оглавление канала, часть 1-я
Я, прихлёбывая вкусный чай, ломала себе голову одним вопросом: откуда и с какого перепугу на нас вдруг свалилась такая доброта со стороны хозяина? Особо общительным он не выглядел. А ещё — когда же подруга брякнет про наведавшихся к нам «гостей»?
Танька долго ждать себя не заставила. Округлив глаза, как у совёнка, прочирикала:
— А к нам, дедушка, тут какие-то приходили… По виду — настоящие бандиты. Но мы с Нюськой за домом притаились. — И добавила жалостно: — Испугались очень. — И, эдак, ресничками своими шикарными хлоп-хлоп. Артистка, блин!
Старик нахмурился. Поставил свою чашку и, не отрывая от неё взгляда, задумчиво произнёс:
— Ведаю о том… Только одно мне не ясно: чего «гости» сии хотели? Али вы мне не всё рассказали? — И остро, словно ножом полоснув, глянул почему-то именно на меня.
В другое время я бы от такого взгляда под стол полезла. Но сейчас удержалась. Вздохнула тяжело и принялась каяться:
— Правильно понял… Не всё. — И без всякого предисловия продолжила: — Татьяна листочек подобрала, который из папки выпал и под полку залетел, а убийца его не заметил. Думаю, помимо того, что хотят убрать свидетелей, им до зарезу нужен этот листок. — Я кивнула Юрику, и тот без слов достал из кармана листочек и протянул его Сурме.
Тот так и впился в пожелтевшую страницу. Взгляд его сделался острым и жёстким, когда он посмотрел на меня, и холодно проговорил:
— Поди, копию себе сделали?
Я запираться не стала. Кивнула и коротко эхом ответила:
— Сделали… — Но кальку с перерисованной схемой доставать не стала.
И тут Сурма меня удивил. Взгляд его сделался печальным, как и голос, когда он проговорил, обращаясь только ко мне:
— Ты ведь понимаешь все последствия ЭТОГО? — И потряс листочком чуть ли не у меня под носом.
Складывалось ощущение, что на этом листке был написан наш смертный приговор, а он, Сурма, уже скорбел по нам. Я пожала плечами:
— Последствия понимаю, но сути ЭТОГО не понимаю. Что это? Почему этот листок так важен?
Дед досадливо крякнул. Было видно, что отвечать он нам не очень-то и хочет. Встал из-за стола и принялся передвигать горшки на печке, стараясь скрыть свою нервозность. Потом еле слышно пробурчал себе под нос. Ясное дело, не нам — себе, будто продолжая давно начатый спор:
— А куда деваться…? Не ведаем мы всего, что назначено судьбой, и всех узоров её и замыслов не видим. А раз так случилось, значит, и их рисунок в этом узоре есть…
Решительно развернулся к нам лицом и сдержанно произнёс:
— В летописях цхалов, помимо всего прочего, содержится ключ. Ключ, отпирающий двери в новый мир, о котором испокон веку знали их старейшины. Об этом мире в их сказах и легендах говорится, что когда наступит время и их дом будет порушен до основания, то там, в этом мире, они найдут своё новое пристанище. Так вот… Эта бумажка и есть тот самый ключ. По тому тексту, который мы хотели выкупить и который был украден, можно найти заветное место, те самые двери, ведущие в тот мир. Но вот без этого листка отпереть двери невозможно. — Последняя фраза прозвучала с нескрываемой горечью.
И мне стало понятно, почему он считал, что эта пожелтевшая бумажка была для нас приговором. И если всё это затеял Иршад, то я нам, мягко говоря, не завидовала. Не удержавшись, я выпалила:
— Вот чёрт!!!
Сурма с пониманием покачал головой. А Танька обвела нас взглядом и растерянно пробормотала:
— И что нам теперь делать?
Разочарование и какая-то детская обида дрожала в ее глазах. Но я словно бы её не услышала. Продолжая пристально смотреть на старика, тихо спросила:
— Ты можешь куда-нибудь их до времени спрятать?
Он понял, что я говорю о своих друзьях, пытаясь вывести их из-под удара. Задумчиво произнёс:
— Спрятать-то, конечно, можно… Но этим дела не поправить. Объяснять ИМ, что твои друзья ни при чём и знать ничего не знают, сама понимаешь — дело зряшное. Так что, хочешь ты или нет, а они — в игре.
Я снова сквозь зубы раздражённо помянула чёрта. Но тут встрял Юрик. Сердито глядя на меня, он пробасил:
— Надеюсь, ты не настолько самонадеянна, что собралась всё решать за нас?
В его глазах я увидела трудно сдерживаемый гнев. Ох уж эта моя самость! Не доведёт она меня до добра. И я тут же принялась каяться перед друзьями:
— Ребята, простите… Я подумала, чего нам всем страдать, если можно… — Что «можно», пояснять не стала. И так всё было ясно. Сбилась на середине фразы и глупо, по-детсадовски закончила: — Я так больше не буду…
Старик без тени улыбки смотрел на нас — и будто сквозь нас, думая о чём-то своём. Взгляд его был сосредоточен и одновременно пуст, словно он находился не здесь, а в каких-то дальних далях. Похоже, наши внутренние разборки его волновали мало. Заговорил резко, пряча за этой резкостью тревогу:
— Положим, эти двое вас более не потревожат. Я им такой морок наведу, что и деревню не сыщут. Только ведь и это проблему не решит… Ох-хо-хох… — невольно вырвалось у него в конце. Затем он посмотрел прямо мне в глаза и решительно сказал: — Пока так. А дальше — увидим. Мне подумать надо.
И тут же поморщился, словно ему самому неприятно было выказывать перед нами такую слабость. Но усмехаться я не стала. С пониманием кивнула. Пора было уходить. Всё, что нужно, уже сказано, а сидеть втроём да вздыхать — глупо. Я поднялась, давая понять, что нам пора восвояси. На языке так и вертелось спросить: «А что у тебя там на чердаке, дедушка, что я чую даже здесь?» Но язык прикусила. Всё равно не скажет, а раздражать его не хотелось. Не думала я, что он замышляет что-то против нас. Да и у него могли быть свои секреты — и это нормально.
Татьяна с Юриком поднялись следом. У Таньки вид был растерянный, у Юрки — сердитый. Но оба состояния были понятны. Подруга, наверняка, надеялась, что дед предложит хоть какой-то план спасения. А тут… Ох, и разбаловал её Юрик! Хотя понять её можно: приятно, когда рядом есть сильный человек, который всегда скажет: «Не бойся, я всё решу».
Что же до Юрки — я знала, что нас ждёт нелёгкий разговор. Я его задела, и теперь придётся каяться. Ну и ладно. Мне не впервой.
Мы поблагодарили хозяина вразнобой и недружно. Старик пробурчал невнятное «не за что» и скрылся за печкой. Через миг вышел с небольшой крынкой, завязанной восковой тканью. Протянул её Таньке и неловко пояснил:
— Возьми… Мед это. Свой, с пасеки…
И эта его неловкость была красноречивей всяких слов. Тут не нужно было быть психологом, чтобы понять: рядом с нами он чувствовал себя, мягко говоря, неуютно.
Провожать нас вышел на крыльцо. И мне вдруг пришла ехидная мысль: боится старик, что я возьму да юркну на чердак. С такой станется.
Пока мы шли по двору, я чувствовала, как старик пристально смотрит нам вслед. Собаки опять сопровождали нас по обеим сторонам, здорово смахивая на конвой. Юрик, тоже уловив взгляд Сурмы, обернулся и писклявым голосом усмехнулся:
— «Мама, мама… А зачем гостей до порога провожают?» — И, сменив голос на свой нормальный, насмешливо продолжил: — «А это затем, доченька, чтобы убедиться, что гости обратно не вернутся…»
Танька сдержанно хихикнула, косясь на собак:
— В нашей ситуации — прямо в точку. — А потом, обращаясь ко мне: — Видно, опасается дедок, что ты обратно проскользнёшь да на чердак. Кстати, чего ты к этому чердаку прицепилась? Что-то почуяла?
Я подумала, что вопросов по поводу моего чутья ни у кого не возникло, и, пожав плечами, ответила:
— Что-то почуяла… Я и сейчас ещё чую. Правда, пока не знаю, что именно. Потянуло меня прямо туда.
Танька даже остановилась, тревожно глядя на меня:
— Надеюсь, ничего опасного?
Я помотала головой:
— Нет. Опасности не почувствовала. Просто какая-то зовущая энергия. Знаешь, так бывает, когда потеряешь какую-нибудь вещь и ходишь, ищешь её по комнате. А потом взгляд упирается, скажем, в угол или дверцу шкафа, и в мозгах что-то щёлкает: вот оно.
Юрик, подхватив замершую Таньку под руку и увлекая её вперёд, насмешливо спросил:
— Так ты что-то потеряла, и это оказалось на чердаке у старикана?
Я нахмурилась, собираясь осадить весельчака, но заметила смешинки в уголках его голубых глаз и пробурчала:
— Ну… Шути, шути… Дошутишься когда-нибудь.