Зинаида Ивановна жила в двухкомнатной квартире вместе с сыном Олегом, его женой Мариной и пятилетней внучкой Алинкой.
Квартира была обычная: ковры на стенах, сервант с посудой «на праздник» и большой старый диван, который Зинаида Ивановна называла «моей территорией».
— Олег, ты как жену выбирал, скажи на милость? — любила шутить она, когда Марина не слышала. — Красивая-то красивая, но хозяйка… ну, так себе.
Особенно Зинаиде Ивановне нравилось сидеть на лавочке у подъезда, вместе с соседками и подругами. Там можно было обсудить всё: цены на картошку, новую соседку из четвёртого подъезда и, конечно, Марину.
— Вот моя-то, — начинала она, понижая голос, хотя знала, что подруги только и ждут, чтобы услышать, — сегодня сварила… ну, вроде борщ, но, девки, я такого цвета борща не видела. И мясо не то. Я ей говорю: «Марина, надо говядину, а не вот это, что ты купила». А она мне: «Да какая разница, всё равно вкусно». Ну что это за хозяйка?
Тётя Валя, соседка со второго этажа, закатывала глаза:
— Ой, Зинка, да у тебя руки золотые, а у молодёжи сейчас всё на скорую руку.
— Ага, — поддакивала тётя Люба. — Им бы в интернете посидеть, а не пироги печь.
Зинаида Ивановна слушала, как подруги подхватывают тему, и чувствовала себя почти героиней: вот, мол, я — настоящая хранительница домашнего очага, а невестка моя… ну, «так себе».
Иногда она, не замечая, увлекалась и рассказывала лишнего:
— А вчера, представляете, пришла с рынка — а Маринка-то с подругой сидят, кофе пьют, и Алинка мультики смотрит. Я ей говорю: «Ты бы уроки с ребёнком сделала». А она мне: «Мам, у неё садик, какие уроки?» — и смеётся.
Подруги хохотали, а Зинаида Ивановна продолжала:
— Я ей и говорю: «Ты бы меньше смеялась, больше за хозяйством следила».
Марина поначалу не знала, что свекровь так активно делится семейными историями с соседками. Но в один из вечеров к ней подошла соседка с третьего этажа, улыбнулась и сказала:
— Мариш, ты уж не обижайся, но борщ-то, правда, можно погуще варить, и на хорошем мясе, что бы навар был .
Марина моргнула:
— Простите, а с чего это вы решили, что мой борщ…?
— Так Зиночка же рассказывала. Ну, мы тут на лавочке сидели…
Марина не подала виду, но внутри у неё всё закипело. Вечером, когда Олег вернулся с работы, она спросила:
— Скажи, ты маме что-нибудь про мои супы говорил?
— Чего? — Олег удивился. — Нет, конечно.
— А она вот рассказывает соседям, какой у меня борщ, какое мясо я покупаю.
— Да ладно, ты придумываешь. Мама просто болтает, она же… ну, такая.
Марина вздохнула. Она знала, что «просто болтает» для Зинаиды Ивановны значит «пересказывает всё, что видела и слышала».
Через неделю Марина услышала, как тётя Валя возле подъезда говорит тёте Любе:
— А ты знаешь, у Маринки-то платье новое, а ребёнок , сапоги ещё прошлогодние носит.Совсем совесть потеряла.
Марина остановилась как вкопанная.
— Простите, это вы про меня сейчас? — спокойно спросила она, но голос дрогнул.
— Да мы так, разговорились… Зиночка рассказывала.
В тот вечер Марина молчала за ужином, но глаза её были полны слёз. Зинаида Ивановна что-то весело рассказывала Олегу, Алинка жевала котлету, а в голове у Марины стучало: «Обсуждает. Опять обсуждает . Со всеми подряд».
Всё началось с мелочи.
Марина вернулась с работы, усталая, с пакетом продуктов в руках. В прихожей стояла Зинаида Ивановна, переодетая, в пальто и с платочком на голове.
— Ты куда собралась? — спросила Марина, снимая сапоги.
— На минутку к Валентине загляну, — отмахнулась свекровь. — Мы с ней там про закатки хотели поговорить.
Марина не успела возразить, но через час, выходя из подъезда ,выбросить мусор, услышала, как возле соседнего подъезда Зинаида Ивановна, сияя, рассказывает:
— А Маринка-то моя опять колбасу купила. Я ей говорю: «Лучше бы курочки взяла, подешевле, и бульон хороший был бы». А она: «Да ребёнок колбасу любит». Ну, что за хозяйка, девки?
— Мам, — голос Марины за спиной прозвучал тихо, но холодно.
Зинаида Ивановна обернулась, будто её застукали за чем-то запретным.
— О, Маришка! А я вот… мы тут…
— Я слышала, о чём вы тут, — Марина подошла ближе, чтобы подруги свекрови не пропустили ни слова. — Вам, видимо, совсем делать нечего, кроме как пересказывать моё меню всему двору?
— Ты что, обиделась? — нахмурилась Зинаида Ивановна. — Я ж ничего плохого не сказала! Просто… ну, разговорились.
— Разговорились? — Марина усмехнулась. — А то, что после ваших «разговоров» ко мне соседка подходит и советует, как борщ варить — это тоже «ничего плохого»?
— Да господи, — вмешалась тётя Люба, — вы же семья, чего вы…
— Вот именно, — перебила Марина. — Мы семья. А семья — это когда за спиной не полощут бельё.
Зинаида Ивановна покраснела, поджала губы и пошла в сторону подъезда.
Вечером дома Олег почувствовал, что воздух натянут, как струна.
— Чего вы обе кислые? — спросил он, глядя то на мать, то на жену.
— А ты спроси у своей мамы, — Марина кивнула в сторону Зинаиды Ивановны, — что она про меня сегодня во дворе рассказывала.
— Да я… — начала свекровь, но Марина перебила:
— Олег, я устала. Я не могу жить так, что каждое моё действие потом обсуждается с полпятиэтажкой. Я не могу выйти из подъезда, чтобы на меня косо не посмотрели, потому что твоя мама уже разложила всё по полочкам, что я купила, что приготовила и в чём пошла в магазин.
— Марина, ну чего ты… — вздохнул Олег, — маме просто поговорить хочется.
— Пусть про погоду разговаривает! — сорвалась Марина. — А не про то, что у нас в кастрюле стоит!
Зинаида Ивановна шумно отодвинула стул.
— Ну и ладно. Раз такая умная, то разговаривать не буду. Молчать буду, как в гробу. Вот тогда посмотрим, как вам понравится.
Марина встала и пошла мыть посуду. Она знала: молчать свекровь не будет. Но теперь в её словах появится ещё и обида.
Прошло пару недель. Казалось, что свекровь действительно притихла. На лавочке у подъезда сидела реже, а если и садилась, то, завидев Марину, сразу меняла тему разговора.
Марина даже подумала: «Может, дошло?..»
Но недолго радовалась.
В субботу утром в дверь позвонила тётя Валя. В руках у неё был огромный пластиковый контейнер с пирожками.
— Вот, Мариш, держи. А то Зиночка сказала, что ты тесто не умеешь месить. Ну, чтобы внука голодом не морила.
Марина, прикусив губу, взяла контейнер.
— Спасибо, тётя Валя.
Через час Марина стояла у окна и видела, как свекровь, в красном пальто, идёт к лавочке, а вокруг уже собираются её «соратницы».
— Девки, а вы знаете… — донеслось через приоткрытую форточку, — Маринка моя, конечно, молодая, красивая, но в кулинарии — как я в балете. Вот Валя пирожков принесла ей, а то ребёнок-то… ну вы понимаете…
Марина уже хотела закрыть окно, чтобы не слышать, но в этот момент к лавочке подошла незнакомая женщина с собачкой.
— А вы, наверное, Зинаида Ивановна? — спросила она. — Это вы Марину в соцсетях обсуждаете?
— Чего? — свекровь опешила.
— Так это вы подружке своей Любе наговорили, а она племяннице, а племянница — моей сестре. И до меня дошло. И, между прочим, не всё, что вы говорите, правда.
Подруги замерли, будто их застукали за чем-то стыдным. Зинаида Ивановна покраснела, замахала руками:
— Да я ж просто… это… ну, мы же тут…
— А оно, знаете, по всему району расходится. И люди уже шепчутся. И про Марину, и про вас.
Женщина ушла, а Зинаида Ивановна осталась сидеть, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Вечером она сама завела разговор:
— Марина, ну… я тут, может, лишнего наговорила. Так, для компании…
— Знаете, Зинаида Ивановна, — Марина поставила на стол чай, — вы, конечно, для компании говорите, а я потом хожу и чувствую, что мне и на лавочку выйти неловко.
— Да поняла я уже, — вздохнула свекровь. — Не буду больше. Слово даю.
— Давайте, — кивнула Марина. — Потому что язык — он без костей, а ранит хуже ножа.
Зинаида Ивановна отвела глаза. Она не любила, когда её учили, но в глубине души понимала: Марина права.
Прошло два месяца.
Жизнь в квартире текла своим чередом: Олег на работе, Алинка в садике, Марина то на сменах, то дома, Зинаида Ивановна — хозяйничает. На лавочке она теперь сидела редко и в основном молча слушала чужие разговоры, кивая или вставляя короткое «угу».
Но однажды вечером Марина задержалась на работе, и Алинку из садика пошла забирать Зинаида Ивановна.
На крыльце сада стояли две мамочки и что-то оживлённо обсуждали.
— …а я вот слышала, у этой Марины муж гуляет, — сказала одна, поправляя шапку своему сыну. — Так что не удивлюсь, если и она дома хозяйством не занимается.
— Да, — подхватила другая, — у нас во дворе про неё такое рассказывали…
Зинаида Ивановна замерла. Внутри будто что-то кольнуло.
Она шагнула к ним:
— Девочки, вы, наверное, меня не знаете. Я — свекровь Марины. И вот вам скажу — она работает с утра до вечера, ребёнка любит, всё для него делает. Да, готовит по-своему, но у каждого свой вкус. А про мужа — это уж вообще не ваше дело.
Мамочки переглянулись, пробормотали что-то вроде «мы так, просто…» и поспешили отойти.
Алинка, обняв бабушку за руку, спросила:
— Бабушка, а ты чего на них накричала?
— Так нельзя, внученька, — вздохнула Зинаида Ивановна. — Нельзя про людей за спиной гадости говорить.
Вечером, когда Марина пришла домой, Алинка радостно выложила:
— Мам, а бабушка сегодня тебя защищала! Там тётеньки говорили, а бабушка сказала, что ты хорошая.
Марина остановилась, держа пакет с продуктами. Взглянула на свекровь.
— Правда?
— Правда, — буркнула та, опуская глаза. — И… ну, я тогда поняла, что язык у меня… ну, лишнее иногда болтает. Так что извини.
Марина поставила пакет, подошла и впервые за долгое время обняла свекровь.
— Спасибо, Зинаида Ивановна. Это для меня много значит.
Зинаида Ивановна хмыкнула, но в уголках губ появилась улыбка.
— Ладно, идите руки мойте, будем чай пить. Я пирог испекла… по твоему рецепту.
Марина удивлённо подняла брови, а Алинка радостно закричала:
— Вот видишь, мама, бабушка тебя любит!
И в этот вечер за столом, впервые за долгое время, было тихо, спокойно и как-то по-семейному тепло.