— Я вырву наследство отца из твоих рук! — прошипел Алексей, глядя на мачеху с ненавистью. — Ты для меня пустое место, и не мечтай о доле!
— Я вложила в тебя душу, растила, как родного! — вскричала она, хватаясь за сердце.
— Но ты мне не мать, и твои чувства для меня — лишь звук пустой!
Двадцать пять лет назад Роза Павловна связала свою судьбу с вдовцом, за плечами которого уже стоял десятилетний сын. Подруги, словно вороньё, карка́ли о роковой ошибке, предрекая ей загубленную жизнь. Но Роза Павловна, с неугасающей верой в сердце, отвечала им:
– Чужих детей не бывает. Лешу выращу, как родного.
Поначалу отношения с пасынком складывались непросто, словно тропинка через терновник. Но время, словно искусный садовник, взрастило ростки привязанности. Алексей стал называть её «мама Роза», доверял сердечные тайны, делился детскими горестями, ища утешение в её объятиях, а не в отцовских. Судьба не подарила Розе Павловне собственных детей, и всю нерастраченную материнскую любовь она излила на Алексея, считая его кровинушкой.
Трещина пролегла между ними полгода назад, когда внезапная смерть унесла из жизни мужа Розы Павловны и отца Алексея. Спустя считанные дни после поминок, мужчина ворвался в её дом, словно буря, и с порога обрушил грозу обвинений:
– Почему всё досталось тебе?!
Роза Павловна, ещё не оправившаяся от тяжкого удара, с трудом осознала, что речь идёт о завещании. Да, около десяти лет назад супруг оформил документы, отписав ей дом и все сбережения, объяснив…
— Я купил сыну квартиру, бизнес в руки вложил, обеспечил его будущее. Теперь пришла пора и о тебе позаботиться. А ты, я верю, Лёшку не обидишь и, в свою очередь, оставишь все ему
, — вспоминала Роза Павловна слова мужа.
Пересказала она этот разговор Алексею, своему пасынку, надеясь на понимание, но буря в душе его только разыгралась с новой силой.
— Я — законный наследник! Тебе здесь ничего не положено. Ни ложки, ни ножки от стула ты не заслужила!
— Во-первых, такова была воля твоего отца, — тихо возразила Роза Павловна, стараясь сохранить спокойствие. — Во-вторых, мы были женаты, и я тоже имею право на наследство. И, наконец, Алексей, ты ведь мой единственный наследник. Все и так перейдет к тебе.
— Ага, лет через двадцать, когда ты половину растратишь! — презрительно фыркнул Алексей. — Ты пальцем о палец не ударила, пока отец вкалывал, только на диване валялась!
Роза Павловна опешила. Злоба и алчность, исказившие лицо мужчины, которого она искренне считала сыном, поразили ее в самое сердце. И больше всего ранило это неприкрытое, ядовитое пренебрежение.
– Я была домохозяйкой, – с горечью напомнила она, словно оправдываясь. – Заботилась о тебе, возила в школу и обратно, помогала с уроками. Этот дом – моя забота: я убирала, стирала, готовила, возилась с газоном и цветами. Думаешь, легко содержать двухэтажный коттедж и участок в порядке?
– А кто все это оплачивал? Мой отец! Поэтому дом и деньги должны достаться мне, как единственному наследнику, а не какой-то чужой тетке.
– Чужой? Леша, я заменила тебе мать!
– Ты была всего лишь служанкой и утешением для отца! – отрезал Алексей, его голос звенел от злости. – Так что переписывай все на меня и убирайся!
– Куда я пойду? На что буду жить? Я всю жизнь была домохозяйкой, у меня нет ни стажа, ни пенсии, ни угла своего.
– Надо было думать раньше, а не паразитировать на шее у богатого мужика! – заорал Алексей. – Ты не заслужила ни копейки из того, что заработал отец. Ненавижу таких, как ты, сидящих дома, пока муж пашет, а потом претендующих на его имущество!
Роза Павловна, пошатнувшись, судорожно вцепилась в спинку кресла. Мир поплыл перед глазами, сдавив виски обручем. Не успела она оплакать мужа, как грянул новый удар. Её сын, её Лешенька, смотрит на нее с ненавистью и называет чужой.
С трудом разлепив пересохшие губы, она прошептала:
– Я оставлю дом и деньги себе. Так хотел твой отец. Он, в отличие от тебя, был справедливым человеком.
Алексей не желал мириться с отказом Розы Павловны делиться наследством. Он распустил по знакомым и родственникам ядовитый слух о том, как коварная мачеха обвела вокруг пальца его отца, выманив у него завещание в свою пользу. Сестра покойного, снедаемая праведным гневом, обрушилась на Розу Павловну по телефону с бранью, словно грозовая туча:
– Я предупреждала брата, что мезальянс добром не кончится! Нашел себе нищенку, а она родного сына без кола оставила!
Роза Павловна, побелев от ярости, вцепилась в телефонную трубку. С трудом сохраняя спокойствие, она возразила:
– Леша получил от мужа четырехкомнатную квартиру, он помог ему встать на ноги, открыть прибыльный бизнес. Он не нуждается.
– И все равно, все должно принадлежать ему, а не этой выскочке, которую мой слабоумный братец притащил в дом!
Роза Павловна, не в силах больше выносить поток оскорблений, бросила трубку. Вскоре она и вовсе отключила телефон, захлестнутый волной злобных сообщений и звонков от мнимых защитников Алексея.
Даже соседи стали бросать на нее недобрые взгляды. Пасынок не унимался и еще несколько раз наведывался в поселок, устраивая шумные скандалы, раскатывавшиеся эхом по всему коттеджному городку. Роза Павловна понимала: в этом и был расчет Алексея – выставить ее на всеобщее обозрение, привлечь на свою сторону как можно больше сочувствующих.
Она попыталась удержать голос, придать ему спокойствие:
– Леша, двадцать пять лет я заменяла тебе мать. Неужели ты готов перечеркнуть все, что было между нами, из-за денег?
– Родная мать не стала бы обкрадывать сына, лишать его законного наследства.
– Может, ты и прав… Хорошо, давай разделим все пополам, по справедливости.
– Нет, мне нужно все, до последней нитки! – отрезал Алексей, и в голосе его звенела сталь. – Если я захочу, я сам тебе что-нибудь отдам, но решать буду только я.
"Кто это? Неужели это тот мальчик, которого я растила?" – ужаснулась Роза Павловна. – "Куда делся мой Лешенька, которому я отдала столько лет жизни, всю свою любовь и заботу?"
В глазах Алексея плескалась ледяная злоба, и Роза Павловна с отчаянием осознала, что все слова бессильны. Ей хотелось закричать, разрыдаться от невыносимой боли: сначала смерть мужа, а теперь – потеря сына. Но она, привыкшая скрывать чувства за маской невозмутимости, взяла себя в руки и произнесла с твердостью, граничащей с отчаянием:
– Я предложила тебе компромисс. Если он тебя не устраивает, значит, все останется как есть.
Лишь когда за Алексеем закрылась дверь, Роза Павловна дала волю слезам. Они текли, обжигая щеки, – горькие слезы отчаяния, обиды и злости на безжалостную судьбу, которая так жестоко обошлась с ней. Она оплакивала не только утраченное наследство, но и рухнувшие надежды, растоптанную любовь, потерянного сына.
Оставаться одной в огромном доме стало невыносимо после пережитого, словно каждый угол пропитан скорбью. Роза Павловна бежала к брату, словно в тихую гавань, и провела там почти месяц. В окружении родных, в детском смехе внучатых племянников, острая боль потери притупилась, словно лед под весенним солнцем. Домой Роза Павловна вернулась с хрупким спокойствием в душе, словно примирившись с неумолимым течением судьбы и готовая строить новую жизнь на пепелище старой.
Но дома ее поджидала ледяная волна неожиданности: ключ никак не хотел поддаваться упрямому замку. Внимательный взгляд обнаружил предательскую новизну металла. Замок был заменен. Пришлось звонить, стучать, взывать к обитателям дома, ставшего чужим.
Дверь отворилась не сразу, словно нехотя, являя на пороге Алексея.
– Что ты здесь делаешь? – вырвалось у Розы Павловны, заглушая всякое приветствие.
Пасынок, прислонившись к дверному косяку с вызывающей наглостью, преграждая путь в ее собственный дом, дерзко заявил:
– Мы с женой решили здесь жить. Это мое наследство. А замки сменили, чтобы всякие… посторонние не шастали.
Мир померк перед глазами Розы Павловны. Этот удар пришелся в самое сердце, к такому она не была готова.
– Ты не имел права! Это вторжение! – выкрикнула она, словно пытаясь разбудить его совесть.
– Попробуй докажи, – усмехнулся Алексей и захлопнул дверь, оставив мачеху в оцепенении перед глухой стеной его предательства.
Роза Павловна еще долго смотрела на эту дверь, словно не веря в происходящее. Затем, осознав, что справедливость ускользает сквозь пальцы, она поняла: остался лишь один выход – звонок в полицию.
Разбирательства тянулись до поздней ночи, пока синие проблесковые маячки отражались в темных окнах дома. Полицейские быстро установили: Роза Павловна – законная владелица, Алексей же с женой Верой – незваные гости. "Вам следует покинуть помещение", – прозвучал сухой вердикт.
– Вообще-то, это вторжение, – добавил один из стражей порядка, бросив сочувственный взгляд на пожилую женщину в траурном платке. – Можете написать заявление.
Роза Павловна искоса взглянула на застывшего в напряжении пасынка и его испуганную жену. В глубине души она понимала, что жалоба – единственно верный шаг, но рука не поднималась. Пусть Алексей давно перестал видеть в ней мать, она-то по-прежнему считала его своим сыном. В памяти всплывали сбитые коленки, жаркий лоб в детской лихорадке, ее слова, полные любви и надежды, на его свадьбе…
– Не нужно заявления, – тихо произнесла она. – Мы уладим это сами.
Когда стих звук удаляющихся сирен, Алексей выплюнул слова, словно яд:
– Пожалела? Зря. Я тебя жалеть не стану. И из этого дома не уйду.
Алексей, верный своему слову, с женой въехали в дом, словно неприступная крепость, заняв половину пространства. Днём и ночью они несли вахту, не позволяя Розе Павловне ни выбросить их вещи, ни захлопнуть перед ними дверь.
– Вызывай опять полицию, если хочешь нас вышвырнуть, – бросил Алексей, – Только ты не посмеешь.
И он оказался прав. Роза Павловна терзалась, проклиная узы материнской любви, жалкие остатки которой ещё теплились в её душе, не позволяя ей выдворить пасынка.
Зато Алексей, казалось, начисто лишен был сыновних чувств. Роза Павловна терялась в догадках: была ли его прежняя ласковость лишь маской, или же обида на отца породила эту перемену? В этом суровом мужчине не осталось и следа того мальчика, которого она растила. Он мстил за старые раны с холодной, изощрённой жестокостью.
Воспользовавшись её отъездом, он пустил с молотка часть её вещей, безжалостно распрощавшись с её гордостью – коллекцией фарфоровых собак. Когда Роза Павловна обнаружила пропажу, его смех резанул, как удар хлыста:
– Докажи, что они вообще у тебя были! Или что это я их взял. Не можешь? Ну вот и всё.
Кухней они пользовались лишь в её присутствии, демонстративно вытесняя её, захватывая каждый свободный сантиметр. Однажды Роза Павловна не выдержала и попыталась вернуть себе немного пространства, отодвинув их утварь. В ту же секунду её доска с нарезанными овощами полетела на пол, а Алексей, с наглой ухмылкой, произнёс:
– Ой, извини, не удержал.
Пасынок, словно ночной филин, засиживался допоздна, нарочито сотрясая тишину дома. Попытки протащить в обитель тихие посиделки с друзьями Роза Павловна пресекла в зародыше, изгнав галдящую стаю. Алексей взревел, как раненый зверь, и даже тихая Вера, обычно вторящая каждому его слову, робко попросила его умерить пыл.
А ведь когда-то Роза Павловна видела в Вере родственную душу. Та же жертвенность, та же готовность сложить к ногам мужа карьеру и амбиции. Алексей поощрял ее усердие, и со стороны их союз казался оплотом гармонии. Но теперь Роза Павловна знала, что за маской благополучия скрывается презрение – Алексей считал домохозяек лишь обузой, нахлебницами, доящими мужей.
Однажды, когда Вера, словно невзначай, обронила пару фигурок из любимой коллекции, Роза Павловна не выдержала
– З, и слова сорвались с языка, как сорвавшийся с цепи зверь:
– Не думай, что вы с ним заодно! Он использует тебя, как использовал меня. Выбросит, когда наиграется, когда ты перестанешь быть удобной. Он презирает таких, как мы!
– Это неправда! – в голосе Веры зазвучали обиженные нотки. – Леша любит меня! Он сам уговорил меня не работать, чтобы я посвятила себя детям.
– Вот именно, – подхватил Алексей, в его голосе прозвучала фальшивая забота. – Только с детьми пока подождем. В нашей городской клетушке не развернуться, а на большее пока не заработали.
Вера согласно закивала, а Розе Павловне стало нестерпимо жаль эту наивную птичку, которой суждено было влететь в ту же клетку разочарования. И тогда она поняла – их вражда, тихая и ядовитая, будет длиться вечно, как затянувшаяся зима.
«Неужели вечная битва с пасынком и его змеиной женой за наследство – моя судьба? Нет, довольно, я измотана до предела», – пронеслось в голове Розы Павловны. – «Пора сложить оружие».
Простить нанесенную пасынком рану, однако, было выше ее сил; в душе клокотала жажда отмщения. И решение созрело внезапно, словно ядовитый цветок.
– Что ж, если речь идет о расширении семейства, я не вправе противиться, – с напускным смирением произнесла Роза Павловна. – Отдать все нажитое непосильным трудом, как того жаждет Леша, не могу. Моя доля – заслужена. Предлагаю компромисс: наследство разделим поровну. Деньги я оставляю себе, но дом, этот родовой очаг, отдам вам, дабы было где пестовать потомство.
Вера задохнулась от восторга, словно от глотка нектара, а вот Алексей замялся. Алчность терзала его нутро, требуя большего, но он понимал, что в судебной тяжбе рискует остаться ни с чем.
– Решай, не мешкай, пока я не передумала, – поторопила его Роза Павловна, в глазах которой плясали черти.
– Ладно, я согласен, – выпалил Алексей, стараясь скрыть разочарование.
– Чудесно. Завтра же идем к нотариусу, и я оформлю дарственную на дом вашей семье. Но есть одно условие. Какое? Узнаете завтра.
На следующий день Роза Павловна, собрав свои немногочисленные пожитки, словно осколки былого счастья, и бережно уложив остатки фарфоровой коллекции, перевезла их в унылую съемную квартиру. Перед тем как навсегда покинуть место, где когда-то звучал смех, она в последний раз обернулась на дом, ставший ей чужим. В сердце защемила острая боль – она знала, что эта дверь для нее закрыта, что прежняя жизнь, с мужем, сыном и теплом семейного очага, осталась позади, как несбыточный сон.
"Прощай и прости… что не смогла сберечь связь с нашим мальчиком", – беззвучно прошептала Роза Павловна, обращаясь к мужу в пустоту. "Через два часа Алексей возненавидит меня до конца своих дней".
В стерильном кабинете нотариуса пасынок, беспечно болтая и осыпая мачеху слащавыми фразами, даже осмелился назвать "мамой Розой". Но когда он, самодовольно ухмыляясь, потянулся к документам, предвкушая скорую выгоду, юрист, словно отдернув руку хищника, спрятал бумаги:
– Прошу прощения, Алексей, эти документы предназначены только для непосредственных участников сделки: Розы Павловны и Веры Дмитриевны.
– Не понимаю, – растерянно выдохнул он, в одно мгновение лишившись своей напускной веселости.
– Я отдаю дом Вере, это и есть мое условие, – отрезала Роза Павловна, и в голосе ее звенела сталь. – Ты утверждал, что вы – одна семья, а значит, неважно, чье имя будет красоваться в документах, ведь так?
Вера, задохнувшись от восторга, кинулась было на шею Розе Павловне, но Алексей грубо отшвырнул ее в сторону, словно ненужную вещь.
– Ты издеваешься? – прорычал он, в каждом слове клокотала ярость. – Дом мой, и вы обе не имеете к нему ни малейшего отношения!
Словно удар хлыстом, палец Алексея ткнулся в бок Вере. От острой боли она вскрикнула и, прижав руку к ушибленному месту, с ужасом взглянула на мужа. В глазах заблестели слезы.
– Милый, что ты говоришь? – пролепетала она, голос дрожал. – Неважно, кому будет принадлежать дом, главное, что мы вместе, мы – семья.
– Чушь собачья! Дом мой, и должен достаться мне, а не этой старой ведьме, которая в любой момент может махнуть отсюда, оставив меня ни с чем!
– Именно поэтому я и решила оставить дом Вере, – отрезала Роза Павловна, глядя прямо в глаза пасынку. – Если хочешь заполучить его, придется тебе стать мужем достойным, раз уж сыном хорошим не вышло. А если ты против и жену бросишь… Что ж, хоть одну женщину я уберегу от участи остаться у разбитого корыта.
С этими словами Роза Павловна поставила подпись в документах, словно ставя точку в долгой и неприятной истории. Подхватив сумочку, она вышла, оставив за собой лишь тихий шелест надежды.
Неделю спустя Роза Павловна, словно птица, упорхнула в другой город, поближе к брату, его детям и внукам. Оставшихся от мужа средств хватило на скромную, но уютную квартиру, да еще и на вклад, проценты с которого позволяли не думать о хлебе насущном.
"Нет смысла бередить старые раны, так можно навеки завязнуть в трясине прошлого", – подумала она, глядя в светлое будущее, полное новых надежд и тихой радости.