза потухшие. — Спасибо, что пришла.
— Поздравляю, мам.
— Хочешь подержать братика?
Анна приняла крошечный сверток. Ванечка был таким беззащитным, что на мгновение весь мир сосредоточился в этих маленьких ладошках.
— Он ни в чём не виноват, — едва слышно прошептала мать.
— Знаю.
— Аня, прости меня. За всё.
Анна подняла взгляд. В материнских глазах читалось раскаяние, которого она так долго ждала.
— Мам...
— Я думала, что Виктор... что он будет со мной. Обещал развестись с женой, снять нам квартиру. А потом узнал про беременность и исчез. Уволился, телефон сменил.
— Мам, не надо.
— Надо. Ты была права. Я разрушила семью. Папа не простит, да я и не прошу. Но вы, дети... вы не должны страдать из-за моих ошибок.
— Выживем, — просто ответила Анна.
— Аня, возвращайся домой. Пожалуйста.
— Мам, я не могу. Мне правда нужно своё место. Но я буду помогать. Приходить, сидеть с Ванечкой, когда нужно, вернее когда смогу.
— Но как же мы без тебя?
— Так же, как я без вас. Будем жить.
Мать заплакала — не истерично, а тихо, как плачут от безысходности. Ванечка заворочался, причмокнул губками. Анна осторожно передала его в материнские руки.
— Всё будет хорошо, мам. Вот увидишь.
И странное дело — слова оказались пророческими. Не сразу, не без боли, но жизнь потекла по новому руслу. Отец через год встретил другую женщину — тихую учительницу, которая не претендовала на материнскую роль для чужих детей, но относилась к ним с теплым участием. Мать вернулась на работу, Димка взял на себя заботу о младших.
А Анна... Анна наконец-то научилась дышать полной грудью. Она поняла разницу между эгоизмом и правом на собственную жизнь. Это было не предательство семьи — это было рождение себя настоящей.
Автор: Владимир Шорохов © Книги автора на ЛитРес