Знаешь, в детстве нам всегда говорили: «Кровь гуще воды». Брат — это навсегда. Это тот, кто всегда прикроет, поймет, простит. Я верил в это, как в аксиому. А теперь сижу один в тишине своей квартиры, смотрю на старую фотографию и не могу понять, в какой же момент эта самая «кровь» оказалась такой хрупкой. Тоньше стекла. Ломаешь — и уже не склеить. Это история не про злодеев и жертв. Это история про то, как одна страсть перечеркнула двадцать пять лет братства. Садись. Расскажу все по порядку.
Братская дружба
У нас с Димкой разница в два года. Я старше. В детстве я его, конечно, обижал, как все старшие братья: отбирал конструктор, дразнился. Но если кто-то со стороны решал его задеть — тут же вставал горой. Мы были не просто братьями. Мы были лучшими друзьями. Делились всем: от секретов про первую любовь до денег в универе, когда у кого-то из них заканчивались.
С Катей мы познакомились на дне рождения друга. Она была яркая, с огоньком в глазах. Мы сошлись быстро, горячо. Прожили вместе почти год. Но, как это часто бывает, поняли, что хотим разного от жизни. Она — мгновенных свершений, путешествий, эмоций. Я тогда уже видел себя в более спокойном, семейном русле. Расстались тяжело, но без громких скандалов и взаимных упреков. Просто разошлись. Я думал, мы сможем остаться друзьями. Так и вышло.
Катя периодически появлялась в нашем общем кругу, даже приходила на семейные праздники — дни рождения родителей, Новый год. Она хорошо сходилась с моей мамой, они могли болтать часами. И Дима с ней спокойно общался, шутил. Мне даже в голову не приходило что-то заподозрить. Ну, общаются и общаются. Моя бывшая, его друг — что в этом такого? Я же им доверял. Обоим.
Тревожные сигналы
Первые звоночки прозвенели почти незаметно. Мы с Димой традиционно встречались по субботам, чтобы посмотреть футбол, выпить пива, поговорить о жизни. И в его рассказах все чаще стала мелькать Катя.
«Представляешь, Катя вчера такой борщ сварила — пальчики оближешь!»
«А Катя посоветовала офигенный сериал, мы с ней весь вечер смотрели».
Сначала я не придавал значения. Отшучивался: «Диман, да вы там совсем сдружились. Может, вам квартиру снять вместе?». Он отмахивался, смеялся: «Да брось, Лёх, просто нормально по-человечески общаемся».
Но градус повышался. Их «нормальное общение» стало включать совместные походы в кино, на концерты. Я как-то спросил: «Вы там вдвоем ходите?». Он сделал удивленные глаза: «Ну да. А что? Ты же не ревнуешь? Мы же просто как друзья».
А внутри у меня начало скрести. Не ревность к бывшей — нет. Странное, неприятное чувство, что меня мягко, но настойчиво вытесняют из их общего пространства. Я пытался заглушить это чувство. Гнал от себя: «Да брось, это же Дима. Мой брат. Он бы так никогда не поступил».
Но однажды я не выдержал. Как раз после его рассказа о том, как они с Катей ездили на шашлыки с ее компанией. Я отложил бутылку пива, посмотрел ему прямо в глаза.
«Дима, брат, мне, честно, некомфортно от всей этой вашей дружбы. Она же моя бывшая. Есть же какие-то негласные правила».
Он хлопнул меня по плечу, улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой. «Лёш, да расслабься ты! Ты же сам с ней нормально общаешься. Мы просто дружим, и все отлично. Доверяй мне».
И я поверил. В последний раз.
Предательство
Все открылось случайно. Меня накрыло, как ледяной водой. Я договорился о встрече с клиентом в одном уютном кафе в центре. Зашел, огляделся и… увидел их. Они сидели в углу у окна. Не просто сидели. Он держал ее руку в своих, они смотрели друг на друга так, как смотрят только влюбленные. В мире не было никого, кроме них. В этом взгляде не было ничего «дружеского».
У меня земля ушла из-под ног. Сердце заколотилось так, что я услышал его стук в ушах. Я развернулся и вышел на улицу. Стоял, курил и не мог понять, дышу ли я вообще. Вечером мы должны были собраться у родителей. Я приехал раньше. Ждал.
Они зашли вместе, смеющиеся, румяные от мороза. Увидели мое лицо — и их смех оборвался. Повисло тяжелое, давящее молчание.
«Лёша, что такое?» — спросила мама.
Я не сводил глаз с Димы. «Расскажешь им или я?»
Он опустил голову. Катя выступила вперед. Ее голос был тихим, но очень четким.
«Алексей, мы не планировали тебе говорить так... но да. Мы вместе. Мы любим друг друга».
В комнате стало тихо-тихо. Мама ахнула и села на стул. Отец смотрел на нас, не понимая.
А потом во мне что-то сорвалось. Все, что копилось месяцами — недоверие, сомнения, боль — вырвалось наружу.
«ВМЕСТЕ? — закричал я так, что посуда задребезжала в шкафу. — Это как? С какого момента? Когда ты, брат, начал «любить» мою бывшую? Пока мы смотрели футбол, и ты рассказывал, какие вы «друзья»?».
Димка наконец поднял на меня глаза. В них не было ни раскаяния, ни даже вины. Была какая-то отстраненная жалость.
«Лёш, я не хотел тебя ранить. Поверь. Так вышло. Это... это сильнее нас. Мы не могли бороться с этим».
«Бороться? — я рассмеялся. — Вы хотя бы попытались? Хотя бы один раз? Или сразу в постель прыгнули, а потом решили, что это «любовь»?».
Мама плакала. Отец пытался вставить: «Мальчики, успокойтесь! Вы же братья!». Но было уже поздно. Для меня в тот момент брата не существовало. Брата, который предал, подло и тихо, за спиной. Я вышел, хлопнув дверью. С того вечера наша семья перестала существовать.
Разрыв и одиночество
Их свадьба была через полгода. Меня, конечно, не пригласили. Родители долго метались, но в итоге пошли. Для меня это было вторым, почти таким же тяжелым предательством. Как можно идти на праздник, который построен на твоей боли? Мама звонила, умоляла: «Лёшенька, прости уже. Приезжай, поговорим. Он твой брат!». Но я не мог. Я не могу до сих пор.
Я перестал ходить на все семейные праздники. Новый год, дни рождения — я оставался один. Сначала звонили, уговаривали. Потом звонки стали редеть. Я видел их общие фото в соцсетях — счастливые, улыбающиеся. Они строили свою новую семью на обломках моей веры.
Спустя год я случайно столкнулся с Димой у подъезда нашего родительского дома. Он выносил мусор. Мы остановились друг напротив друга. Повисло неловкое молчание.
«Как ты?» — наконец выдавил он.
«Нормально», — буркнул я.
«Я… мы с Катей… у нас все хорошо. Жаль, что тебя нет рядом».
Я ничего не ответил. Просто развернулся и ушел. Не было ни злости, ни ненависти. Была пустота. Глухая, бесконечная пустота.
Теперь я сижу один в своей квартире. В руках — потрепанное детское фото. Нам с Димой лет по семь-девять, мы на даче, обнявшись, щеримся в объектив зайчиками. Мы верили, что мы — навсегда. Я до сих пор не понимаю, когда все пошло не так. В какой именно момент его «любовь» к ней оказалась важнее нашей братской любви.
Он выбрал ее. А я потерял брата. И теперь мне кажется, что нет ничего крепче крови — есть только страсть, которая стирает все на своем пути. Берегите тех, кто вам дорог. И помните: даже братская любовь может оказаться не вечной.
Читайте еще: