Я всегда знала, что этот день когда-нибудь настанет. День, когда мой маленький, тщательно оберегаемый мир, построенный на полуправде, рухнет. Я просто не думала, что катализатором станет обычный кухонный кран. Все началось со звонка свекрови, Тамары Павловны. Ее голос, как всегда, был полон бархатного, но требовательного снисхождения. Она никогда не кричала, нет. Она говорила так, что ты сам чувствовал себя виноватым, обязанным, мелким.
«Анечка, деточка, у меня беда, — начала она без предисловий. — Кран на кухне совсем с ума сошел. Капает так, что я спать не могу. Голова от этого звука раскалывается».
Я вздохнула, мысленно готовясь к тому, что последует дальше. Я уже проходила это. Сломался замок, забарахлила розетка, засорился сток. Каждый раз это был повод напомнить мне о моем, как она считала, «простом» происхождении.
«Тамара Павловна, может, вызовем мастера? Сейчас столько служб, приедут через час, все сделают», — осторожно предложила я.
В трубке повисла ледяная пауза. Я прямо чувствовала, как она поджимает свои тонкие, всегда недовольные губы.
«Мастера? — переспросила она с холодным удивлением, будто я предложила запустить в ее стерильную квартиру стадо диких животных. — Зачем нам чужие люди в доме, да еще и платить им бешеные деньги? Анечка, у тебя же отец… он ведь руками работать умеет. Позвони ему. Пусть приедет, починит. Свои люди, как-никак. Ему же это несложно».
Вот оно. Удар был нанесен. Точно, выверено, как всегда. «Отец, который умеет работать руками». В ее устах это звучало как диагноз. За три года моего брака с ее сыном Игорем она так и не упустила ни единой возможности подчеркнуть разницу между нашими семьями. Ее семья — потомственные интеллигенты, врачи и инженеры. Моя — простые работяги. Так она думала. И я никогда ее не разубеждала. Это была моя главная ошибка и моя главная защита.
Когда я познакомилась с Игорем, я так устала от парней, которые смотрели не на меня, а на ценник моей одежды, на марку машины, которая привозила меня на свидания. Я хотела, чтобы меня полюбили саму по себе. Аню, студентку-художницу, которая обожает бродить по старым улочкам и ест шаурму в парке. Поэтому когда Игорь, увидев моего отца в простом рабочем комбинезоне (он как раз возился с проводкой у нас на даче), предположил, что он мастер на все руки, я не стала его поправлять. Я просто кивнула. И эта маленькая ложь разрослась до гигантских размеров. Игорь рассказал своей маме, что мой папа — сантехник и электрик, такой вот народный умелец. Тамара Павловна ухватилась за это с радостью. Это идеально вписывалось в ее картину мира, где ее сын осчастливил простую девушку из народа.
«Хорошо, Тамара Павловна. Я ему позвоню», — произнесла я, чувствуя, как внутри все сжимается.
Я положила трубку и долго смотрела в окно. На улице шел мелкий осенний дождь, серый и тоскливый, точь-в-точь как у меня на душе. Позвонить отцу и попросить его приехать в квартиру свекрови, чтобы сыграть роль бедного сантехника… Это было за гранью. Мой папа, Павел Дмитриевич, никогда в жизни не был сантехником. Он начинал простым строителем, да, но это было тридцать лет назад.
Я набрала номер Игоря.
«Привет. Твоя мама звонила. Опять кран», — сказала я без всяких эмоций.
«А, да, она мне уже говорила. Ну так ты позвонишь отцу? Слушай, это и правда удобно. Не надо никого искать, ждать, платить…» — беззаботно ответил он.
«Игорь, тебе не кажется, что это… унизительно? Просить моего отца изображать сантехника, чтобы твоя мама лишний раз потешила свое самолюбие?» — во мне начала закипать обида.
«Ань, ну что ты начинаешь? Какая разница? Ну починит и починит. Он же разбирается. Ты же сама говорила. Что тут такого? Не усложняй, пожалуйста. Мама нервничает из-за этого капанья».
«Не усложняй». Его любимая фраза. В ней было все: его нежелание идти на конфликт с матерью, его неспособность понять мои чувства, его мужской эгоизм. Я поняла, что спорить бесполезно. Он не поймет. Он никогда не пытался.
С тяжелым сердцем я набрала папин номер. Он ответил после первого же гудка, бодрый и жизнерадостный.
«Анюта, привет, дочка! Как дела?»
«Пап, привет… У меня просьба дурацкая», — я замялась, подбирая слова.
Я рассказала ему про кран и просьбу свекрови. Я ожидала чего угодно: что он возмутится, откажется, посмеется. Но он просто выслушал меня, а потом серьезно сказал:
«Дочка, если для тебя это важно, я приеду. Адрес тот же?»
«Пап, не надо. Это неправильно. Я сама виновата, что все так зашло…» — начала бормотать я, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
«Аня, — его голос стал мягче. — Перестань себя винить. Ты хотела, чтобы тебя ценили за твою душу, а не за кошелек твоего отца. Я это понимаю и уважаю. Я приеду. Скажи, во сколько быть».
Мы договорились, что он подъедет через два часа. Я собралась, надела джинсы и простой свитер, чтобы не выбиваться из образа «простой девушки», и мы с Игорем поехали к Тамаре Павловне. Всю дорогу я молчала, глядя на мокрый асфальт. Игорь пытался что-то говорить, шутить, но я не реагировала. Я чувствовала себя предательницей. Предавала и себя, и своего отца.
Квартира свекрови встретила нас запахом нафталина и полироли для мебели. Трехкомнатная «сталинка» с высокими потолками, заставленная тяжелой, темной мебелью. На стенах — ковры, в серванте — хрусталь. Все кричало о достатке, но достатке каком-то застывшем, из прошлого века. Тамара Павловна, в своем безупречном домашнем халате, встретила нас с видом королевы, принимающей нерадивых подданных.
«Ну наконец-то, — протянула она. — Я уже думала, вы только к вечеру доберетесь. Анечка, ты отцу-то своему объяснила, что кран у нас импортный? Не какой-нибудь советский, он справится?»
«Он во всем разберется, мама», — вмешался Игорь, пытаясь сгладить углы.
Она кивнула, но по ее лицу было видно, что она не верит ни единому слову. Она провела нас на кухню, где из блестящего хромированного смесителя с раздражающей монотонностью падала капля. Кап. Кап. Кап. Этот звук отдавался у меня в голове, отсчитывая минуты до неминуемой катастрофы. Мы сели пить чай в ожидании. Точнее, чай пила свекровь, с достоинством оттопырив мизинчик. Игорь ерзал на стуле, а я просто сидела, глядя в одну точку. Время тянулось мучительно медленно. Тамара Павловна не упускала случая вставить шпильку.
«Надеюсь, он хотя бы инструмент с собой принесет? А то у нас из мужских вещей только молоток, да и тот еще от покойного свекра остался», — с притворной заботой произнесла она, глядя на меня.
Я молчала. Что я могла ей ответить? Сказать, что у моего отца в гараже инструментов больше, чем во всем ее доме вещей? Что он может купить ее квартиру вместе со всем ее хрусталем и коврами, просто достав чековую книжку?
«Анечка, а твой отец… он всегда этим занимался? Ну, по вызовам ездит?» — с любопытством патологоанатома продолжала она допрос.
«Он… много чем занимался», — туманно ответила я.
«Понятно, — кивнула она с таким видом, будто все про меня и мою семью поняла. — Ну, сейчас время такое. Каждый крутится, как может. Главное, чтобы руки из нужного места росли. Хоть какая-то польза обществу».
В этот момент я возненавидела ее. Не просто не любила, как раньше, а именно возненавидела. За ее спесь, за ее ограниченность, за то, как она с легкостью унижала людей, которых считала ниже себя. И за то, что я позволяла ей это делать. Позволяла топтаться по самому дорогому, что у меня было, — по моему отцу.
Игорь видел мое состояние. Он незаметно толкнул меня под столом и глазами показал: «Потерпи». Легко ему говорить. Это же не его отца сейчас заочно мешали с грязью. Мои руки под столом сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Я вспоминала папу. Вспоминала, как он учил меня в детстве кататься на велосипеде. Как он сидел со мной ночами, когда я болела, и рассказывал сказки. Как он, уже будучи очень состоятельным человеком, мог запросто переодеться в старую одежду и пойти в сад копать грядки, потому что «земля успокаивает». Он никогда не кичился своим положением. Он был настоящим. А я сидела здесь и участвовала в этом гнусном спектакле.
Время шло. Прошел час. Потом полтора. Свекровь начала заметно нервничать.
«Ну и где твой отец? — ее голос потерял бархатистость и стал резким. — Он вообще собирается приезжать? Безответственность какая-то. Я так и знала. С этими… простыми людьми всегда так».
«Мама, перестань. Может, пробка на дороге», — попытался защитить меня Игорь.
«Какие пробки? Весь город стоит, что ли? Просто человек не ценит чужое время. Подумаешь, какая-то Тамара Павловна его ждет. У него, наверное, вызовов на сегодня еще штук десять, где платят», — не унималась она.
«Он приедет», — тихо, но твердо сказала я. Это было единственное, что я могла произнести.
Каждая минута ожидания была пыткой. Кухня казалась мне тюремной камерой, а капающий кран — часовым механизмом бомбы. Я чувствовала, как напряжение нарастает, густеет, его можно было почти потрогать руками. Я смотрела на Игоря, и в его глазах читала мольбу: «Аня, пожалуйста, пусть он просто приедет и все починит. Пусть этот кошмар закончится». Но я знала, что кошмар только начинается.
И вот, когда прошло почти два часа, и свекровь уже собиралась вынести свой окончательный вердикт моей семье, в прихожей раздался звонок. Короткий, уверенный. Не такой, как звонят коммивояжеры или соседи.
«Ну наконец-то! — с облегчением и злорадством воскликнула Тамара Павловна. — Анечка, иди открывай. Это же твой отец».
Она сказала это таким тоном, будто отправляла меня встречать прислугу. Я медленно встала. Ноги были ватными. Я пошла в коридор, чувствуя на себе ее тяжелый, оценивающий взгляд. Прежде чем открыть дверь, я почему-то глянула в окно, выходящее во двор. И замерла.
Прямо у нашего подъезда, на месте, где обычно парковались старенькие «Жигули» соседа, стоял он. Черный, блестящий, огромный седан представительского класса. Такая машина, которую в нашем скромном дворе видели только по телевизору. Солнце, пробившееся сквозь тучи, играло на его идеально отполированном капоте. У меня перехватило дыхание. Я знала эту машину. Это была новая машина отца. Он купил ее месяц назад. И я умоляла его не приезжать на ней. Я просила взять что-то попроще, или такси. А он, видимо, решил сделать по-своему.
«Ну что ты там застыла? Открывай же!» — раздался за спиной нетерпеливый голос свекрови.
Я открыла дверь. На пороге стоял мой папа. Он был не в рабочем комбинезоне. На нем были дорогие брюки, кашемировый джемпер кофейного цвета и элегантное осеннее пальто. В руках он держал не старый, засаленный ящик с инструментами, а небольшой, стильный кейс из темной кожи с металлическими уголками. Он выглядел как… как владелец этого города. Спокойный, уверенный, с легкой, доброй улыбкой в глазах.
«Привет, доченька», — сказал он.
За моей спиной послышались шаги. В коридор вышла Тамара Павловна, а за ней, как тень, следовал Игорь. Она увидела моего отца, и ее лицо вытянулось. Она окинула его быстрым, цепким взглядом с головы до ног, задержалась на дорогих часах на его запястье, на идеальной стрижке. В ее глазах промелькнуло недоумение. Она явно ожидала увидеть потного мужичка в замасленной куртке.
«Здравствуйте, — растерянно пробормотала она. — А вы… к кому?»
Папа перевел взгляд с меня на нее. Его улыбка стала чуть более вежливой, но не менее теплой.
«Добрый день. Я Павел Дмитриевич, отец Ани. Приехал посмотреть, что у вас с краном».
У Тамары Павловны отвисла челюсть. Буквально. Она смотрела то на отца, то на меня, то на Игоря, который стоял с не менее ошарашенным видом.
«Отец… Ани?» — переспросила она, будто не верила своим ушам. — «Вы… сантехник?»
В этот момент случилось то, чего я боялась и ждала одновременно. Дверь соседней квартиры приоткрылась, и оттуда выглянула соседка, тетя Валя, местная всезнайка. Увидев моего отца, она просияла.
«Павел Дмитриевич! Здравствуйте! Какими судьбами в наших краях? Вот так сюрприз!» — затараторила она. — «Ой, а я Вашего заместителя вчера по телевизору видела, про новый квартал рассказывал, который ваш «Строй-Гарант» возводит! Молодцы, весь город отстроили!»
«Здравствуйте, Валентина Петровна», — вежливо кивнул отец.
«Строй-Гарант».
Это название прозвучало в тишине коридора как выстрел. Игорь побледнел. Тамара Павловна окаменела. «Строй-Гарант» — это была крупнейшая строительная компания в нашем городе. Ее логотип был на всех новостройках, на рекламных щитах, на строительной технике. Имя ее владельца, Павла Дмитриевича Волкова, было известно каждому. Просто никто не сопоставлял это имя с «простым отцом Ани».
Свекровь медленно перевела взгляд на меня. В ее глазах был не просто шок. Там была смесь ужаса, унижения и… запоздалого подобострастия. Маска спеси и высокомерия треснула и рассыпалась в прах, обнажив маленькое, сморщенное лицо испуганной женщины. Она поняла все. Поняла, как глупо она выглядела все эти годы. Поняла, кого она пыталась учить жизни.
«Павел… Дмитриевич…» — пролепетала она, и ее голос дрогнул. — «Проходите, пожалуйста. Что же вы в дверях стоите… Игорь, проси же… гостя!»
Слово «гость» она произнесла с особым придыханием. Мой отец, который пять минут назад был для нее «простым мужиком», внезапно превратился в почетного гостя. Он вошел в квартиру, принеся с собой запах дорогого парфюма и уверенности, который моментально вытеснил затхлый дух нафталина. Он прошел на кухню, как будто был здесь уже сто раз. Поставил свой кожаный кейс на стул.
«Так, где тут у нас нарушитель спокойствия?» — бодро спросил он, глядя на кран.
Тамара Павловна подлетела к нему, засуетилась.
«Павел Дмитриевич, да не стоит! Что вы! Мы мастера вызовем! Игорь, что ты стоишь, позвони в элитную сервисную службу! Как же можно вас утруждать!» — защебетала она, пытаясь отодвинуть его от раковины.
Но папа мягко остановил ее.
«Я обещал дочери, что починю. А я свои обещания держу», — сказал он спокойно, открывая свой кейс. Внутри, на бархатной подкладке, лежали сверкающие хромированные инструменты. Это был не набор сантехника. Это был набор перфекциониста. Он за несколько минут разобрал кран, заменил какую-то прокладку, собрал все обратно. Раздражающее «кап-кап-кап» прекратилось. В кухне наступила оглушительная тишина.
«Готово», — сказал он, вытирая руки белоснежным платком.
Все это время Игорь стоял у стены, белый как полотно. Он смотрел не на отца, а на меня. В его глазах была буря. Шок, обида, злость. Он подошел ко мне, когда папа и его мать о чем-то говорили у раковины.
«Ты… ты мне врала, — прошептал он так, чтобы слышала только я. — Все три года. Ты мне врала».
«Я не врала, Игорь. Я просто не говорила всей правды. Это разные вещи», — так же тихо ответила я, глядя ему прямо в глаза. Я больше не боялась.
«Разные? Аня, я выгляжу как полный идиот! Моя мать… она…»
«А что твоя мать? Она вела себя отвратительно. И ты ей это позволял. Может, теперь она научится уважать людей, независимо от того, кто их отец».
Наш шепот прервал папин голос. Он повернулся к нам, и его взгляд был серьезным. Он посмотрел на Игоря. Не на зятя. А на мужчину, который живет с его дочерью.
«Игорь, — сказал он ровно, без тени упрека. — Когда Аня выходила за тебя замуж, у нас с ней был уговор. Я очень хотел, чтобы ее муж полюбил именно ее. Мою девочку. А не мои возможности. Я хотел быть уверенным, что рядом с ней надежный человек, которому неважно, сантехник ее отец или владелец заводов. Это было своего рода испытание. Для тебя».
Эти слова повисли в воздухе. Теперь уже Игорь выглядел так, будто его ударили. Он понял. Это была не просто моя ложь. Это была проверка, которую он, по сути, провалил. Он не защищал меня. Он не уважал мою семью. Он просто плыл по течению, поддерживая удобную для его матери легенду.
Тамара Павловна, услышав это, замерла с чайником в руках. Ее лицо приобрело фиолетовый оттенок. Она хотела что-то сказать, но не смогла выдавить ни слова.
Папа взял свой кейс, подошел ко мне и обнял за плечи.
«Пойдем, дочка. Нас ждут дела».
Мы молча вышли из квартиры, оставив Игоря и его мать в оглушительной тишине их идеального мирка, который только что разлетелся на куски. Мы сели в его огромную, пахнущую кожей и успехом машину. Он не задавал вопросов. Просто вел машину по мокрым улицам, и я впервые за долгое время чувствовала себя в полной безопасности. Я знала, что этот день изменил все. Мой брак, мои отношения со свекровью, мое собственное самоощущение. Вечером позвонил Игорь. Он долго извинялся, говорил, что был неправ, что он любит меня, а не деньги. Но я слышала в его голосе новые нотки — нотки страха и заискивания. Он теперь боялся не только потерять меня, но и упустить те возможности, которые внезапно открылись перед ним. Я не знала, сможем ли мы быть вместе. Старый мост между нами сгорел дотла. А будет ли построен новый, и на каком фундаменте, покажет только время. Но одно я знала точно: я больше никогда и никому не позволю себя унижать. Я расправила плечи и посмотрела на свое отражение в темном стекле автомобиля. Я больше не была «простой девочкой Аней». Я была дочерью своего отца. И я этим гордилась.