Что первое воспоминается, когда речь заходит о первом звонке 1 сентября в вашей жизни? Банты у девчонок, пиджаки у мальчиков, цветы у всех? Весёлые родители, увидеть не хотите ли, прекрасные истории, покажет школа наша?
Может быть, и тогда вам прям позавидуешь! Читая Стивена Кинга, ни в одном (но это не точно) из его произведений нельзя найти восторженные воспоминания героев о школьном периоде, ну разве что из уст капитанов школьного футбольного клуба и их шестёрок — вот этим обычно всё нравится, и то, как весело бить мелюзгу вокруг, и то, как тискать противоположный пол в коридоре, закидывать портфели первоклашек на крючок куда повыше, чтоб не достали, да отбирать что-нибудь вкусненькое в столовке у жирдяя.
Да и один из самых первых рассказов Кинга (и первый под псевдонимом Бахман), ныне запрещённая ярость, не даёт покоя всем тем, у кого со школой связаны далеко не фантазии о розовых пони. Идиоты из средней школы в Петергофе оплёвывали высокого, под 190, парня с проблемами в развитии, но ходящего в среднюю школу (но в сопровождении бабушки) — эдакая командная затея делящая класс на своих и чужих. Свои должны собраться толпой и плюнуть в жертву, следуя заветам своего лидера. Изгои же сами должны быть подвержены экзекуции со стороны толпы, или хотя бы того самого главного.
В тех же средних классах с нами учился огромный, под 130 весом и 180 ростом, тринадцатилетний парень. Его тоже осмеивали и ржали как лошади на физкультуре над бюстом, которому бы позавидовали многие дамы, но большой вес не всегда означает исключительно подверженный щекотке чувствительный жирок, нет — эти 130 малолетних килограмм ещё надо иметь возможность перетаскивать с места на место, и однажды выяснилось, что он не может подтягиваться и бегать, а вот раздавить вас своим весом ещё как может.
Более того, весь класс на переменах развлекался весьма специфическим образом — наш танк вставал вдоль стенки, ибо бегать со всеми он не мог, а впечатляющие габариты вынуждали освобождать середину прохода для пролетающих истребителей. Эти истребители эпизодически врезались друг в друга, проламывали головы о батареи и наоборот, батареи об головы, но вдруг стало ясно, что танк оставался недвижимостью, каким бы массовым не был налёт.
— ! Точно ! — осознали олноклассники и начали устраивать тяни-толкай. Вдоль стенки около нашей недвижимости выстраивалась очередь из желающих превратить эту гору в движимость, но тщетно, ничего и близко не выходило, сопляки не могли сдвинуть его с места, ни по одному, ни парочкой, ни троицей, ни пятёркой, никак...
Тогда-то наш парень и осознал, что добрым быть хорошо, толстым обидно, а сильным безопасно. Физическая сила, как высшее достижение среди малолеток с неполноценным культурным обременением на лице, действовала безотказно, позволяла надеяться на смену направления булинга с одной жертвы на другую, с которой проблем было бы поменьше.
Ведь это же идеально, подойти со спины на крыльце и слёту ударить кулаком в затылок, а потом начать драку с такой не самой маленькой форы. Однажды одноклассники (те самые ведомые и их боевой лидер, гуляющий с ротвейлером — чтобы можно было натравливать его на дворовых детей и не бояться, что прилетит здоровая оплеуха) окружили меня в классе и начали свои ужимки. Они хохотали, толкали, пытались кричать что-то обидное (самым обидным, почему-то, считалось выкрикивать фамилию жертвы, гнусно растягивая гласные и акая), я не выдержал и влепил в первый попавшийся пах ногой...
Мы (я и жертва, что внезапно превратилась в такую из недавно ещё бравурного героя девчачих сердец, показывающего им свою крутость) стояли перед столом классного руководителя. Жертва плаксиво скулила — учитель, бабушка, что была классным руководителем ещё у мамы моего одноклассника, не покинущая школу иначе как ногами вперёд, попросила меня отойти от стола на два шага назад.
— Ещё шаг... Покажи, пожалуйста, обувь — у меня на ногах были ботинки, сверху выглядящие как обычные спортивки, белые, с чёрными полосками. Но был в них один нюанс — это были именно ботинки, ничего мягкого из материалов не использовалось, наоборот, поверхность была настолько твёрдой, как у голландских деревянных башмаков, что почти никак не гнулась, и именно этот факт привёл к жалобному скулежу оборотня, за 5 минут успевшего кувыркнуться из героя в жертву. И я его понимал, удар был такой, будто ему промеж ног бейсбольной битой засадили.
В пятом классе нашему толстяку его сила ещё не помогала, ибо тогда наша гора ещё не была горой, так, холмиком. Семья моя только-только переехала в Петергоф из Питера, друзей у меня не было на новом месте никаких, путь от дома до школы занимал несколько минут через зелёные дворы пятиэтажных хрущёвок (в Новом Петергофе запрещено строить выше пяти этажей, но, если вы туда приедете, то как всегда найдёте девиации) — сосед по лестничной клетке напротив выбегал в школу вместе со мной, но мы всегда шли разными дворами. Если я справа — то он слева, если я слева — то он справа.
Вот где-то здесь во дворах меня, одиночку, зацепили трое старшеклассников, откровенных гопников. Конечно же, они искали деньги, и конечно же, у меня их не было, а если и были, то откровенные копейки, 90-е годы всё-таки, а родители были совершены не коммерсанты, отец так и вовсе остался до конца жизни приверженцем коммунистических идей всеобщего блага. Старшеклассники прессовали меня, требуя принести ещё, пока один из них не спросил — где твои родители работают (видимо, ожидал что-то вроде "в ларьке", и тогда меня точно можно было бы отправить за лавэ или хотя бы жвачкой)? Но вместо ларька или рынка я ответил, причём честно — в СКБ.
Парней передёрнуло. СКБ звучало солидно, что-то вроде СК, ФСБ или Прокуратуры (родители друга, например, всегда советовали не ссориться с одним парнем, ведь у него мама прокурор). Гопники растворились в полумраке подъезда...
Вообще казалось, что гопники со всего Питера собрались в Петергофе, а гопники со всего города в городе скучковались в нашей школе — конечно же, это не так, но откровенно асоциально настроенных элементов в ней было сильно больше, чем в моей питерской первой, и весьма огромной школе (классы с А до в В по 20 человек в Петергофе против классов от А до К по 33-35 человек в Питере и три (ТРИ!) смены. И среди этой массы вечно бегающих, орущих, визжащих и дерущихся детей в несколько тысяч человек я не помню ни одной разборки — ну разве что мы во втором классе столкнулись с парнем в школьном коридоре, проносившись навстречу друг другу со скоростью метеора между тем же Питером и Петергофом, и сидели потом в травме с одинаково разбитыми левыми бровями...
Но в Петергофской школе на задней парте меня встретил здоровенный детина, уже в четвёртый раз остающийся в пятом классе на второй год. Не то чтобы он был тупым, нет — он просто не хотел учиться, но видел себя крутым мачо, которому никто не может дать отпор (ну конечно, в классе сидят десятилетки, а ему 14), а девки не могут не дать... Ну разумеется, он в конце концов через несколько лет отправился в колонию.
А первый звонок я помню прекрасно, настолько отчётливо, что даже чувствую его кожей. Первый класс, все весёлые и немного напуганные неизвестным будущим, наш класс выстраивают на смотр, выходит классная руководительница, Лидия Устиновна — она смотрит на нас всех своим суровым взглядом, временно включая в нём немного любви и радости. Это потом она будет на родительских собраниях поносить абсолютно весь класс, проча мальчикам тюрьмы, а девочкам бордели, но тогда она ещё улыбалась.
Она отошла есть класс, подошла ко мне, потрепал соломенного цвета выгоревшие за лето волосы, крепко вцепилась в мою руку и поволокла за собой, скомандовал классу маршировать за ней, разобравшись по парам. Я шёл первым, моей парой была Лидия Устиновна, её мощная рука крепко держала меня, а рыжие волосы на руке кололи мне руку. Я мечтал вырваться, но не мог ни физически, ни ментально, жёсткие волосы на её руке кололи меня всё больше и больше, и именно это ощущение для меня так и осталось первым воспоминанием о школе и чёткой ассоциацией с первым звонком...
Перейдя в десятый класс Петергофской школы я вдруг понял, что гопников больше нет. Точнее, старшие и бывшие одноклассники уже свалили в ПТУ, младшие больше не волновали (хотя толпой они всё ещё могли быть опасны), а после экзаменов для перехода в старшую школу остались лишь нормальные, здравые и уже совершенно не дети. Социально разрозненное школьное общество в один миг сократилось до того социума, который дальше со временем только сокращался, оставляя вокруг вас лишь тех, кто думает, и лишь случайно показывая вокруг всё то, что остаётся за вашим бортом, как бы говоря — ну вы же учились ради того, чтобы быть выше и вне этого смрадного мира?
============
Подписывайтесь на канал – зарисовки выходят каждый день.
Ставьте лайк, если понравилось
#школа