Ирина медленно брела по осеннему парку, загребая ногами шуршащий ковёр из жёлтых и багряных листьев. Каждый шаг отдавался в душе тяжёлой пустотой. Сегодня поставили точку в изматывающем судебном деле об алиментах, длившемся почти год. Её бывший муж Пётр и его мать применили весь арсенал: оспаривание отцовства — тот самый унизительный тест ДНК, который он инициировал, прекрасно зная правду, — а затем и «внезапное» понижение в доходах. Престижная должность с окладом в девяносто тысяч сменилась работой разнорабочего в захолустном складе с мизерной зарплатой в двадцать пять. Суд принял за чистую монету его справку, и вот результат — смехотворная сумма, на которую даже хорошую зимнюю куртку сыну не купишь.
Радостно-торжествующие физиономии бывших свекрови и мужа после заседания стояли перед глазами и казались карикатурно-уродливыми. Сейчас она с трёхлетним Сашкой жила в подмосковной коммуналке, в комнате, купленной ещё до замужества, — и это было её единственным убежищем. Сын устроен в садик, но кроме проблемы с алиментами была ещё одна, не дававшая покоя: беспробудно пьющие соседи, чьи скандалы, мат и звон разбитой посуды становились фоном жизни.
Ирина с восемнадцати лет привыкла рассчитывать только на себя. Она работала удалённо бухгалтером, ведя помимо основной работы расчёты ещё у трёх мелких предпринимателей. Деньги скромные, но на жизнь хватало. Вернувшись сегодня, она пыталась погрузиться в цифры, как вдруг из общего коридора донёсся грохот, матерная ругань, звон разбитого стекла, а затем тяжёлые кулаки заработали по её двери. Сердце на мгновение ушло в пятки, дыхание перехватило от животного страха. Но дверь она не открыла. Мысленно похвалила себя за ту самую металлическую дверь с надёжным замком, которую поставила несколько месяцев назад. «Вот бы сейчас рядом мужчину, большого и сильного», — мелькнуло крамольной мыслью, но с мужчинами после развода была полная напряжёнка.
Недавно в супермаркете у офиса в Москве она мельком заметила знакомое бежевое кашемировое пальто — точь-в-точь такое же, какое она купила себе прошлой весной, накануне развода. Недоумение сменилось ледяным ужасом: на неё, раздирая пространство взглядом колючих глаз в набрякших веках, надвигалась бывшая свекровь. Вот куда пропали её вещи! Худая, с резко очерченным «вдовьим горбиком», женщина была похожа на вешалку, на которую наброшено дорогое пальто. Та налетела, как фурия, и прошипела на весь зал, сверкая глазами:
— Что, получила свои алименты? Дулю с маком, а не деньги! Ешь, не обляпайся! Внука своего я не признаю! Не нужен он нам! И за границу его без нашего разрешения не вывезешь, будешь к нам на поклон ходить, лахудра!
Ирина, низко наклонив голову, прошла мимо, делая вид, что не слышит и что это относится не к ней. Всю дорогу в электричке до дома она вспоминала, как всё начиналось хорошо: любовь, общая ипотечная квартира, которую Пётр исправно оплачивал, её мечты о семье. Он нравился ей за лёгкость и простоту. А ему в ней нравилась её ухоженность, хозяйственность и то, что она зарабатывала не меньше него. Всё рухнуло с приездом матери из деревни, которая поставила себе целью разрушить их брак и в конце концов добилась своего.
Вечером, чтобы отвлечься, Ирина повела сына в парк. Пока Сашок карабкался на горку, она сидела на скамейке и размышляла о том, как Пётр теперь будет платить по ипотеке с зарплаты в двадцать пять тысяч. Мысль о том, что всё это — большая серая схема, не давала покоя.
— Разрешите присесть? Мы тут с дочкой тоже решили подышать воздухом, — раздался рядом спокойный мужской голос.
Ирина молча кивнула. Высокий, подтянутый мужчина аккуратно присел на край скамейки. Она проводила взглядом его дочку, девочку лет пяти в клетчатом пальтишке, которая уверенно побежала к горке. В воздухе витал едва уловимый, но уверенный запах хорошего парфюма — древесный, с лёгкой горьковатой пряностью. В голову полезли странные, отвлечённые мысли: а вдруг он одинокий папа? Вдруг вдовец?..
— Мама, я хочу пи-пи! — голос Саши вернул её на землю.
Она поднялась, чтобы помочь сыну, и встретилась взглядом с незнакомцем. Он улыбнулся — не навязчиво, а с лёгкой, понимающей грустью.
— Непростой возраст, — заметил он, глядя на детей. — У меня София тоже через это прошла. Меня, кстати, Артём зовут.
— Ирина, — представилась она, чувствуя неожиданную раскованность.
Пока дети играли, они разговорились. Сначала о пустом — о погоде, о листопаде, о том, как тяжело совмещать работу и ребёнка. Разговор тек плавно и как-то удивительно естественно. Артём оказался архитектором, работал неподалёку, водил сюда дочку после садика. Он не лез в душу, но слушал внимательно, и в его глазах читалось неподдельное участие.
— Знаете, — вдруг сказала Ирина, сама удивившись своей откровенности, — сегодня был такой день, когда кажется, что всё против тебя.
— Я понимаю, — он кивнул, глядя куда-то вдаль. — Иногда нужно просто переждать бурю. Осень ведь не только о том, что всё умирает. Она и о том, что земля готовится к новому. К отдыху. А потом — к новому ростку.
Они просидели ещё с полчаса, пока дети носились по игровой площадке. Прощаясь, Артём вдруг осторожно спросил:
— Вы часто здесь гуляете?
— Почти каждый день, — ответила Ирина.
— Может, составите нам компанию завтра? Софии скучно одной с папой играть.
Она согласилась. Идя домой, за руку с притихшим Сашкой, Ирина вдруг поймала себя на том, что весь груз сегодняшнего дня куда-то отступил. Он не исчез, нет. Проблемы с алиментами, шумные соседи, злоба бывшей свекрови — всё это осталось на своих местах. Но появилось что-то ещё. Лёгкий, едва уловимый, как тот осенний воздух, наполненный ароматом опавшей листвы, намёк на то, что впереди может быть не только борьба. Что даже самая глубокая осень обязательно сменится новой зимой, а за ней — и новой весной. И она впервые за долгое время позволила себе в это поверить.