Часть IV. Глава 49.
Я давно перестала бояться тайги. Но дорога к школе пугала меня куда сильнее.
Каждый раз, подходя к этим воротам, я чувствовала, как сердце стучит чаще: там, где должны звучать только смех и звон колокольчика, теперь витал дух пересудов и насмешек.
Сопротивление
Я стояла у ограды школы и ждала Таню. Ветер играл сухими листьями, дети шумели на дворе, а я ловила взгляды родителей — быстрые, косые, те самые, что пробирают сильнее слов. Они знали обо мне всё и ничего: слухи кормили их лучше любой правды.
И вдруг в этом привычном шуме раздался крик — тонкий, рваный, полный ужаса. Я обернулась и увидела, как трое подвыпивших парней схватили девочку-старшеклассницу, тащили её к тёмному углу забора. Люди вокруг замерли, кто-то уже поднял телефон, кто-то отвернулся, делая вид, что не заметил.
А я поняла, секунды решают всё.
Я бросилась вперёд, ещё не успев подумать. Всё тело действовало само, будто помнило то, чему учил Виктор, и то, что вбивал в меня дед Степан: «Не жди, Лара. В тайге тот, кто ждёт, умирает первым».
Первого я ударила кулаком в лицо — звук был глухой, мокрый, и он осел на землю с таким удивлением, словно не верил, что женщина способна на это. Второй, с красными глазами и тяжёлым дыханием, рванул ко мне с грязной руганью. Я отступила на шаг и врезала ногой в живот — он согнулся пополам, закашлялся, потерял хватку. Рухнул на асфальт.
Третий успел схватить девочку за руку, но я вцепилась ему в плечо и вывернула руку так, что он взвыл, как пёс, наступивший на капкан. Я заслонила девочку собой. Чувствовала её дрожь за спиной, её короткие всхлипы — и это только прибавляло сил.
Толпа вокруг шепталась, кто-то снимал на телефон, но никто не шагнул ближе. Только крики:
— Держись, женщина!
— Да она их троих завалит!
Я навалилась на третьего, прижала его лицом к асфальту. Сердце колотилось, дыхание рвалось, в висках стучало, но я не отпускала. Все трое лежали, корчась и матерясь, но уже не смели подняться.
Эта девочка стояла совсем рядом, сжала руки у груди, будто пыталась спрятаться в них. Лицо всё ещё было испуганным, но в глазах — не только страх, там промелькнуло какое-то недоумение. Она смотрела так, словно никак не могла поверить, что кто-то действительно за неё заступился.
Она впервые в жизни увидела, рядом есть взрослый, который не отвернулся, а встал за неё.
Спустя минут пять сирена полиции разорвала воздух. Я держала пьяных до последнего, пока руки полицейских не схватили их вместо моих. И только тогда позволила себе отступить.
Колени дрожали, во рту стоял вкус крови — то ли чужой, то ли своей. Я вытерла лицо ладонью и услышала чей-то голос:
— Женщина одна троих уложила!
Толпа гудела, и я поняла, теперь уже поздно мне волноваться, этих подонков скрутили и увели в машину.
Из дверей школы выбежала Таня. В руках у неё была тетрадь, и листы затрепетали, как крылья птицы. Она замерла на ступенях, увидев, как я пытаюсь встряхнуть себя и успокоиться. Но боевая стойка, раскрасневшееся моё лицо говорило о том, что что-то произошло.
Глаза её расширились от ужаса — в них вспыхнул страх, такой же, каким ребёнок смотрит на пожар или бурю: мать, всегда тихая, усталая, вдруг стала другой, чужой, будто превратилась в силу, которой невозможно противостоять.
— Мам! — сорвалось с её губ. Голос дрогнул, сорвался в крик, полный отчаяния и гордости сразу.
Я краем глаза видела её — тонкую, бледную, с дрожащими руками. Она будто стояла на грани: броситься ко мне или убежать. Но она стояла. Стояла и смотрела, люди друг другу рассказывали как я троих задержала и в её взгляде постепенно страх уступал место другому чувству — гордости, восторгу, тому трепету, с которым ребёнок вдруг открывает: «моя мама — сильнее всех».
Когда полиция уже увезла пьяных, я выпрямилась, Таня подбежала ко мне и вцепилась в мою руку. Её пальцы были холодные, будто она простояла на морозе.
— Мам, — прошептала она так, что слышала только я. — Я думала… я думала, ты не сможешь.
Я наклонилась, поцеловала её волосы, пахнущие мелом и улицей.
— Ради тебя, Таня, я смогу всё, — сказала я, и в тот миг сама поверила в это.
Спасёная девочка
Она стояла рядом, бледная, с разорванным рукавом школьной блузки. Губы дрожали, глаза широко раскрыты — в них всё ещё плескался ужас, как в воде, которую только что взбаламутил камень.
Она подошла ко мне нерешительно, будто боялась прикоснуться. И вдруг резко — обняла. Тонкие руки её дрожали, сердце стучало часто-часто, как у пойманной птички.
— Спасибо… — прошептала она. Голос её был тонкий, сорванный, но в нём звучало такое отчаяние и такая благодарность, что у меня защемило горло. — Если бы не вы… я…
Она не договорила. Слёзы хлынули, и она спрятала лицо у меня на груди, словно я была не чужой женщиной, а её мать.
Я гладила её по спине, шептала:
— Всё. Всё уже позади.
Таня стояла рядом и смотрела на нас, и я видела, как в её глазах вместе с гордостью появилась нежность: «моя мама — не только моя, она для всех, кто слабее».
Полицейский подошёл, взял девочку за плечо, но она всё ещё держалась за меня. Её оторвали осторожно, как отрывают ребёнка от спасительной руки. Она всё время оглядывалась, и по её взгляду я читала одно и то же: «Ты меня спасла».
***
Вечером у нас в квартире раздался звонок. Я открыла дверь. На пороге — она, спасёная.
Девочка стояла, держась за руку мужчины. Но как только увидела меня — сразу выскользнула вперёд.
— Я… я хотела… спасибо сказать, — выдохнула она и вдруг разрыдалась. Слёзы катились одна за другой, она захлёбывалась всхлипами и повторяла сквозь них: — Если бы не вы… если бы не вы…
Я обняла её. Тонкая, вся дрожит, как листок на ветру. Она спрятала лицо у меня на плече, и я чувствовала, как промокает ткань от её слёз.
Мужчина молчал, смотрел на нас. Потом коротко кивнул и сказал:
— Спасибо.
И в этом одном слове было больше, чем в любых длинных речах.
Они ушли. Дверь тихо закрылась. Лишь потом от Вероники я узнала: эта девочка — племянница очень важного в городе человека.
Я сидела в темноте и думала: мир странно переплетает судьбы. Сегодня я спасла чужого ребёнка, а завтра, может быть, именно этот поступок решит судьбу моих собственных детей.
Новости как птиц, вылетят, не поймаешь
Мы с Таней пошли домой. Я чувствовала только усталость — в теле дрожь, в руках тупая боль, на губах металлический привкус крови. Хотелось просто закрыть дверь и прижать к себе детей, забыв обо всём.
Но мир забыть меня не захотел.
Уже вечером телефоны в городе гудели. Сначала в одном паблике появилось shaky-видео: женщина валит на землю пьяных одного за другим, другой корчится рядом, третий орёт, а толпа ахает. В следующем ролике я держала одного лицом к асфальту, а рядом стояла девочка и плакала. Подпись гласила: «Мать-одиночка спасла школьницу от похищения. Одна против троих!»
Новость пошла гулять по чатам, как огонь по сухой траве. Кто-то добавил, что я «спецназовка». Кто-то — что «женщина из тайги». Нашлись такие, кто утверждал, что я «тренировалась в боевом клубе». Слухи росли быстрее правды.
На следующий день меня уже искала полиция — не чтобы обвинить, а чтобы «взять объяснение» и открыть дело. И одновременно в соцсетях разыскивали «героиню из двора школы».
Меня вычислили быстро: слишком многие узнали лицо. И вот, возвращаясь с Таней из магазина, я увидела их — двоих молодых людей с микрофоном и камерой. Подошли вежливо, но настойчиво.
— Это вы? — спросила девушка-репортёр, чуть запыхавшись. — Та самая женщина?
Я опешила, но кивнула. Таня сжала мою руку, прижалась ближе.
— Расскажите, как всё было? — спросил парень с камерой. — В соцсетях пишут, что вы троих уложили голыми руками.
Я усмехнулась устало.
— Я сделала то, что должна была. Рядом были дети. Я не умею стоять и смотреть.
— Вы не испугались?
Я посмотрела прямо в объектив.
— Боится каждый. Но кто-то снимает на телефон, а кто-то бросается спасать.
Эти слова разлетелись по новостным пабликам ещё быстрее, чем сами видео. Вечером нас с Таней уже показывали по местному ТВ: «Женщина одна спасла школьницу от трёх пьяных хулиганов».
И впервые за долгое время я почувствовала: город заговорил обо мне не шёпотом и не со злобой. Он говорил с уважением.
***
На следующий день в подъезде было непривычно тихо. Те самые соседи, что ещё неделю назад шептались за спиной, теперь смотрели иначе — не прямо, конечно, но косые взгляды больше не были пропитаны ядом. В них появилось что-то новое, похожее на настороженное уважение.
Старуха с вечным платком на голове, которая писала жалобы в опеку, встретила меня у почтовых ящиков. Обычно её губы поджимались в ниточку, готовые выплюнуть язвительное слово. Но теперь она только пробормотала:
— Ну вы… смелая. Не каждая так сможет.
И отвернулась, делая вид, что разглядывает квитанцию.
Во дворе мальчишки гоняли мяч. Увидев меня, один вдруг выкрикнул:
— Это та тётя, которая троих завалила! — и в голосе его было не издевательство, а восторг.
Соседки, стоявшие рядом у скамейки, смущённо переглянулись. Кто-то улыбнулся, кто-то поправил шарф, но в их глазах больше не было прежней холодности. Они видели во мне не «женщину с плохой славой», а мать, которая встала грудью за чужого ребёнка.
Я шла мимо, чувствуя, как изменился воздух вокруг меня. Словно город, который вчера давил и душил, сегодня впервые дал вдохнуть глубже.
И в этой перемене было не облегчение, а странная тяжесть: я понимала — уважение людей переменчиво, оно живёт только до нового скандала. Но всё же внутри теплилось чувство: я вырвала у судьбы маленькую победу.
***
Новость разлетелась по городу быстрее, чем утренний ветер. В соцсетях писали: «Вот настоящая мать, вот настоящая женщина». Кто-то добавлял: «Где были мужчины, когда она одна спасала девочку?»
Слухи, которые так усердно растили Геннадий и его мать, стали увядать, как сорняки под морозом. На их место пришли другие слова — уважение, гордость, восхищение.
Даже соседи, что ещё недавно смеялись за моей спиной, теперь встречали меня иначе. Их взгляды были уже не злыми, а с оттенком зависти. Они не знали, как со мной теперь говорить, и потому молчали.
Я шла по улице и впервые за долгое время ощущала: мир перестал давить на нас со всех сторон. Впервые я не только защищалась, я отвоевала себе право стоять прямо.
Таня шла рядом — тихая, но глаза её светились какой-то новой верой. В её взгляде я впервые за долгое время увидела не тревогу, а гордость.
Я закрыла за нами дверь, поставила сумку на пол и прислонилась к стене. В груди было тяжело, но это была уже не та давящая тяжесть страха, а иное чувство — я смогла. Хоть раз за долгие месяцы я не только защищалась, но победила.
Я не знала и не могла знать, что в это же время, в другой части города, на стол очень важного для меня человека лёг распечатанный отчёт о происшествии у школы. Этот человек внимательно слушал племянницу, ту самую девочку, которую я вырвала из грязных рук. Девочка всхлипывала и повторяла:
— Если бы не она, я бы не вернулась домой.
Она молча положила ладонь на голову ребёнка и впервые произнесла моё имя не с холодной отстранённостью, а с тихим уважением:
— Лариса Воронцова…
Я об этом не знала. Но в ту ночь, глядя на спящих детей, я чувствовала: что-то в нашей судьбе изменилось.
Продолжение следует......
Подпишитесь на канал, чтобы узнать всю историю нашей героини.