— Андрей, ты джинсы сам погладишь?
Лена стояла с измятыми брюками в руках. Муж сидел за компьютером — как обычно, как каждый день последние полтора года.
— Серьезно? У меня важная встреча.
— С Васильем важная?
— Не твое дело. И вообще, посмотри вокруг — когда ты последний раз нормально убиралась?
Лена включила утюг. В голове крутилось: доготовить суп, проверить тетради, постирать, завтра рано на работу...
— Мам, что на ужин? — Денис выглянул из комнаты.
— Суп есть, разогрей.
— А папа чем занимается? — громко спросил парень.
— Работаю, — не оборачиваясь, буркнул Андрей. — Резюме отправляю.
— Куда? — Лена провела утюгом по джинсам.
— А тебе что, отчет давать? Ты же считаешь, что я лентяй.
— Когда ты последний раз посуду мыл?
— Что за глупые вопросы? Я не домохозяйка.
— А кто домохозяйка?
— Ты дома работаешь, тебе проще. Женщина должна...
Лена выключила утюг. Медленно повернулась.
— Ничего не хочешь делать по дому?! — голос дрогнул. — Тогда и я палец о палец больше не ударю!
Джинсы остались лежать помятыми.
— Устраивай забастовку, — рассмеялся Андрей. — Посмотрим, сколько продержишься.
Лена ушла в спальню. Первый раз за двадцать лет легла спать, не убрав кухню.
Утром приготовила завтрак себе. Только себе.
— А мне что? — Андрей растерянно смотрел на пустой стол.
— Холодильник не заперт.
— Ты обиделась из-за ерунды?
— Я не обижаюсь. Я больше не твоя прислуга.
Первую неделю он заказывал еду, носил вещи в прачечную, иронично комментировал растущие горы грязной посуды.
— Ну что, бунтарка, скоро сдашься?
Лена готовила ужин на двоих. Андрею тарелку не ставила.
— Мама, а папе почему не готовишь? — тихо спросил Денис.
— У папы есть руки.
Парень посмотрел на отца, который демонстративно жевал купленную пиццу.
— Папа, а почему ты сам себе не сделаешь?
— Не лезь не в свое дело!
Через две недели Андрей взорвался:
— Что ты творишь?! Дом превратился в свинарник!
— Тогда прибери.
— Я не уборщица!
— А я уборщица?
— Ты женщина!
— И что это значит?
— Это твоя обязанность!
Лена стирала — только свои вещи и Дениса.
— Моя обязанность — работать по двенадцать часов и еще дома все тянуть?
— Не преувеличивай!
— Тогда покажи мне хоть одну вещь, которую ты сделал по дому за последний месяц. Одну!
Андрей открыл рот и замолчал.
К концу месяца он сдался. Устроился в строительную фирму — за четыре дня нашел работу, которую "не мог найти" полтора года.
Но дома стал изображать страдальца: демонстративно мыл посуду, тяжело вздыхая, громко хлопал дверцами.
— Довольна? — спрашивал, размахивая тряпкой.
— Нет.
— Почему?! Делаю же что хотела!
— Ты не делаешь. Ты показываешь, какой ты несчастный.
— А что еще тебе надо?!
— Чтобы ты делал это с радостью. Или хотя бы без истерик.
— С радостью мыть посуду?!
— А я двадцать лет с радостью мыла?
Вечером Лена позвонила юристу. Назавтра записалась на консультацию.
— Денис, папа и я разводимся.
Парень отложил учебник.
— Из-за посуды?
— Из-за неуважения.
— Что?! — Андрей влетел в комнату. — Какой развод?! Я же работаю, помогаю!
— Ты не помогаешь. Ты мучаешься и показываешь всем, как тебе тяжело.
— Это тяжело!
— А мне двадцать лет было легко?
— Но я исправился!
— Ты испугался остаться без бесплатной служанки.
— И что теперь?
— Съедешь к матери. Подумаешь, чего хочешь.
— А если захочу вас вернуть?
— Поздно, Андрей.
— Почему поздно?! Я же могу измениться!
— За месяц? После двадцати лет?
Лена села рядом с сыном.
— Ты можешь научиться мыть посуду. Но ты не можешь научиться нас уважать. Это приходит изнутри.
— Но я уважаю!
— Человека, которого уважаешь, не заставляют работать на себя.
Андрей собирался три дня, хлопая дверями и бормоча под нос. В последнее утро остановился у порога:
— Пожалеешь еще! Таких мужей, как я, днем с огнем не сыщешь!
— Надеюсь, что не сыщу, — тихо ответила Лена.
Дверь захлопнулась так, что задрожали стекла.
— Мам, не страшно? — спросил Денис.
Лена подошла к окну. Внизу Андрей с остервенением швырял сумки в багажник — даже уезжая, умудрялся изображать жертву обстоятельств.
— Страшно, — призналась она. — Но знаешь, что страшнее?
— Что?
— Проснуться в шестьдесят и понять, что всю жизнь прожила с человеком, который считает тебя прислугой.
Машина Андрея скрылась за поворотом. Лена вернулась на кухню — там все еще стояли немытые тарелки после его завтрака. Последний раз.
Она включила воду, взяла губку. Странно — впервые за много лет мытье посуды не раздражало. Может, потому что делала это для себя.
— Мам, — Денис обнял ее за плечи, — а если он правда изменится?
— Тогда он найдет способ это доказать. Не словами.
— А если не найдет?
— Значит, не очень-то и хотел.
Телефон зазвонил через час. Андрей.
— Лена, я подумал... может, не будем торопиться с разводом?
— Подумал где? По дороге к маме?
— Ну... да. Слушай, я понял свои ошибки.
— Какие именно?
Пауза.
— Ну... что мало помогал по дому.
— И все?
— А что еще?
Лена положила трубку.
Вечером она сидела в тишине с чашкой чая. Денис готовился к экзаменам, в доме было спокойно. Никто не ворчал из-за недосоленного супа, не требовал погладить рубашку, не учил жить.
Телефон снова зазвонил. Андрей опять.
— Лена, ну что ты как маленькая? Ну поругались и хватит!
— Мы не поругались, Андрей. Я просто увидела правду.
— Какую правду?
— Что ты меня не любишь.
— Как не люблю?! Двадцать лет женат!
— Того, кого любишь, не превращают в бесплатную прислугу.
— Да не прислугу! Просто...
— Просто что?
— Просто у нас так принято! Женщина по дому, мужчина деньги зарабатывает!
— Но деньги последние полтора года зарабатывала я. А по дому все равно делала я.
Долгая пауза.
— Лен, ну давай попробуем еще раз...
— Не давай, Андрей.
Она выключила телефон.
— Мама, — Денис поставил перед ней тарелку с бутербродами, — я горжусь тобой.
— Почему?
— Потому что ты смелая. Не каждая женщина решится начать сначала в сорок пять.
Лена улыбнулась — впервые за много дней.
— А знаешь, что самое удивительное?
— Что?
— Мне не грустно. Должно быть грустно — двадцать лет брака закончились. А мне... легко.
За окном стемнело. В доме горел только свет на кухне, где они сидели вдвоем — мать и сын. Завтра Лена подаст документы на развод, послезавтра пойдет на работу, вечером будет проверять тетради.
Все как всегда. Только теперь никто не будет ворчать, что суп остыл, а рубашка помялась.