Встречаться с Маринкой - разнаряженной фифой в шубе - Таня не собиралась. Дружили-то они когда? В прошлом веке. О чем сейчас общаться? Интересов общих нет - как уехала Маринка в Москву, так и хана той дружбе. Это всегда так и бывает.
Хотя, если бы у Тани была шуба… Или Маринка не видела бы ее в автобусе с кондукторской сумкой на шее. Если бы не смотрела на Таню она насмешливо. Но не было у Пляскиной уверенности: смотрела подруга детства насмешливо или все же нет. Она так смутилась, что особо не разглядывала Маринкино лицо. Нет, не идти. Идти - только дальше позориться.
“И в чем идти? - убеждала себя Таня. - В чем?! Из приличного - сапоги. Хотя и их Светка называла проститут…чными. Ей-то легко называть, ей-то денег хватает. А если не хватает, так Сереженька купит. А у меня Сереженьки нет, у меня - Толик. В этом вся разница”.
Светка, закончив институт, вышла замуж и уехала в Омск. Муж сестры Тане не нравился - слишком он был о себе высокого мнения. Открыл на папины деньги типографию. Печатает дурацкие календари, визитки и плакаты. И Светка при нем - кадровичка да бухгалтер. Четыре раза в год летают в отпуск! Привозят фотографии - как на лежаках лежат или с обезьянами дружатся.
Матери Светка подарила кружку. На кружке изображены Светка, Сереженька и обезьяна. Подписано: “Счастья в Новом году”.
Тане тоже такую кружку преподнесли. Толик, правда, сразу разбил ее - случайно или специально.
Светка в Коняево появлялась редко - один раз в год. В последний раз привезла календарь. Каждый месяц Светка являлась теперь с календаря родителям разная: то в костюме королевны на фоне руин старинного замка, то в облике морячки на мачте корабля. Тане календарь не нравился - пошло и дешево.
Она уныло осмотрела свое нынешнее жилище. Вещи бабки Тони давно выбросили. И долго скоблили пол и стены - изживали старушечий дух. Но осталась мебель - Толик ни за что не хотел от нее избавляться. “Пока и так сойдет, - говорил он, - не хватало еще хибару украшать. Деньги лишние завелись?”.
Мысли о Маринке в шубе портили настроение, а “хибара” становилась уж совсем невыносима. “Тоже я в руинах, но не королевна, а кондукторша. И выдумывать специально ничего не нужно - хоть сейчас в Сереженькин календарь”.
Но кафе случилось - поругались с Толиком. Повод к ссоре пустяковый. По таким поводам люди ругаются тогда, когда живут во всяких руинах. И работают на нервных и малоденежных работах. В таких условиях пособачиться - дело самое обычное.
Таня позвонила Маринке - номер ее телефона она хорошо помнила. Маринка не стала тянуть - и вечером же встретились в кафе. Таня надела все черное - и брюки, и блузку. Она где-то читала, что черное смотрится дорого.
Маринка пришла в шубе. И в ботинках с мехом - будто на лодыжках свернулся зверек. Кофта - шерстяная, а ворот из кролика. Что она, Маринка, пушнину в Москве заготавливала? Уж не знает, как богатство показать!
- Как живешь? - спросила подружка и, не дождавшись ответа, вытаращила круглые глаза. - Блииин, как в автобус-то как тебя занесло?! Вот это встреча, да? Я сижу такая, а тут - Танька! Я-то думала, ты с детьми там, с мужем, с работой какой-нибудь такой… которая… в общем, которая благородная. Ты ж, Тань, в детстве такой была - сильной. Духом и телом. Я тебе боялась даже иногда, прикинь? Я же неженка. А ты нет. Ты закаленная. Игры всякие вечно придумывала, с тобой весело было. Не соскучишься. А ты - в автобусе. Как?! Колись!
Таня напряженно соображала: что именно соврать? Рассказать про вдруг брошенный институт ради большой любви? Или про то, что был у нее парень, который рынок крышевал? А потом он, конечно, погиб в силу особенностей профессии. А она не вынесла горя и пошла работать кондуктором. Типа, ей без разницы все теперь без бандита. На хлеб и воду хватает.
Глаза Маринки вдруг стали мокрыми.
- Я наше детство, - сказала она с чувством, - вспоминаю как лучшее время. Речка наша, поля и лес. Бабулька моя родная. Собаки, коровы. Кино, помнишь? Мы же все фильмы с тобой пересмотрели! Дискотеки эти колхозные... Все просто, все понятно. Тебя любят просто так. Заботятся просто так. Хорошо, что мы тогда так сдружились. У меня больше такой подруги и не было. Нет, не было. Все не то.
И Таня - неожиданно для себя - передумала врать.
- В автобусе, - сказала она тихо, - я работаю потому, что ничего лучше не нашла. Сейчас бы, может, и нашла уже. Но там и Толик, муж, работает. Как-то привыкла. Мне не нравится, конечно. Чего ж хорошего? Люди толкаются, лезешь через них кишками наружу. Давка эта вечная. Холодно зимой, а летом там вообще ад.
- А что за Толик, - удивилась Маринка, - любовь, что ли? Прям вот до ПАЗика? Признавайся: он отобрал у тебя паспорт? Привязал к сидению? Такому, высокому. Где кондукторы гнездятся.
- Какая любовь, - отмахнулась Таня, - закрутилось да и все. В Коняево у меня сын. С родителями там живет. Во втором классе учится.
- А почему в Коняево? - снова удивилась Маринка.
- А он, - дернула Таня плечом, - не Толика сын. Он мой личный. Родила после школы - так получилось. Влюбилась, все дела. А отец-подлец оказался гадом. Ну, знаешь, как бывает. Нагадил в уши, затуманил мозги. Вот и итог. Я ж молодая была. Глупая. Думала, любовь.
- Ну, - протянула Маринка, - ты, конечно, даешь… Страсти какие у тебя кипят. Я и не знала. Надо же - целая "Санта-Барбара". Любовь, мужья, сын в деревне. Ты когда все успеваешь?
Тане вдруг разозлилась - на себя. Зачем она это все рассказывает? И кому? Надо было лучше врать про мужа-бандита.
- Не всем повезло, - буркнула Таня, - иметь обеспеченных родителей. Кто-то сам по жизни корячится.
- Если, - нахмурилась Маринка, - ты про меня, то это мимо. Родители мои погибли, если ты не знала. Не знала? В аварию попали - в прошлом году. А я институт-то так и не закончила - расхотела учиться. В аптеках работала. Тоже, в некотором роде, ад на колесиках.
Таня открыла рот. От новостей и от того, что у Маринки - всегда довольной жизнью, любимицы судьбы - случилось вот такое. Она отвернулась. Перед глазами оказалась шуба, небрежно брошенная Маринкой на стул.
- А шуба, - кивнула подружка, - мамина. Вернулась я в Козюхинск. Дорого мне в Москве. На работу не устроилась еще - ищу варианты. В контору одну прошусь. Оборудование медицинское продавать. Фигня, конечно, но зарплата нормальная, вроде.
- А живешь с кем? - спросила Таня.
- С котом, - ответила Марина. - Кота с собой забрала.
- А сестра?
- А сестра в Израиле. И возвращаться не собирается. Никого у меня нет. Вот - тебя встретила. Наверное, это к чему-то хорошему. Приходи ко мне? Адрес знаешь.
Они еще немного повспоминали общих знакомых - Аньку, Кукушкиных, братьев Галущенко. Больше говорить было не о чем. Маринка заторопилась, в сумке у нее пиликнуло. "Телефон", - пробормотала она. Таня увидела в руках подружки рацию. Они вышли из кафе, Маринка вызвала такси.
На прощание улыбнулись друг другу.
С Маринкой Таня решила не видеться больше. Несмотря ни на что, подружка детства, как казалось Тане, посматривала на нее свысока. И эти барские замашки. Такси ей, телефон у нее! А про одиночество, небось, просто врет. Переборчивая, на такого, как Толик - даже бы и не посмотрела. Нравилось ей в детстве над деревенской девчонкой потешаться - и еще хочется. Кончилась дружба - так и нечего по кафе ходить, ерунду всякую посторонним людям рассказывать. Хотя родителей ее, конечно, очень жалко.
Дома Таня потребовала шубу. Любую. Хоть из чебурашкиных ягодиц. Все в шубах ходят! Вот продашь землю бабкину - и купи. Толик расплылся в улыбке - ему нравилось, что Таня высокого мнения о его грядущих доходах. Пусть и с бабки Тониного наследства. Они помирились, посмотрели фильм, сломали бабкину софу.
... Толика Таня не полюбила. Но начала испытывать что-то вроде гордости за него - тогда, когда участок наконец купили. А Толик стал обладателем большой денежной суммы. Деньги Толик спрятал в тумбочке и наказал Тане держать рот на замке. Таня любила перебирать купюры - даже десятой части их не держала она в руках раньше. А теперь стала полноценным обладателем - в семье-то все общее.
Участок купили - и довольно быстро снесли бабкин домишко. Таня ходила посмотреть - что осталось. А ничего не осталось. Груда бревен, которую моментально растащили, а землю вскоре огородили забором.
Квартиру они купили хорошую - новый дом, две большие комнаты, кухня, лоджия и кладовка.
Все лето Таня выбирала обои, линолеум и мебель. С Толиком они взяли отпуск и с головой ушли в ремонт. Самостоятельно клали плитку в ванной. Душа Тани пела - плитка нежно-зеленая. Как в квартире Маринки. И можно было лежать в собственной ванне - напустив туда побольше пены.
Очнулась Таня только к сентябрю - Адриану в школу, третий класс. И пора бы его забирать. Рядом с домом имелась школа. В Коняево за все лето Таня была лишь единожды - когда заболел отец.
Разговор про Адриана Таня хотела начать раньше. Тогда, когда избушку продали. Но ведь лето впереди! И зачем Андрюше дышать краской и путаться под ногами? Лучше ведь носиться в деревне, наслаждаться летом, солнцем и речкой.
Таня все же сходила в школу - узнать про запись в класс.
- Да что вы, - сказали там, - спали-то так долго, мама? Классы у нас уже сформированы. Первое сентября на носу - а они очнулись. Вот же родители - спят, а потом "возьмите нашего мальчика". В понедельник зайдите - директор будет, с ней разговаривайте. Попроситесь. Может, в "Г" вас запишут. Там, правда, не очень класс. Слабенький.
В понедельник Таня “проситься” не пошла. Толик накануне долго убеждал ее, что Андрюше лучше бы пока поучиться в поселке. Подрасти, стать самостоятельнее.
- Сама подумай, - внушал он, - пацан один будет! Ты во сколько домой-то приходишь? Правильно, чуть не ночью. Он тут что один делать будет? Дом разносить? Товарищей водить? С дурными компаниями по подвалам шариться? Без присмотра-то.
- А другие-то как? - упиралась Таня. - Что же, у меня одной ребенок?!
- А какое дело, - сурово заявил Толик, - тебе до других? Это твой ребенок будет в истории попадать. До ночи один! Пусть у бабки сидит пока. Через год-два заберем. Он и повзрослеет, и поумнеет. Слыхала, в соседнем подъезде девочка ворам сама дверь открыла? Вот и у нас такое будет. И понравится ему тут? Он к деревне привык. Свобода там… Бабка-дедка. Природа… Все такое. Он же деревенский парень.
- Хватит, - обижалась за сына Таня, - будто Маугли я с тайги привезу! Как привык - так и отвыкнет!
Но за Адриана переживала. Он наивный, маленький. В деревне люди мягче. И людей там меньше, и все они на виду. Представить Адриана одного, слоняющегося до позднего вечера по Козюхинску, было страшно.
- Уйду с работы! - горячилась Таня. - Надоело! И ПАЗики эти вонючие надоели, и люди эти, и вообще все! Пьяные, безбилетные, грязь эта, подростки матерятся. Надоело, сил нет! В магазин пойду - на детские вещи. К дому близко и не трястись больше в сараях никогда. Завтра же уволюсь. И Андрюшу заберу - и присмотр будет.
- Тань, - морщился Толик, - глупости не городи. Нормально ж пока работаем. “На баранку” - общее, все в семью. К зиме категорию открою - и в дальнобои уйду. Опыт у меня большой ведь. Обучусь, деньги начну зарабатывать хорошие. Тань, я ведь начну. Васька устроит. Он работает, у него блат. Машину купил. В Польшу гоняет. И тебе тогда работать вообще не надо. Дома сидеть будешь. Меня из рейса ждать. Нормально ведь? Тогда и Андрюшку заберешь. Годик-то потерпите, нет? Горячку-то не пори.
И Таня сдалась. На первое сентября она поехала в Коняево - провожать Адриана в школу. Купила ему новые джинсы и белую рубашку. В огороде у матери нарвала самых красивых гладиолусов.
Адриан в школу шел радостно. И Таню это немало удивляло: сама она школу не любила. И сентября ждала всегда с ужасом.
На линейку с ними пошла бабушка. Мать Тани несла букет - прям перед собой. Как знамя. Адриан рассказывал Тане про лучшего друга Вовку. Какой этот Вовка хороший друг, как он ничего не боится.
Третьеклассников выстроили по периметру. Все с букетами. Одеты - кто во что. Друг Адриана - в трико и драном свитере. Вовка Лузин, сын потомственных алкоголиков. Пришел на линейку в тапках. В руке он сжимал одинокую астру. Вовка что-то непрерывно шептал Адриану на ухо, толкал одноклассников. Присвистнул, увидев классную в короткой юбке. Третий класс! Вот это друг у Андрюши!
Таня смотрела на сына - самый высокий он в классе. И, конечно, самый симпатичный. Она с удивлением отметила, что смеется Адриан в точности так, как это делал Михай. И также разговаривает - жестикулирует и смотрит не в глаза собеседнику, а немного в сторону.
Подрос Андрюша - а она не заметила этого. Не прожила с ним многих моментов. И догнать моменты невозможно. Можно только забрать его поскорее. И зажить нормальной семьей - без чувства вины, без того, что в дни встречи они заново немного друг к другу привыкают.
Вовка стукнул одноклассницу по подолу. И спрятался, заржав. Конопатая девчонка взвизгнула и огрела букетом кого-то в толпе. Классная шикнула на девочку и поправила юбку. Лузгину она показала кулак. Адриан покосился на мать - видела ли она. Таня подмигнула Андрюше. И беспокойно подумала - не нахватает ли ее ребенок от Вовки Лузгина всяких гадких выходок? И отметила: и мама ее так волновалась. И не хотела, чтобы она дружила с Кукушкиной. Хватала ее выходки. Круговорот жизни.
После линейки родители разбрелись по работам и домам. Таня шла с мамой по центральной улице. Школьники всех возрастов шагали к школе, оживленно болтали.
- Видела? - спросила мама. - Не знаю, прямо, как и отваживать такого дружочка. Навязался на нашу голову. И не отбить! Глядишь, и по учебе Андрюша скатится еще. Эти Лузгины совсем допились. И дети у них - хулиганье одно. Старший сидит! Средний - скоро сядет. И маленький уже пакостный. Ты бы, Таня, с Андрюшей поговорила серьезно. Как мать. Запретила бы ему к этому Лузгину и близко подходить!
Навстречу им шел Галущенко - в форме железнодорожника. Таня знала: Галущенко не женился. Жил один - переехал в дом у леса.
- Девок не водит, - переключилась на Костю мать, - и не женится. Окопался на своем хуторе. Больной он у них, что ли? Я у Галущенчихи спрашиваю: женится, нет, твой? А она молчит только. Анька поделилась, в секту Коська какую-то подался. Как у него в башке поехало-то. Каждый выходной в секту свою катается. Не пьет, не курит. И чего не женится? Горе одно с этими детьми! Идет, вышагивает… Сектант чертов!
Таня усмехнулась. Галущенко поравнялся с ними.
- Здравствуй-здравствуй, Костя, - пропела мать, - а мы вот с Танюшкой Андрюшу в школу проводили. Третий класс!
- Здгатсе, - сказал Костя, - и пгивет, Таня. Давно не виделись.
Таня осмотрела Галущенко. Залысины уже появились. А морда круглая, гладкая - ведет здоровый образ жизни.
- Зашел бы, - снова запела мать, - что-то у нас счетчик мотать начал. А то и затрещит. Батя-то наш болеет, лежит все. Некому заняться.
- Зайду, - пообещал Галущенко, - в выходной зайду.
Мама поулыбалась Галущенко. А потом, подхватив Таню под руку, засмеялась.
“А вот, - будто в шутку сказала, - вышла бы за Коську! И рядышком жила. Вон, положительный он какой. На машиниста отучился, в поездки катается, не пьет и не курит. Зарабатывает. А что в секте - так это он без женщины потому что”.
Эх, мама! Таня замужем. Галущенко - к секте какой-то прилепился. А она все надежд не оставляет получше "судьбу устроить" для дочки.
После обеда Таня встретила сына из школы. И они долго сидели за столом - пили чай, вспоминали свои школьные истории. Вышел даже отец. Кашлял, гладил Андрюшу по спине. Хорошо было - как никогда. И на душе спокойно.
Вечером Адриан сообщил матери, что переезжать в Козюхинск он все равно не собирается. И пусть она не волнуется на этот счет. У него тут друзья. А новая школа - там все неизвестное. А ему с бабушкой живется отлично. А в городе - отчим. У друга Вовки - пятый уже отчим. И один другого хуже. "Лучше у бабы", - шепнул он Тане.