Все части здесь
Глава 19
Они вошли в домик, дверь мягко скрипнула и закрылась за ними. Нина хотела было сказать что-то простое, вроде: «Скоро ужин», но слова застряли.
Николай шагнул ближе, и вдруг оказалось, что не нужны ни оправдания, ни разговоры — только тепло его плеча, его руки, что так уверенно легли ей на талию.
Он обнял ее, и в этом объятии не было никакой суеты, никакой спешки и пылкости юного нетерпеливого любовника — наоборот, была зрелая мужская сила, уверенность и спокойствие.
Нина прижалась к Коле, услышала ровное, но частое биение его сердца.
«Боже мой, неужели это со мной? Неужели еще возможно?» — пронеслось у нее в голове, и стало чуть стыдно за собственное счастье, такое внезапное и яркое. Возможно, запоздалое, совсем не ко времени.
Он приподнял ее лицо, заглянул в глаза. В его взгляде не было сомнений — только долгие годы ожидания и тоски по женщине, по близости, по теплу.
И Нина не отвела глаз, не спряталась, не отстранилась, а сама потянулась к нему. Их губы встретились — сначала осторожно, словно пробуя вкус друг друга, а потом крепче, глубже, жаднее.
У Нины закружилась голова, она почувствовала, как в ней просыпается давно забытые легкость, трепет, юность.
Николай держал ее крепко, но в то же время нежно, как самое дорогое, что можно потерять от неловкого движения.
И ей вдруг стало ясно: она никогда уже не будет одна. Это не на один раз, это не мимолетный роман. Это крепче, чем супружеские узы. Откуда она это знала? Сама не понимала. Это просто было в сердце.
Они чуть отстранились друг от друга, и Нина увидела, как в его взгляде мелькнула тень — почти детская неуверенность, мгновенный страх. Но он не опустил глаз, не спрятался.
— Я… — начал Николай, и сам удивился, что голос его прозвучал глухо, низко. — Нина… я давно уже не был… рядом с женщиной. Не знаю, хватит ли у меня сил, — он улыбнулся, но в этой улыбке было столько мужской боли и смущения, что Нина вдруг почувствовала: именно это и есть его настоящая исповедь, его искренность. Он полностью ей доверяет.
Она положила ладонь ему на щеку, она была чуть шершавой, погладила медленно, ласково, будто успокаивала ребенка.
— Коля… — сказала тихо, но твердо. — Мы ведь не мальчик с девочкой. У нас свое время, своя сила. Не бойся… все будет, как надо. Ты хочешь этого?
Эти слова словно сняли с него давний груз. Николай вдохнул глубже, и плечи его расправились. В глазах вспыхнула уверенность, но уже без юношеского дерзновения, а та самая зрелая, настоящая решимость, которая дороже любых обещаний.
Он снова прижал ее к себе, медленно, бережно, как держат самое дорогое. Нина чувствовала каждое его движение — не суетливое, а продуманное, полное уважения к ней.
Коля вновь поцеловал ее, и снова без поспешности — и в этом было то великое наслаждение, когда понимаешь: многое еще под силу, и ты нужен, и тебя ждут.
Они не торопились, не срывали одежду, а будто учились любить заново — наслаждаясь прикосновениями, теплом кожи, самой близостью.
И в каждом движении была благодарность за то, что все это пришло к ним — сейчас, здесь, в этот вечер, когда, казалось, уже поздно ждать чудес.
И в каждом прикосновении была осторожность — они познавали друг друга.
Они словно знали: им отмерены не часы, а минуты; что вот-вот хлопнет калитка и донесется голос Васили, зовущий к ужину, — но именно это знание делало каждое движение ярче, желаннее.
Николай целовал ее так, будто хотел успеть сказать губами все, что долго носил в сердце, и в то же время боялся спугнуть хрупкое счастье. Не торопился.
Его руки осторожно скользнули по ее плечам, и она не отстранилась, а сама шагнула еще ближе, прижимаясь всем телом.
— Нина… — выдохнул он, и в этом обращении было все: желание, благодарность, восхищение.
Она улыбнулась, но улыбка тотчас растворилась в поцелуе. И этот поцелуй был уже другим — глубоким, горячим, и они оба почувствовали, что дальше нельзя останавливаться.
Одежда не мешала — она лишь чуть сдвигалась, открывая ровно столько, сколько было нужно, чтобы ощутить тепло и близость.
Их движения были медленными и в то же время полными жадности, как у людей, которые слишком долго ждали этого мгновения и теперь боялись растратить его в суете.
Каждый вздох, каждый изгиб тела становился откровением. Нина чувствовала, как в ее груди разгорается то самое юное волнение, которое, казалось, навсегда осталось в прошлом, а Николай вдруг понял: он не утратил силы, он может быть мужчиной, нужным и желанным.
И когда близость случилась, это было не стремительное забвение, а светлый восторг — словно тихий взрыв, раскрывший обоим, что жизнь еще не кончилась, что она полна огня.
Они лежали, не произнося слов, только дыша в такт, и понимали — впереди еще будет ночь, долгая, неспешная, но то, что произошло сейчас, уже навсегда останется в их памяти как первая вспышка счастья, подаренного им судьбой.
Они еще какое-то время молчали, лежа рядом, слушая дыхание друг друга. Тишина в маленьком домике была особенной — теплой, доверительной.
И вдруг Нина, не выдержав, тихо засмеялась. Смех ее был радостным, как у молодой девушки, но в нем слышалась и легкая робость — будто она сама удивлялась тому, что может так смеяться.
— Господи, Коля… — выдохнула она и прижалась к нему щекой. — Я ведь и не верила, что это возможно… в мои-то годы. Не думала, что это произойдет со мной. Я в молодости смотрела на взрослых женщин и думала, что у них уже давно все кончено. А сейчас вспоминаю, а ведь они были гораздо моложе, чем я сейчас. А когда соседка рассказывала, что у них с мужем это бывает, я недоверчиво на нее смотрела. Коля, а ей всего шестьдесят восемь. Коля, всего! Сейчас я думаю, что всего! А ведь думала, что уже…
Он посмотрел на нее настороженно, с тенью сомнения, но она снова рассмеялась и, ласково коснувшись его плеча, продолжила:
— Знаешь… а это лучше, чем в юности. Намного лучше. Тогда все было впопыхах, в каком-то пожаре, что ли… А сейчас есть время насладиться! Познать истину удовольствия.
Она на секунду замолчала, словно подбирая слова, а потом с озорной улыбкой произнесла:
— Есть такая пословица: «Ах если бы молодость знала, ах если бы старость могла». Так вот… Мы с тобой, Коля, и знаем, и можем.
Николай невольно улыбнулся, и что-то горячее кольнуло в груди. Он обнял ее крепче, чувствуя, как эти простые слова превращают их близость в настоящее откровение — подарок судьбы, который пришел именно тогда, когда они были готовы его принять.
Нина задержала ладонь на его щеке, словно хотела рассмотреть каждую черту лица, запомнить его таким, каким он был сейчас, — немного взволнованным, чуть неуверенным, но удивительно близким, родным.
— Коля, — сказала она мягко, и в ее голосе было то особое тепло, которое мужчина никогда не спутает ни с чем, — ты даже не представляешь… какое это счастье для меня… какое необыкновенное счастье!
Он смутился, отвел глаза, будто мальчишка, пойманный на чем-то, но она тут же заставила его посмотреть на себя, коснувшись подбородка.
— Не смей думать, что что-то не так, — продолжила она твердо и ласково. — Все было именно так, как должно. Как я мечтала, но не верила, что испытаю, дождусь. Ты подарил мне… не радость — восторг. И знаешь, в нем нет ни капли сожаления, ни капли стыда. Есть только благодарность.
Он глубоко вдохнул, и плечи его расправились. Эта простая, безыскусная похвала, сказанная женщиной, которая знала и боль, и одиночество, и тяжесть лет, стала для него наградой большей, чем самые громкие слова.
Нина улыбнулась — ее глаза светились мудростью и нежностью.
— Мы оба знаем цену верности, — тихо добавила она. — И цену счастья. И сегодня мы получили его сполна.
Николай приподнялся и поцеловал ее руки, понимая, что услышал самое главное: он сумел. Не просто как мужчина, а как тот, кто долго, здесь, вдали от родины, хранил себя для настоящего чувства.
Нина еще какое-то мгновение держала Николая за руки, не отпуская, но вдруг тихонько ахнула и улыбнулась чуть смущенно:
— Господи, Коля, да ведь время летит! Нас ждут. Василя, наверное, уже пришла. Да и Рустам приехал.
Он улыбнулся в ответ, провел ладонью по ее волосам, слегка растрепав их.
— Пусть подождут, — пробормотал он, но встал, помогая ей подняться.
Татьяна Алимова
