Дверь хлопнула так, что старый буфет жалобно скрипнул, и чайная ложка в стакане задребезжала. Варвара замерла у раковины, крепко сжимая губку. Из коридора доносился раздражённый голос мужа:
— Ну и что ты ее вещи держишь, а? Ты сама видишь – хлам! Кто их трогать-то будет после смерти? Вся эта рухлядь только место занимает, и точка!
Варя повернулась, мокрыми руками откинула волосы назад.
— Лёша, мне неприятно… Мамы уже нет. Я по ней скучаю. Пусть хоть вещи чуть-чуть останутся. Как память. Ты бы уважительнее относился, что ли…
Он фыркнул, вытащил сигареты, вышел на лестничную клетку. По стене, облупленной и влажной, скользил его силуэт — усталый, чужой.
Из кухни тянуло то ли старой лавандой, то ли затхлой водкой — трудно сказать. Холодильник стучал компрессором, а у Варвары мелькнула давняя привычка: по числу звуков в доме она определяла настроение в семье.
В этот момент раздался звонок: Надежда - ее подруга детства, наконец приехала. Варя метнулась к двери, вытирая слёзы об старую махровую пижаму, делает приветливое лицо.
— Варя, ты чего? — сразу при входе спохватилась Надя, — Я думала, тут праздник, а тебе, по-моему, рыдать охота!
— Не дави на больное... Чаю хочешь? — Варя уходит на кухню, за нею следом, — Сама не знаю, что мне хочется...
Надя отдышалась, оглядела ободранный коридор, полки с фотографиями. Варе было неловко.
— Цветы всё висят! — шутливо выдохнула Надя, но взгляд у нее задержался на дверце шкафа, приоткрытой, как раз там, где висели рубашки покойной свекрови.
Они уселись за стол, где кружки с отбитым краем казались вполне уместными. Шум за стеной, запах варёных яиц, гул подъездной жизни: вот он, быт, без прикрас.
***
Пока заваривался чай, Варя мазала масло на батон. Было что-то до боли обидное в «не в своём» доме – ведь ни один стул не двигался, не скрипел по полу, если того не позволит Валентина - новая жена её свёкра.
Варя с тоской оглядела объёмный букет искусственных гладиолусов в вазе — единственный наследник её прежней, нормальной жизни, когда ещё жила первая свекровь, истинная мать её мужа. Она то людей любила, и советы давала, и накормит всегда, и никогда женам сыновей в лицо не бросала, мол, ты тут никто.
Из гостиной доносился скрежет телевизора — новости, потом опять новости, потом сериалы и "звезды сошлись". Из окна веяло чернотой подъезда; за стеной в спальне мычал кто-то в телефон — Валентина всегда говорила со своей мамой долго, громко и скандально.
Варя делала вид, что не слышит. Она училась в институте, но бросила — родила сына. Все свои мечты сложила в коробку вместе с фотографиями, где ещё подростком красовалась на линейке.
— Ну как у вас тут? — сделаным весельем поинтересовалась Надя.
— Как? Трубы текут, соседи шумят, Лёша всё ворчит, Валентина полы перестилает и меня чуть не выгнала в другое место ночевать — мол, понаехала тут, полы бестолку топчу, — слабо улыбнулась Варя и вдруг сама себе удивилась: давно уже не умела смеяться по-настоящему.
— Ты б к родителям переехала хоть на время…
— Да никуда я не уйду! Я же понимаю — если уйду, сын тут останется. Да и за дедушкой кто смотреть будет? Все теперь как бы семья.
— Вот и зря! — Живо бросила Надя, — Себя жалей хоть немного!
Варя, усмехнувшись, прикоснулась к стакану горячего чая, зная заранее – разговор будет долгим, тяжелым и ни к чему не приведет. Потому что в их доме чужая воля — это как приказ для обязательного исполнения.
***
Прежде всё было иначе. Когда свекровь Мария ещё дышала — старушка сама держала всё под контролем. Ни Валентины не было, ни этих острых взглядов из-за каждого поцарапанного блюда.
Да, были хлопоты — но с поддержкой, с пониманием. Когда Мария приболела, Варя ухаживала рядом, бегала аптеки, наизусть учила порядки по дому. Потом… Всё кончилось за пару месяцев. В доме вдруг словно вымер свет.
Алексею — мужу Вари — стало не до неё. Вечером он мог заговорить резче обычного:
— Хватит уже страдать!
Или раздражённо:
— Опять картошка сырая, ты вечно всё не так делаешь.
Марии не стала, и потянулась череда перемен. Валентина с порога закатывала глаза:
— Тут что, что у вас люстра такая совдеповская, а? Как в музее старины! Надо всё к чёртовой матери убирать — будущее приходит, давайте ремонт делать, чего время терять?
Лёша, муж, кивал, соглашался. Свёкор отмалчивался, прятался в своих сонных мыслях. Варя ощущала себя чужой, будто декорация в спектакле, написанном не для неё.
Сразу начались стычки:
— Варя, ну не разводи бардак! — говорила Валентина.
— Я не бардак, это просто… у меня малыш маленький, я не успеваю…
— Так не рожала бы, раз ленивая такая! А раз завела ребенка, будь добра успевать!
Усталость и обида... Варя не могла спорить. Она не такая...
***
Пошли недели. Валентина хозяйничала. Старые вещи Марии складывались стопками — прямо в мешки, прямо на выброс.
— Оставь хотя бы кофточку, — умоляла Варя.
— Фу! Не тянет меня к покойникам! Всё, что нужно, остаётся — всё, что не нужно, выносится! — сухо отозвалась Валентина, закидывая очередную стопку в мешок.
Лёша смотрел кино, потом выходил курить. Когда Варя пыталась поговорить с ним, он раздражённо отвечал:
— Ты чего ко мне пристала? Ну таковы правила: Валюха теперь ведёт хозяйство, ей видней! Чего ты от меня то хочешь?
Варя устало молчала. Душевная боль принимала форму слабости — она мало ела, худела, ночами плакала, слушая, как за стеной Валентина шуршит — будто эта «новая хозяйка» разгребает всю её жизнь… с холодной радостью в глазах.
Со временем начались новые привычки:
* Ключи валяются внутри старого чайника — это чтоб никто не взял.
* Зеркало в прихожей заклеено газетой — Валентина “боится глазливых гостей”.
* Маленькая табуретка у входа стала для Варвары символом своего положения в доме: места нет ни душе, ни телу.
Раз в неделю прихватывал приступ у свёкра. Варя нянчила его: таблетки подавала, кашу варила, с тряпкой по лбу бегала. Алёша морщился, сторонился — мол, опять старика спасать надо…
***
Лёша стал всё чаще пить... Варя не сразу забила тревогу. Всё закручивалось по мелочи:
— Лёш, ты почему всегда хмурый?
— Потому что достали вы меня, — редко глядя в глаза.
За столом Валентина кивала:
— Сама виновата. Ты мужа беречь должна была, а не жалеть бабкину рухлядь!
Бекон подгорает на сковородке, а у Валентины хватает сил окрыситься за разлитый компот, за небрежно сложенный халат, за любой пустяк. Свёкор замыкается — на балкон, на перекур, а Лёша пошатывается у холодильника, кулаки сжимает.
***
Первый раз Варя получила пощёчину, когда попросила:
— Лёш, хотя бы при ребенке не пей!
Он смял сигарету, подошёл вплотную:
— Это вообще не твоё дело!
Звонкая пощёчина. Грохотнув дверью, он ушёл к Валентине пить чай. Варя сидела на полу, щёку обхватило пламя, будто прострел.
Она, как во сне, добралась до ванных принадлежностей, умывалась. Там свет другой — голубоватый, узкий, отчуждённый. Её лицо буд-то чужое, разбитое.
После этого конфликты вспыхивали всё чаще.
Валя на кухне…
— Опять дежуришь тут, бестолковка? — кидала Валентина мимоходом, когда Варя что-то резала.
Варя в ответ ничего, лишь поникнет, но потом всю ночью не спит — думает, как быть. Она всё больше уходила в себя. В магазин за хлебом идёт и взгляды соседей на себе лови: все всё знают, все перешёптываются...
Один раз встретила одноклассницу на рынке. Та спрашивает:
— Ой, Варя, ты чего вся зелёная ходишь?
— Всё хорошо, живём потихоньку... — вымученно произносит Варя.
Сын стал подолгу играть у тёщи. Варя не возражала: так даже спокойнее было.
***
Когда свёкор свалился с инфарктом, Валентина только сжала губы:
— Господи! Да когда же ты нас всех мучать своим присутствием перестанешь?!
Варя трясущимися руками вызывала скорую, уговаривала соседей ей помочь.
— Ты что — совсем о нас не думаешь? Позоришь нас! — гнусаво вопрошала Валентина.
— Я думаю, что у кого-то сердца вообще нет... — слабо бросала Варя.
После выписки старика Лёша с порога:
— Собирайся! Всё, что хочешь, забирай и вали отсюда!
— Лёша, ты с ума сошёл?
— Не хочу больше ни видеть, ни слышать тебя! И сопляка с собой забирай!
Голоса, крики, двери, рыдания, скрежет посуды.
На следующий день Варя ушла — с сыном, с одним чемоданом, с наглухо переполненной тоской. Валентина скребла полы, а Лёша пил уже с самого утра.
***
Год пролетел в никуда. Случайная встреча с Надей — опять.
— Варя, ты в порядке?
— Не знаю, как сказать…
— Ну расскажи — расскажи, кому ещё, как не мне!
И Варя, дрожащими руками, воскрешала всё то, что было:
— Я не знаю, то мне теперь делать..!
Надя гладила её по плечу, молчала.
— Нечего, прорвёмся! Ты же сильная, Варя! Это я не выдержала бы на твоём месте, а ты точно справишься...
Варя только улыбнулась:
— А мне уже всё равно…
* * * *
Когда умер Лёша (застудился, напившись, на холоде), Варя мужественно взялась за оформление похорон. Свёкра на тот момент в живых уже не было, его настиг второй инфаркт, но в этот раз ему уже никто не помог.
В квартире полно бутылок. Валентина вместе с пасынком начала "закладывать за воротник". При встрече, она Варю даже не узнала, вот до чего дожила.
Соседи сочувственно кивают:
— Вот ведь бывает…
Варя находит среди хлама фотографию первой свекрови. Смотрит, стирает пыль пальцем.
На полу везде окурки, на стенах — следы грязных рук, в раковине пустые пакеты и какие-то тряпки.
Она вытирает слёзы, открывает окно:
— Ну вот и всё...
Закрывает за собой дверь.
Спустя полгода квартира выглядит иначе: капли света на новых обоях. Варя дышит тише, окно больше не хлопает.
Соседки наведываются, хлеб печёный приносят, спрашивают:
— С возвращением! Ну как оно — одной-то, Варюш?
— Тихо, спокойно чисто. Никто не дерётся, не матерится — улыбается устало, но искренне.
Варя сидит вечером у окна — на ужин пюре с котлетой. За окном гудят голоса: кто-то возвращается домой, кто-то ворчит про погоду.
Она сжимает вилку — руки дрожат, но она справляется. Уже нет ни угроз, ни чужого голоса в ночи, ни злобы, ни радости.
Душа конечно еще не поёт, но и выть больше не хочется...
Благодарю за каждый лайк и подписку на канал!
Приятного прочтения...