Невозможно рассказать о каждом из многотысячного коллектива ФМЗ. На затею эту не хватит ни времени, ни слов. Да и не успел я за двадцать лет перезнакомиться со всеми заводчанами, многие остались для меня в тени. Хотя узнаю любого при встрече – этот наш, ферганский.
Жалею, что не рассказал даже о друзьях. Будет время и читатель, непременно вспомню об однокурсниках из техникума, которые пришли на ФМЗ, заражённые влечением причастности к полётам:
Жорик Дьячин – непоседливый паренёк миниатюрного сложения. Ко всем ему надо было влезть в душу, тем он и был притягателен – заинтересованностью в людях и работе. Не существовало для него авторитетов, и с директором Каримовым он легко здоровался за руку. Не дано было Жорику пожить долго, отмерено всего четыре десятка годков. Никому не ведомо отведённое время, и жизнь свою короткую стоит жечь полным пламенем, что и делал Дьячин, чувствуя быстротечность времени интуитивно.
Вовка Касаев – заслуженный футболист из Шарихана. Он всегда помнил о дружбе, не забывал старых друзей и помогал Игорю в трудных ситуациях, хоть и не просил я его о том.
Ильхом – носитель лучших узбекских национальных черт, «дустым» из параллельной, узбекской группы техникума. На заводе работал мастером в 99-м цеху. Игоря он принимал как тёзку. С ним мы встретились в дембельском эшелоне после армии. Удивительно то, что служили мы рядышком в Приморье, в одних войсках, и не знали о нашем соседстве два года. Нам было о чём поговорить, что вспомнить за долгую дорогу из одного конца большой страны в другой, родной и жаркий. Дружба с Ильхомом прервалась только с моим отъездом. Хоть и работали мы в разных коллективах, встречались часто. Дело делали общее, одно – самолётное.
Шароп Умирзаков первым признал меня как однокурсника, когда мы оказались в новом доме соседями по лестничной площадке. Я и до сей поры не вспомню его как студента. Шароп дорос до заместителя директора по инструментальной части, но никогда не кичился своим высоким положением. По узбекским праздникам от семьи Умирзаковых нас одаривали угощением: плов, сумаляк – в зависимости от значимости торжества. Возвращать пустую посуду не принято, и семья Шаропа никогда не брезговала русской кухней от моей жены, принимали ответные подарки с благодарностями. Узбеки сохранили свои традиции в отличии от русских, растерявших все навыки добросердечных взаимоотношений. Потому с узбеками общаться проще. Пока русский не выматерится, не понять, чего же мы хотим.
Не могу не рассказать ещё об одном моём соседе – начальнике цеха Романе Вильгельмовиче Юстасе. Хотя и учились наши дочери в одном классе и переписываются поныне, хоть и активен Юстас на «Одноклассниках», закрыт он для меня. Представления о рангах у людей разные, и не могу я винить заслуженного руководителя за высокомерие. О чём они там говорили на планёрках, нам, простым работягам, знать не дано. Пути начальства неисповедимы. Роман Вильгельмович коренной ферганец, и расставаться со своей узбекской родиной не захотел. Остался одинок в своей подведомственной квартире, семья его вся разъехалась по российским просторам. Да его не забывают, навещают друзья-соратники по былому высокому поприщу. Вспоминают дела великие, прорывные к небу.
А вот другой мой начальник был более расположен к рабочему классу – Лим Борис Алексеевич. С ним я полюбил корейский народ, самобытный и добрый.
Другой мой начальник, Дронов, не любил, когда я к нему обращаюсь во внеурочное время Владимир Станиславович. Мы с ним некогда в общежитии рядышком обитали. По работе он для меня был на «вы», вне завода – просто Вовка.
Больно мне вспоминать о братишке… Меньшенький Олежка всю жизнь тянулся за мной. Начинал свой трудовой стаж на Андижанском механическом заводе токарем. Вскоре перебрался поближе к брату, в Фергану. Семьёй обзавёлся, стал многостаночником на ФМЗ. Мастер на все руки, чинильщик знаковый. Хвастал всё своими токарными поделками: шариками и кубиками один в другом – до пяти штук в комплекте!
Не рискнул я вытянуть братишку за собою на Алтай. Самому бы здесь выжить как-то. И похоронить его мне не удалось. Откуда мне было взять такие деньжищи на поездку в Узбекистан?
Всегда удивлялся отзывчивости лётчиков. С покорителями неба я вёл знакомства с детства. В Андижане стояла часть сверхзвуковой авиации, и со мной в классе учились дети лётчиков. Много их прошло через мою жизнь, сегодня даже их имён не вспомнить. Жизнь лётчика соткана из переездов, сегодня рядом они, завтра – далеко на Камчатке, иль на Кавказе.
В техникуме ещё, на практике в Фергане, мы частенько гуляли по городу с однокурсниками допоздна. В тот раз я с Игорем Зайцевым забрёл к аэропорту, будто не надоел он нам за месяц-другой со всей своей приевшейся занятостью и запретными заборами. Шли пешком к общаге по безлюдному пустырю, прилегающему к тенистому скверу ферганского аэропорта. Тут пройти-то всего ничего для неусидчивой молодоссти. Безлунное звёздное небо, ночная прохлада, темень – подружка хулиганов. Редкие в это время автобусы нам ни к чему.
Хулиганские наши поползновения прервал свет фар догоняющей машины и визг тормозов. «Менты! Бежим»! – первая мысль, посетившая меня. «Подвезти, пацаны»? – прозвучало с остановившегося УАЗика. Нам ли бояться кого, согласились, подсели, познакомились. Оказалось, это экипаж АН12-го, только приземлившегося на нашем аэродроме. Будут ремонтироваться в нашем, 39-м! Разместились лётчики в нашей же общаге. Ну не удача ли это?!
К выходным мы с тёзкой решили отблагодарить наших новых знакомых, пилотов. Прикупили для представительства по бутылке водки. Нам уже можно, по 18 обеим стукнуло. Литра на такую толпу оказалось мало: нас двое, их четверо. Тут главное начать, продолжение всегда последует. У летунов с начала самых первых полётов всегда припасена для особых случаев необходимая мерка ликёру «шасси». Я осилил грамм 50 летучей жидкости, больше не смог. Тёзка продержался дольше, в нём весу поболе моего было. А порассказано сколько было за тем застольем! Нет интереснее людей, чем летуны, и историй в их лётном запаснике подобрано несчётно.
Завидую до сей поры Вовке Шарипову, моему однокурснику. Он выбрал профессию аэродромного техника и провожает самолёты «совсем не так как поезда». А кто мне мешал последовать зову неба? Мама ещё после армии обещала поговорить обо мне в Андижанском аэропорту. Знакомые там у неё были. Не устроил меня оклад авиатехника в 90 рублей, не устроило положение под родительской опекой. Всё сам, всё сам…
Так откуда в лётчиках скопилось столько притяжения к людям и ни грамма заносчивости? Простой ответ пришёл ко мне с годами. Прежде я только и мог, что удивляться их простоте в общении и тянулся к ним – покорителям неба.
Родом они оттуда же, откуда и мы – с полей, лесов, улиц городских. Ничто земное им не чуждо и не теряют они земного притяжения. Там, в поднебесье и в нескончаемых разборах полётов, рано или поздно, но появляется усталость с постоянного преодоления. Не приспособлен человек к жизни в небе и отдыхать может только на тверди земной. Такие же они, как и мы – все эти лётчики, и хочется им простого человеческого общения с глупостями и шутками.
Развалился наш завод, как и многие другие производства на постсоветском пространстве. Наш ангар, некогда рекордный по вместимости, сегодня сдаётся в аренду. Какая может быть авиация в маленьком, аграрном Узбекистане? Даже экономически развитая Япония не может позволить себе выпуск таких больших транспортных самолётов.
Существует мнение, что во всём этом бедламе 90-х виновата Америка. Приноровились люди винить во всех грехах кого-то там далёкого, злого дядьку, только не себя, любимого. Мы же сами допустили до власти воров, кои в тюрьмах сидеть должны; увлеклись их романтикой, свободной от морали и совести. Развели меж собой мерзость, с которой боролись семьдесят лет без устали. Отказались от воспитания гражданина страны, осмеяли достоинства человеческие, влекущие к светлому будущему.
Человек учится жизни на высоких примерах, а лучшим примером является сама жизнь. Сложно насаждать самоотверженность в людях, когда всем понятно, что лучше всего живётся спекулянту – во вседозволенности и свободах, доселе немыслимых.
Не получится в современном мире прийти к власти на торговле пушниной, властолюбцу потребуются другие способы подъёма по иерархической лестнице, шаткой и переполненной; пригодятся на то более изощрённые и изуверские методы, основанные на разрушении, на принижении всех и вся, на торговле душами человеческими.
Это ещё полбеды, что новые наши властители разграбили производства самым циничным образом – сдали врагам на металл. Заводы отстроить можно. Нового рабочего на пустом месте не вырастить. Я знаю только одного товарища по работе, который продолжает трудовую деятельность в самолётостроении – Виктор Иванов. Остальным пришлось поменять профессию на более прибыльную и доступную. Стали мои друзья строителями, торговцами, дворниками. Не понадобились наши знания и умения в новой жизни, некому передавать опыт, оттого и славятся сегодня полуграмотные кустари, отстаивающие своё мастерство пустыми апломбами по примеру современной блестящей элиты.
Не найдётся лучшего способа к воспитанию настоящего гражданина, нежели рабочий коллектив. В современной России коллективный труд не в чести, и коллективизация, насаждаемая в своё время большевиками, признаётся преступной.
Разрушать СССР начали с призывов к покаянию. Каяться призывали за репрессии, за убиенных и изгнанных белогвардейцев, за отрицание веры православной. Покайся ни за что, на будущее, и обретётся в тебе дух святости. Вера начинается с покаяния.
Так покайтесь и вы, вандалы, разрушители духа советского человека – самого возвышенного за всю нашу историю. Без признания ваших грабительских деяний будущему российскому не бывать.
Не туда мы забрели на рубеже веков. Давно пора менять нам курс.
ПС 2
Как и предполагалось это изначально, претензий от знакомых читателей навалило на мою голову выше крыши. Опасно расписывать характеры реальных героев. Всяк человек воспринимается с различных сторон по-разному. Для одного он друг закадычный, другой старается не вести с ним излишние разговоры.
«Неверно, что все из нас расстались с профессией авиастроителей», - заявил мне один товарищ. Я же знаю только о Викторе Иванове, который добрал свой стаж сборщика на авиазаводе в Москве.
Александр Ян работал в 100 цехе электромехаником, мастером. После развала ФМЗ переехал в Пулково, продолжил трудиться по специальности.
Виталий Камраев из 100 цеха. Электромонтажник на Ан 12 и Ил 76. Выехал в Ульяновск. Там же, в Российском авиастроении продолжила работать пайщица Рита Островская.
«Почему не были упомянуты имена рабочих Сокова, Толмачёва, Могирёва, Таджибаева, Азизова, Наурузова, Гришина…»?
Имена… Их более трёх тысяч, как я посчитал однажды, примерно. Разве всех упомянешь? Читатель враз перелистнёт мои мемуары увидев такой громадный строй трудящихся во славу советской авиации.
Причастный читатель задержится. Несомненно. Вспомнит за случайным именем знакомого, поищет друзей, себя. А вдруг попадётся? Потешит душу сладкой ностальгией по временам наполненным, беспокойным, призывным.
Отвлечённого читателя этим не пронять, ему нужно действие, интересная история, привлекательный характер. Историй этих собралась масса, не закончить мне послесловия в двух частях, чтоб описать все наши лиходейства. Смена без улыбки для рабочего – коту под хвост.
Я разделывал высококлассное отверстие, когда меня со спины окликнул Толик. Будто не знает старший мой товарищ, что сборщика отвлекать от ответственной работы нежелательно. Мне надо вертикаль сверла отслеживать, а тут вздрагивай с оклика, оборачивайся – вся классность работы насмарку. Остановил дрель, обернулся. А этот – с глупым вопросом, как маленький: «Я не красный»? Мне только улыбнуться оставалось и заверить Толика что с рабочим видом у него всё в порядке. Подумалось, выпил он лишка.
-Я к Зульке клинья подбивал, - оправдал свой шальной вид Толик. – Она согласная.
Не смею называть настоящее имя Толика – состоявшегося семейного мужчины. Представлять кладовщицу, очаровавшую зрелого рабочего, не позволяет мне совесть. Вот как я могу рассказывать о всех безрассудствах своих товарищей со всей прямотой? Только приврав. Жизнь – штука серьёзная, а счастье строится на глупостях.
А с Толиком после того случая мы сблизились. До этого я к нему только по делу обращался, а тут и пошутить появилась потребность. Вот такая жизнь была у нас в цеху, такие взаимоотношения – нескучные.
Почему я не рассказал о наших женщинах?
Мои однокурсницы по техникуму – Света (Санобар) Мамаджанова, Ольга Котельникова – технологи нашего цеха. Жизни протекли рядышком, да не пересеклись как-то. И так бывает. А вот соседку Карманову, профсоюзного лидера, не упомянул я бессовестно. Помогла мне добросердечная женщина с получением квартиры в престижном доме. Бывало по тем временам, что рабочие с руководством соседствовали. Добрая память об Анне Ивановне Кармановой во мне осталась.
Наши любимые медсестрички и врачи. Случалось принимать Танюшу гостем. Улыбался ей приветливо. Женщина стоит того. А как к ней в кабинет зайдёшь, она тебе руки заломит и попрекает, чтоб не орал, пока стружку из глаза вытаскивают.
Воспитательницы наших детей, работницы детсадов: Лена Дуденко, Ира Богурусланцева, Аида Асриянц, Лена Захарова, Вера Бородаева. Три подведомственных детских садика было в нашем городке, дабы избавить самолётостроителей от излишних бытовых проблем.
Соцкультбыт на ФМЗ был отлажен на высоте, а мужички всё одно засматривались после работы на кафешку «Полёт» (Парвоз). За стаканчиком очищенной легче воспринимаются нависшие со всех сторон проблемы, и выяснения отношений меж мужчинами проходят гладко. И что только ни прикажете делать с нами, шалапутами, дабы отвадить нас от зелья приворотного?!
Помнится, вызвали меня в профком и разнос устроили: почему я в профилакторий не езжу? Да что я – маленький какой? Я женат не первый год, заботы семейные. Видел я ваш профилакторий! Три месяца безвылазно сидел на госхарчах, девушку лучшую выбирал, пока молод был. Принудили ехать, с семьёй, здоровье своё безупречное проверять.
Такого по сегодняшним временам и в страшном сне не привидится.
Не рассказал я о руководстве. А что мне, рядовому рабочему, дозволено было знать о делах организационных, возвышенных. Что можно было – доводили. Мне по рангу было уважать начальство, что я и делал. Дружил, сознаюсь, с некоторыми. С Вовкой Дроновым, к примеру – Владимир Станиславович.
Восемь их было на моём веку, если не забыл кого-то из начальства – Атабаев, Эйдензон Леонид Израйлевич, Ланбин, Дронов, Нестеренко, Эйдензон младший (сын), Чабан – пришёл на должность начальника цеха из военпредов. Лим Борис Алексеевич – самый душевный руководитель из тех, с коими мне в жизни пришлось поработать. Всё понимал, откликался на всякую мелочь.
Передвижка кадров на заводе работала на полную мощность. На руководителе лежала огромная ответственность за выпускаемую продукцию и порученных им людей. По-разному уходили с должности начальники: кто наверх поднимался, доказав свою компетентность, а кого снимали за малейшую провинность. Эйдензон пробыл на должности дольше всех, пожалуй. Уходил на пару лет в мастера по состоянию здоровья. Честность Леонида Израйлевича вызывала изумление: другой бы на его месте так и остался бы на высокооплачиваемой должности. Этому же ответственность не позволяла работать вполсилы, посчитал, что не справится.
Сравнивать заводское начальство с современными бизнесменами даже не стоит. Уважения с этих братков никакое, да и не нужно оно никому, когда всем процессом денежные потоки управляют. Куда занесёт течением, там и притулится наш бизнесменчик-раскаряка. Печник сапоги начнёт точить, коль жизнь распорядится, сапожник – пироги печь. А неудача какая в бизнесе случится - не печаль. Обанкротят несостоявшегося начальничка, и он останется при своих. За всё ответит люд наёмный. Государство больше всего заботит частная собственность, неважно каким трудом нажитая; и вершители славы российской, как зеницу око, стерегут воровские схроны, оберегают корысть, загоняют нас в кабалу нищетой и долгами.
Наступят ли когда для нас времена счастливые, разумные, созидательные? Или же мы навечно обречены на тот вавилонский мор, который напустили на нас братки с 90-х? Человеку, познавшему лучшую жизнь, невозможно доказать преимущества капиталистического строя – лукавого, старческого, не способного уже доказывать свою разумность и перспективность.
И когда только подрастёт человек, посчитавший себя совершенным? Никак не удаётся нам выйти из детского возраста, тянет нас всё сломать, раскурочить. То церкви, дворцы растащили по кирпичику, теперь вот – заводы. Сколько сил и терпения понадобилось советской власти на то, чтоб приучить человека к труду коллективному, созидательному. Строить – не ломать. И мозги наши лезут со всех щелей с вандализма, обретённого на свободе вселенского разгула.
Предыдущая часть:
Продолжение: