Часть 9. Глава 13
Голос доктора Прошиной, неожиданно прозвучавший в ординаторской, мгновенно вырвал хирурга Соболева из дремоты. Он вздрогнул, поднял голову от стола и не сразу понял, где находится. Лишь знакомый шум больничного коридора и тревога в голосе коллеги выбили из головы остатки сна, и Дмитрий вскочил, поспешив за Екатериной Владимировной.
– Что у нас тут? – спросил он, когда вошёл в операционную и увидел человека на операционном столе.
– Женщина, 34 года, гражданская из числа местных жителей, осколочное ранение в левую голень, – ответила доктор Прошина, проводя быстрый осмотр. – Вы откуда к нам прибыли, что произошло? Дрон-камикадзе ударил? – спросила она, наклонившись к пациентке.
Раненая, морщась от боли и вцепившись пальцами в стол, с трудом проговорила:
– Нет, это мой муж… чокнутый!
Врачи удивлённо переглянулись. Не каждый день в этих стенах приходится такое слышать.
– Поясните толком и постарайтесь успокоиться, – потребовал доктор Соболев, не понимая, что произошло.
– Муж, говорю, возился на огороде, грядку делал. Наткнулся лопатой на какую-то железку. Вытащил и приволок в сарай. Захотелось ему, балбесу великовозрастному, глянуть, что там такое! Я подхожу, смотрю: ковыряется. Спросила: «Саша, что там у тебя?» Он хитренько улыбнулся так: «Ничего особенного, ты иди, куда шла». Я хотела выйти, а оно возьми, да так взорвись! – женщина всхлипнула, и её голос надломился от горя. – Мужа наповал, а меня ранило.
Всё встало на свои места. Любопытство довело до семейной трагедии. Видимо, мужчина нашёл неразорвавшийся боеприпас, но зачем попробовал его разбирать, – непонятно. Может, был нетрезвый. Кто теперь станет разбираться? Был человек, и его больше нет.
– Работаем, коллеги, – сказал доктор Соболев, сразу переключаясь на профессиональные задачи. Он заметил, что из раны на голени обильно идёт кровь, и не раздумывая, наложил на бедро жгут. В противном случае пострадавший участок рассмотреть внимательнее было нельзя, – всё тонуло в алой жидкости. Но по её цвету Дмитрий предположил, что, вероятно, повреждена бедренная артерия.
Пока Пал Палыч вводил пострадавшей общую анестезию, доктор Соболев готовился действовать дальше. Едва женщина погрузилась в глубокий медикаментозный сон, Дмитрий сделал разрез чуть ниже жгута, чтобы получить доступ к повреждённому сосуду. Затем при помощи доктора Прошиной наложил зажим и стал исследовать рану. Можно было бы сделать рентген, но это слишком долго, даже если аппарат портативный, – надо было действовать быстро. Потому Дмитрий осторожно ввёл указательный палец в большое отверстие прямо над коленом пострадавшей и вскоре нащупал там какой-то предмет.
– Я что-то чувствую, – озабоченно сказал он коллегам. – Может, осколок снаряда или кусок какого-то инструмента из того сарая. Странно.
«Дима, я тебя прошу, осторожнее», – едва не вырвалось у доктора Прошиной, но она себя сдержала. Нельзя хирургу под руку говорить такие вещи. Соболев опытный специалист и сам понимает: бравада здесь, в прифронтовом госпитале, опасна не только для него, но и для всех, кто стоит рядом, потому действовать наобум не станет в любом случае.
Осторожно водя пальцем, Дмитрий догадался, что в ране не просто кусок металла или осколок с зазубренными краями, – тогда это стало бы понятно через перчатку, – но какой-то странный, гладкий предмет цилиндрической формы. «Может, фрагмент подшипника?» – подумал он. Чтобы вытащить странную штуку, пришлось ещё чуть расширить рану и погрузить второй палец. С трудом ухватившись за неё, – такая скользкая, зараза! – он сумел её извлечь и поднял перед глазами, чтобы рассмотреть как следует.
Стоило анестезиологу увидеть предмет, как он сильно побледнел, замер и произнёс сдавленным голосом:
– Дето… натор…
Доктор Соболев оцепенел, не зная, что делать. В операционной воцарилась гробовая тишина, – слышно было только пиканье кардиомонитора и шипение аппарата ИВЛ.
– У меня в руках что, бомба? – проговорил Дмитрий, и его голос звучал почти нереально.
– Она самая… – тихо произнёс Пал Палыч. – Если бахнет, руки оторвёт по локоть.
Понимая, что может в любую секунду уронить детонатор на пол, – его хотелось поскорее швырнуть подальше, но ведь скользкий, уронить можно! – доктор Соболев продышался, подключая всю силу воли, и сказал так, чтобы вся бригада слышала:
– Так, немедленно. Все отсюда.
– Послушай… – попробовала было сказать доктор Прошина, но под тяжёлым взглядом гражданского мужа всё поняла: продолжать лучше не стоит.
– Дмитрий Михайлович, я, кажется, знаю, что надо делать, – подал голос Пал Палыч перед тем, как выйти.
– Слушаю.
– Я скоро! Не двигайтесь!
Прошла пара минут, и анестезиолог вернулся с ведром, наполовину наполненном водой. На дне лежала какая-то тряпка.
– Вот, кладите эту штуку сюда, – предложил он.
Доктор Соболев осторожно выполнил это, после чего взял ведро и вынес за пределы хирургического корпуса, а потом велел санитару срочно вызвать бойцов охраны, чтобы оцепили взрывоопасный предмет. Сам же спешно вернулся в операционную, – нужно было продолжать спасать женщину.
Когда работа была закончена, и Дмитрий с Катериной переодевались, он сказал:
– А ведь её муж чем-то другим занимался.
– С чего ты решил? – спросила она.
– Детонатор. Пал Палыч в этом деле у нас, оказывается, спец.
– Он что, сапёром был? – удивилась доктор Прошина.
– Нет, говорит, прекрасная зрительная память. Видел такую штуку в интернете. По его словам, применяется теми, кто хочет в кустарных условиях взрывное устройство смастерить.
– Боже… – произнесла изумлённо Катерина. – Хочешь сказать, что муж той женщины?..
– Утверждать не берусь. Пусть этим следствие занимается. Но одно ясно: это не просто любопытный садовод.
***
Анестезиолог Пал Палыч Романенко впал в депрессию после того, как начфин Кнуров внезапно застал его за фотографированием переодевающихся сотрудниц госпиталя. Снимки, в общем, были безобидными: Пал Палыч, будучи давним фанатом этого вида искусства, собирал коллекцию для истории госпиталя, чтобы потом, когда будет на пенсии, вспоминать лица коллег и рассказывать детям и внукам, как тут всё происходило. Но Прохору Петровичу этого было не объяснить. Он потребовал весь фотоархив и пригрозил, что в противном случае всем расскажет, какими «неблаговидными делами» занимается анестезиолог.
Пал Палыч потерял аппетит, с трудом выполнял служебные обязанности – всё время хотелось спать, ничего не слышать и не видеть вокруг. Его пожирал изнутри страх оказаться в центре огромного скандала и вылететь с работы, вернувшись домой с позором. Он знал, что Кнуров не блефует: для этого начфина, прославившегося своей мелочностью и жадностью, любая возможность унизить другого становилась подарком. Пал Палыч был уверен, что Кнуров, получив снимки, всё равно не остановится, он уже превратил невинное хобби анестезиолога в мощный инструмент шантажа.
Романенко солгал доктору Соболеву. Он не просто обладал хорошей зрительной памятью, а прекрасно разбирался в сапёрном деле. Во время срочной службы в армии служил в спецподразделении, где с мальчишеским интересом изучал и запоминал минно-взрывное дело. Он часами рассматривал схемы, чертежи и фотографии различных взрывных устройств, запоминая их устройство, принцип действия и, что самое важное, способы обезвреживания. После службы, однако, решил, что продолжать военную карьеру не хочет, и поступил в медицинский институт, чтобы помогать людям, а не создавать и обезвреживать то, что их калечит.
Однако память у него и правда была поразительной: стоило что-то увидеть, и уже не забывал никогда. Детонатор, который Пал Палыч заметил в руке Соболева, он мгновенно опознал, хотя с тех пор прошло много лет. Вспомнил, как на занятиях им показывали точно такой же, рассказывая о его конструкции и смертельной опасности. И тогда, в операционной, Романенко не мог позволить Дмитрию рисковать жизнью, даже если это означало раскрыть своё прошлое.
Он сознательно солгал, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Не хотел, чтобы коллеги видели в нём не врача, а бывшего сапёра. Но теперь, когда вернулся в ординаторскую, его мысли постоянно возвращались к тому моменту, когда он держал в руках ведро, а в нём – бомбу. Анестезиолог не мог выбросить из головы тот холодный, липкий страх, который почувствовал, когда осознал, что жизни коллег зависят от его знаний и хладнокровия.
Измученный мыслями о том, что начфин Кнуров рано или поздно, по глупости или злой прихоти, может его раскрыть, Пал Палыч не знал, как быть. Он не спал по ночам, представляя, как Прохор Петрович выставит его на посмешище, как коллеги, которым он столько лет помогал, отвернутся от него. Страх и безысходность разъедали изнутри, и доктор уже почти готов был сдаться, но тут в его руках оказался тот самый детонатор.
Мысль о том, как быть дальше, родилась сама собой и… напугала. Он понял, что эта штука – не просто взрывоопасный предмет, а инструмент, который сумеет использовать. Его знания в минно-взрывном деле, которые так старательно пытался забыть, теперь внезапно стали единственным ключом к решению проблемы. Пал Палыч осознал: есть способ не только избавиться от шантажиста, но и обезопасить себя навсегда.
Но эта мысль, такая ясная и логичная, вызвала у него ужас. Он, врач, который спас столько жизней, теперь думает о том, как забрать одну. Армейское прошлое, которое так тщательно скрывал, вернулось и теперь требует своего. И это пугало его куда больше, чем угрозы Кнурова. Вернее, так было поначалу, пока разум не заработал в полную силу, подавляя эмоции.
То, что придумал Пал Палыч, было абсолютно незаконно, но он видел в этом единственный выход. Решил же поначалу, ни много ни мало, устроить так, чтобы начфин Кнуров «случайно» погиб от некоего устройства, неизвестно кем и когда установленного в его кабинете. Но в последний момент, когда уже обдумывал детали, осенила другая мысль. Не обязательно убивать. Можно просто напугать.
Романенко рассудил: надо устроить в кабинете Кнурова небольшой взрыв. Не летальный, а чтобы испугать до кратковременной потери пульса. Взрыв, который заставит начфина поверить, что за ним ведется охота, и потом можно намекнуть: не прекратишь свой шантаж, не оставишь меня в покое, не вернёшь фотоархив, и следующая «игрушка» может оказаться намного мощнее.
Пал Палыч, вспоминая то, чему его учили в армии, решил рассчитать всё так, чтобы кроме злобного начфина никто больше не пострадал. Чтобы сам Кнуров не погиб, а просто... лишился возможности продолжать здесь службу и уехал на длительное лечение, после которого бы не вернулся.
Анестезиолог знал: очень опасно, но чувствовал уверенность в своих навыках. Он сделает всё так, чтобы никто не смог догадаться, что это было запланировано. У Кнурова не окажется выбора, кроме как исчезнуть из жизни Романенко, чтобы спасти свою. Пал Палыч, всё тщательно обдумав, принял окончательное решение. Он сделает это. Испугает Кнурова. План созрел быстро, теперь нужны были материалы.
Доктор понимал, что просто так нужные детали не найти. Придётся быть осторожным. Но совсем недалеко идут боевые действия, каждый день в госпиталь привозят раненых, а их вещи хранятся на складе. Вероятно, там и получится отыскать что-то пригодное. План Пал Палыча был прост и гениален. Он не собирался создавать мощное взрывное устройство, которое могло бы нанести серьёзный вред. Его целью было соорудить что-то, что произведёт много шума, дыма и создаст панику, но при этом будет абсолютно безопасно для жизни.
Он запланировал установить устройство в кабинете Кнурова, возможно, за шкафом или под столом, где его никто не найдёт. Оно сработает по таймеру, когда начфин останется один. Хлопок будет небольшим, но достаточным, чтобы повредить мебель и создать видимость реальной опасности. Прохор Петрович сразу догадается, по чью душу это всё, и потом наверняка покинет госпиталь.
Анестезиолог продумал всё до мелочей: как достать материалы, собрать устройство, установить и сделать всё так, чтобы его, доктора Романенко, никто не заподозрил. Он знал, что идёт на огромный риск, но решимость была непоколебима: «Я хочу вернуть себе покой и избавиться от этого кошмара», – подумал он, ворочаясь на койке.