— Ань, если ты меня правда любишь, ты это сделаешь для нас.
Голос Марка был тихим, вкрадчивым, он обволакивал, как теплый плед в промозглый вечер. Только вот Анне стало от него холодно, по-настоящему, до самых костей. Она замерла с чашкой остывающего чая в руках, глядя на мужа, который сидел напротив за их большим дубовым кухонным столом. Его глаза, обычно веселые, ироничные, сейчас смотрели с такой мукой, с таким отчаянием, что у нее защемило сердце. Это был взгляд побитой собаки, и она знала, что этот взгляд — его самое сильное оружие.
— Что сделаю, Марк? — спросила она, хотя ледяное предчувствие уже сковало желудок. Этот разговор назревал неделями, витал в воздухе, как запах газа перед взрывом.
— Все, что у нас есть… — он запнулся, и эта пауза была рассчитана идеально. — Квартира, машина. Давай перепишем на меня. Ань, пойми, я так больше не могу. Я не чувствую себя мужчиной. Когда твои подруги спрашивают, чем я занимаюсь, я мямлю что-то про «проекты» и вижу, как они смотрят. Я тень, Аня, приложение к тебе, к твоему успеху.
Анна поставила чашку. Громко. Стук фарфора о дерево прозвучал как выстрел в вечерней тишине. Два года. Два года она была ломовой лошадью, локомотивом, банкоматом — кем угодно, но не просто женой. Ипотеку за эту самую трехкомнатную квартиру, купленную ею еще до их брака, она закрыла в прошлом году. Кредит за его гениальный, но провалившийся «стартап» по доставке крафтового пива, она все еще выплачивала. Продукты, коммуналка, отпуска, его новые кроссовки, потому что старые «потеряли вид». Она работала как проклятая, на двух проектах, засыпая с ноутбуком на груди, а он… он искал себя. И, кажется, зашел в такой глубокий тупик, что решил выбраться из него за ее счет.
— Марк, это… это же безумие, — выдохнула она, чувствуя, как не хватает воздуха. — Зачем? Бумажки в сейфе… что они изменят?
— Все! — он подался вперед, его лицо оживилось, как у актера, поймавшего нужную эмоцию. В глазах блеснули слезы. Настоящие? Или просто талант? — Я почувствую ответственность! Понимаешь, это психология! Пока я живу в «твоей» квартире, я гость. А когда это будет «моя» квартира, я стану хозяином. У меня вырастут крылья, Ань! Я знаю, я чувствую, что смогу горы свернуть! А сейчас… сейчас я просто живу у тебя. Ем твою еду. Езжу на твоей машине. Как… ну, как альфонс какой-то, прости господи. Мне стыдно, понимаешь? Этот стыд меня сжирает изнутри, он парализует, не дает двигаться.
Она смотрела на его дрожащие губы, на эту слезу, что медленно катилась по щеке, и чувствовала, как внутри борются два зверя. Один — холодный и разумный, закаленный годами разочарований, — кричал: «Беги! Это наглая, чудовищная манипуляция!». А второй — теплый, любящий, измученный бесконечным чувством вины — шептал: «А вдруг он прав? Вдруг я своей силой и правда его задавила, превратила в тень? Может, это наш единственный, последний шанс спасти то, что еще осталось?». Ведь она любила его. Или, по крайней-мере, отчаянно цеплялась за воспоминания о том парне, в которого влюбилась когда-то — уверенного, остроумного, того, кто сам дарил ей цветы, а не ждал денег на букет.
— Я… я должна подумать, — прошептала она, и это было ее главной ошибкой.
Дав ему надежду, она открыла ящик Пандоры.
Следующие дни превратились в сахарную сказку, от приторности которой сводило зубы. Марк стал таким, каким она его не видела с первого года их знакомства. Он просыпался раньше, варил ей кофе — не растворимый, а в турке, как она любила. Готовил завтраки — не просто бутерброды, а те самые тонкие блинчики с лимоном и сахаром, которые не делал с их первой годовщины. Встречал с работы с букетом ее любимых полевых ромашек, которые, как оказалось, он помнил.
По вечерам они гуляли в парке, он крепко держал ее за руку и без умолку рассказывал о своих планах. О новом, теперь уж точно гениальном бизнес-проекте, который вот-вот выстрелит. Нужно только… почувствовать почву под ногами. Настоящую, свою.
— Видишь, Анечка, — говорил он, заглядывая ей в глаза с обожанием щенка, — я уже меняюсь. Просто от одной мысли, что ты мне веришь. А представь, что будет, когда я стану настоящим хозяином нашего дома! Это же как дать двигателю хорошее топливо!
И она таяла. Ее многолетняя броня из усталости и цинизма давала трещину. Конечно, червячок сомнения грыз. Подруга, которой она намекнула на ситуацию, покрутила пальцем у виска: «Ань, ты в своем уме? Он тебя разводит, как первоклассницу!». Но так хотелось верить в чудо. В то, что ее Марк, тот самый, вернется. Что это не конец, а начало. Что она не ошиблась в нем тогда, три года назад.
Она сдалась. Со слезами на глазах, с тяжелым сердцем, но сдалась. Она видела в этом свой последний акт доверия. Последнюю ставку на их общее будущее. Все или ничего.
— Хорошо, — сказала она ему однажды вечером, когда он массировал ей уставшие плечи. — Я согласна.
Марк подхватил ее на руки, закружил по комнате, смеясь и целуя. В тот вечер он был таким счастливым, таким искренним. Или ей просто очень хотелось так думать? Анна гнала прочь дурные мысли. Решение принято.
Она позвонила юристу, с которым работала по делам фирмы. Тот долго молчал в трубку, а потом сухо сказал: «Анна Игоревна, это ваше право, но я обязан предупредить, что с юридической точки зрения это крайне неосмотрительно». Она поблагодарила и положила трубку. Неосмотрительно. А разве любовь — это осмотрительность?
Вечер перед днем икс. Все документы были аккуратно сложены в кожаную папку на комоде. Завтра в одиннадцать утра ее жизнь должна была измениться. Или жизнь Марка? Анна чувствовала странную, звенящую пустоту. Ни радости, ни облегчения. Только глухая, сосущая тревога под ложечкой.
Чтобы отвлечься, она решила найти на его ноутбуке старые фотографии с их поездки в Прагу. Это было их лучшее время. Вспомнить что-то хорошее, настоящее, чтобы укрепить свою решимость. Марк был в душе, напевая что-то бодрое. Ноутбук, подарок от нее на прошлый день рождения, стоял на столе в гостиной.
Она открыла крышку, ввела пароль — дата их знакомства. Открыла папку с фотографиями и на несколько минут погрузилась в воспоминания. Вот они, счастливые, у Карлова моста. А вот смеются, перемазавшись сладким трдельником. Уголки губ сами поползли вверх. Может, все не зря?
Ее взгляд случайно упал на нижнюю панель экрана. Иконка почтового клиента. Непрочитанных писем не было. Но что-то заставило ее руку дрогнуть и кликнуть по ней. Просто так. Открылась папка «Входящие». Пусто. Она уже хотела закрыть, как вдруг палец сам собой нажал на папку «Черновики». Там было одно-единственное письмо. Без темы. Адресат — «Svetik_88».
Сердце пропустило удар. Потом еще один, и рухнуло куда-то в пропасть. Светлана. Светик. Та самая его бывшая, из-за которой они когда-то чуть не расстались. Он клялся, что вычеркнул ее из жизни. Руки похолодели так, что перестали слушаться. Дрожащим пальцем она открыла письмо.
Текст был коротким. Всего несколько строк. Но каждая буква выжигала клеймо на ее душе.
«Любимая моя, все по плану. Завтра в одиннадцать моя работящая пчелка все на меня переписывает. Даже не пикнула. Сразу после нотариуса я ей все скажу и подаю на развод. Как договаривались, хату сразу на продажу. Через месяц будем греться на нашем пляже на Бали и забудем ее имя. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Твой навсегда».
Воздух кончился. Весь. В легких, в комнате, в мире. Анна смотрела на экран, но буквы расплывались в ядовитое пятно. В ушах стоял гул, как в раковине. Мир, который она так старательно строила и так отчаянно пыталась спасти, рухнул в одну секунду. Не было никакой сломленной гордости. Не было желания стать мужчиной. Была лишь холодная, расчетливая, омерзительная схема. Предательство, отточенное до мелочей. И она была в нем главной героиней. Работящей пчелкой. Дурой.
Иллюзия рухнула, и под ее обломками она увидела правду.
Она не плакала. Слезы застыли где-то внутри ледяным комом. Она молча закрыла ноутбук. Встала. Прошла на кухню. Механически достала стакан, налила себе воды из фильтра. Руки не дрожали. В голове была звенящая, пугающая ясность.
Когда Марк вышел из душа, свежий, довольный, завернутый в ее любимое махровое полотенце, она сидела за столом все в той же позе, что и неделю назад.
— О, Анечка, не спишь? Волнуешься перед завтрашним днем? — он подошел и хотел обнять ее за плечи. Его руки пахли ее гелем для душа.
— Принеси мне, пожалуйста, свой ноутбук, — попросила она тихо. Голос был чужим, безэмоциональным, как у робота. — И сядь.
Марк удивленно вскинул брови, но просьбу выполнил. Он поставил ноутбук перед ней и сел напротив, на его лице было написано веселое недоумение.
Анна молча открыла крышку. Открыла почту. Открыла папку «Черновики». И медленно, без единого слова, развернула экран к нему.
Она наблюдала. Это было даже интересно, как в замедленной съемке. Как недоумение на его лице сменяется растерянностью. Потом — узнаванием. Потом — бледным, животным страхом. А потом, когда он понял, что все кончено, — неприкрытой, холодной злостью. Маска слетела, и под ней оказалось уродливое, жадное лицо чужого человека.
— Ты… ты копалась в моих вещах? — прошипел он. Это было все, на что его хватило. Обвинение.
— Да, — так же спокойно ответила Анна. — Копалась. В своем доме. В ноутбуке, который я тебе купила на прошлой неделе.
— Я… это не то, что ты думаешь! Это просто… просто черновик! Глупость! Я бы никогда… — он начал заикаться, его взгляд бегал по комнате в поисках спасения.
— Марк, — перебила она его, и в ее голосе впервые прорезался металл. — Хватит. Просто хватит.
Она закрыла ноутбук. Посмотрела ему прямо в глаза. Туда, где еще вчера видела любовь и надежду, а сейчас — лишь пустоту.
— Визит к нотариусу отменяется. У тебя есть час, чтобы собрать все свои вещи. Все, что ты считаешь своим. И уйти.
— Аня! Ты не можешь! — он вскочил, полотенце упало на пол. — Ты не можешь так со мной поступить! Я люблю тебя! Это была ошибка!
— Могу, — она встала. Впервые за много лет она почувствовала себя не уставшей, а высокой и сильной. — Именно потому, что я тебя, кажется, любила. А ты — нет. Твое время пошло. Час.
Он ушел через сорок минут, забрав свою одежду. Напоследок бросил что-то злобное про то, что она еще пожалеет, что останется одна со своими деньгами. Анна не слушала. Она закрыла за ним дверь, повернула ключ в замке, потом еще один, на цепочку. Прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Она не плакала. Она засмеялась. Тихим, срывающимся, истерическим смехом. Смехом человека, который чудом избежал падения в пропасть.
Через месяц, уже после официального развода, на ее телефон пришло сообщение с незнакомого номера.
«Светка меня кинула. Сказала, что неудачник ей не нужен. Надеюсь, ты счастлива, ты разрушила мою жизнь».
Анна перечитала сообщение дважды. А потом улыбнулась. Впервые за долгое время по-настоящему, искренне. Она не ответила. Молча добавила номер в черный список, удалила сообщение и подошла к окну.
На улице начинался новый, солнечный день. И она знала, что теперь он будет по-настоящему ее. Она спасла не квартиру и машину. Она спасла себя.