— Подай мне быстро тапочки! — фыркнула свекровь, не отрывая взгляда от экрана телевизора, где шло какое-то политическое ток-шоу. Голос её, скрипучий и властный, резанул по натянутым нервам Екатерины, как тупой нож по стеклу. — И не забывай: у меня знатное происхождение! А ты, Катька, деревенская клуша. Как только мой Семён на тебе женился?! Ума не приложу!
Катя замерла на пороге кухни, сжимая в руке мокрое кухонное полотенце. Каждое слово Луизы Борисовны было крошечным ядовитым шипом, который вонзался в самое сердце и оставался там, вызывая тупую, ноющую боль. Она сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Это была их обычная вечерняя рутина. Свекровь — королева на своем продавленном диване, а она, Катя, — прислуга, обязанная угадывать и исполнять малейшие прихоти.
— Сейчас, Луиза Борисовна, — тихо ответила она, направляясь в прихожую.
Тапочки, старые, стоптанные, с помпонами из облезлого меха, стояли у самого входа. Катя подняла их, чувствуя унижение. Она, дипломированный парикмахер-стилист, работающая в неплохом салоне в центре города, вынуждена была выслушивать оскорбления от женщины, чьё «знатное происхождение» было не более чем мифом, который та сама себе придумала. Дед её, по слухам, был простым конюхом у какого-то захудалого барина, но Луиза Борисовна преподносила это так, будто в её жилах течёт голубая кровь Романовых.
Она протянула тапочки свекрови. Та даже не посмотрела на неё, просто сунула ноги в обувь и продолжила громко комментировать происходящее на экране.
— Вот посмотри, Семён! — крикнула она в сторону спальни. — Опять этот депутат чушь несёт! В наше время таких бы к стенке ставили!
Семён, муж Кати, вышел из комнаты, потирая заспанные глаза. Он работал инженером на заводе, приходил уставший и единственным его желанием было лечь на диван и уткнуться в телефон. Но покой в их двухкомнатной квартире был роскошью.
— Мам, ну не кричи ты так, — вяло попросил он. — Голова болит.
— Голова у него болит! — передразнила Луиза Борисовна. — А о матери ты подумал? Я весь день одна, как перст! Никто доброго слова не скажет, стакан воды не подаст! Одна радость — телевизор, и то спокойно посмотреть не дают!
Катя молча прошла на кухню. Она слышала этот монолог сотни раз. Семён, её любимый, добрый, нежный Сёма, дома превращался в безвольную тень своей матери. Он никогда не защищал жену. Его коронной фразой было: «Катюш, ну ты же умная женщина. Потерпи. Мама уже в возрасте, у неё характер сложный».
Она открыла кран, и шум воды немного заглушил причитания свекрови. Сколько ещё она должна терпеть? Они поженились три года назад. Катя тогда жила в своей маленькой однокомнатной квартирке, доставшейся ей от бабушки. Семён жил с мамой. После свадьбы Луиза Борисовна устроила целый спектакль.
— Как это — мой единственный сын будет жить в какой-то конуре на окраине? — заламывала она руки. — Нет! Мы должны жить все вместе, большой дружной семьёй! Продадим твою, Катенька, квартирку, продадим нашу «двушку», добавим и купим хорошую «трёшку» в центре! Чтобы всем места хватило!
Катя, ослеплённая любовью и мечтами о счастливой семье, согласилась. Но когда дело дошло до покупки, выяснилось, что на «трёшку» денег не хватает. Купили новую «двушку» в хорошем районе, но всё же «двушку». Луиза Борисовна тут же заняла самую большую комнату, заявив, что ей нужен простор и воздух, а молодые могут и в маленькой поютиться. Катя промолчала. Она ведь умная женщина. Она должна терпеть.
Деньги от продажи её квартиры, которые должны были стать «добавкой», растворились. Часть ушла на ремонт, часть — на новую мебель для комнаты Луизы Борисовны, а оставшуюся сумму свекровь положила на свой счёт, заявив: «Это будет наша семейная подушка безопасности. У меня, как у человека с финансовым чутьём, они будут в большей сохранности». Семён и тут согласно кивнул.
И вот теперь Катя жила в квартире, купленной в том числе и на её деньги, на правах бессловесной рабыни.
— Катька! — снова донёсся из комнаты голос свекрови. — Ты ужин готовить собираешься? Или мы должны святым духом питаться? Мой Семён пришёл с работы голодный!
Катя выключила воду. Терпение, которое она так долго и старательно культивировала в себе, начало давать трещину. Она вышла из кухни и посмотрела прямо на Луизу Борисовну.
— Собираюсь. А вы, Луиза Борисовна, не хотите мне помочь? Например, почистить картошку?
Свекровь от удивления даже приоткрыла рот. Её лицо, обычно выражавшее капризное недовольство, исказилось от возмущения.
— Что?! Я?! Чистить картошку?! — взвизгнула она. — Да ты в своём уме, девка? Я, женщина благородных кровей, буду руки в грязи марать? Да я в твои годы балами и приёмами заведовала!
— Какими балами, мама? — устало спросил Семён, который уже понял, что вечер перестаёт быть томным. — Ты всю жизнь товароведом на базе проработала.
— А это неважно! — не сдавалась Луиза Борисовна. — Главное — внутреннее ощущение аристократизма! А у неё, — она ткнула пальцем в сторону Кати, — только земля из-под ногтей! Её место — у плиты! И чтобы молчала, когда старшие говорят!
— Я не буду молчать, — твёрдо сказала Катя, сама удивляясь своему голосу. — Я в этом доме не приживалка. Эта квартира куплена и на мои деньги тоже. И я требую к себе уважения.
— Требует она! — захохотала свекровь. — Ты посмотри на неё, Семён! Она ещё и права качать вздумала! Какие твои деньги, нищенка? Те копейки, что ты принесла? Да я их тебе в лицо могу швырнуть! Всё, что здесь есть, — это заслуга нашей семьи! Моя и твоего отца, царствие ему небесное! А ты — пустое место!
Семён встал между ними, пытаясь разрядить обстановку. — Мама, Катя, ну перестаньте. Давайте жить дружно. Катюш, иди готовь ужин, пожалуйста. И ты, мам, успокойся.
Он посмотрел на Катю умоляющим взглядом. И она снова сдалась. Снова кивнула и пошла на кухню, чувствуя, как за спиной ей впивается победный, злорадный взгляд свекрови.
Прошла неделя. Напряжение в доме не спадало, оно висело в воздухе, как грозовая туча. Луиза Борисовна демонстративно не разговаривала с Катей, общаясь с ней исключительно через сына, причём в третьем лице. «Семён, скажи ей, чтобы постирала мои блузки, только вручную, а то машинка их испортит». «Семён, передай своей жёнушке, что суп пересолен, есть невозможно».
Катя старалась не обращать внимания, с головой уходя в работу. В салоне «Шарм», где она работала, её ценили. Клиентки записывались к ней за месяц вперёд. Она любила свою работу, любила преображать людей, дарить им радость и уверенность в себе. Только в кресле перед зеркалом она чувствовала себя на своём месте, чувствовала себя хозяйкой положения.
Однажды в салон зашла новая клиентка. Элегантная женщина лет шестидесяти, с гордой осанкой и умными, проницательными глазами. Её звали Анна Львовна. Она села в кресло и, посмотрев на Катю в зеркало, сказала: — Деточка, сделайте со мной что-нибудь. Хочется перемен.
Они проговорили почти два часа. Анна Львовна оказалась интереснейшей собеседницей, бывшим университетским преподавателем права. Она рассказывала о своих студентах, о забавных случаях из практики, а Катя, работая над её причёской, впервые за долгое время почувствовала, что может говорить свободно, не боясь осуждения.
— А вы, Катенька, почему такая грустная? — вдруг спросила Анна Львовна, когда Катя уже заканчивала укладку. — У вас такие глаза печальные, будто вы на себе весь мир тащите.
Катя растерялась. Она не привыкла делиться своими проблемами с посторонними. Но что-то в голосе этой женщины, какая-то материнская теплота, заставила её разоткровенничаться. Сбивчиво, путаясь в словах, она рассказала о своей жизни, о свекрови, о муже, о квартире.
Анна Львовна слушала очень внимательно, не перебивая. Когда Катя закончила, она надолго замолчала, а потом сказала: — Девочка моя, бежать тебе надо. Бежать, не оглядываясь. Ты пойми, они тебя не просто унижают, они тебя уничтожают. День за днём, капля за каплей. Это называется психологическое насилие. А муж твой — не опора, а соучастник.
— Но куда я пойду? — прошептала Катя. — У меня ничего нет. Квартира…
— Погоди, — нахмурилась Анна Львовна. — Ты говоришь, квартира куплена в браке, в том числе на деньги от продажи твоего личного имущества. Как оформлена собственность?
— На нас троих, в равных долях. На меня, Семёна и Луизу Борисовну.
— В равных долях? — удивилась юрист. — Это странно. Обычно, если один из супругов вкладывает средства от продажи добрачного имущества, его доля соответственно увеличивается. Вы подписывали какие-то соглашения?
— Нет, ничего… Семён сказал, что так будет честно, мы же семья.
Анна Львовна покачала головой. — Семьи бывают разные, деточка. А документы — это то, что остаётся, когда «семейные ценности» заканчиваются. Знаешь, что, дай-ка мне свой телефон. Я подумаю, что можно сделать. И запомни: ты не клуша и не пустое место. Ты молодая, красивая женщина и прекрасный мастер. И никто не имеет права вытирать об тебя ноги.
Этот разговор стал для Кати глотком свежего воздуха. Впервые кто-то посмотрел на её ситуацию со стороны и назвал вещи своими именами. Вечером, возвращаясь домой, она чувствовала себя немного увереннее.
Но дома её ждал новый сюрприз. Луиза Борисовна встретила её в прихожей с необычно ласковой улыбкой.
— Катюшенька, здравствуй, моя хорошая! — пропела она. — А мы с Семёном тебя ждём, у нас для тебя новость!
Катя насторожилась. Такая резкая смена настроения не предвещала ничего хорошего. В комнате на накрытом к чаю столе стояла ваза с цветами и её любимый торт «Наполеон». Семён сидел рядом с матерью и виновато улыбался.
— Что случилось? — спросила Катя.
— Катюш, присядь, — засуетилась свекровь. — У нас к тебе дело государственной важности! Помнишь, я рассказывала про нашу фамильную дачу под Звенигородом? Наследие моего дедушки-аристократа?
Катя смутно припомнила какие-то рассказы о полуразрушенном домике, который Луиза Борисовна в своих фантазиях превратила в родовое гнездо.
— Так вот, — продолжала свекровь, понизив голос до заговорщицкого шёпота, — пришло время вступать в наследство! Процесс этот долгий, муторный. Нужно собрать кучу бумаг. И чтобы ускорить дело, нам нужно оформить одну доверенность. Чистая формальность!
Она положила перед Катей какой-то документ и ручку. — Тут нужно просто подписать, что ты не возражаешь, чтобы Семён представлял наши общие интересы в этом деле. Чтобы мне, старой больной женщине, не мотаться по инстанциям. Подпиши, деточка, и забудем.
Катя взяла в руки лист. Текст был напечатан мелким шрифтом, изобиловал юридическими терминами. Она начала вчитываться, но Луиза Борисовна тут же нетерпеливо заёрзала.
— Да что там читать, Катюш! Это стандартная форма! Семён, ну ты объясни своей жене!
— Кать, мама права, — вмешался муж. — Это просто бумага. Чтобы я мог от нашего имени подавать документы на дачу. Ничего серьёзного. Мы же семья.
Фраза «мы же семья» прозвучала как кодовое слово для манипуляции. Катя вспомнила слова Анны Львовны: «Документы — это то, что остаётся».
— Я не буду это подписывать, — спокойно сказала она. — По крайней мере, пока не проконсультируюсь с юристом.
Улыбка сползла с лица Луизы Борисовны. Глаза её сузились и превратились в две ледяные щели. — С каким ещё юристом? — прошипела она. — Ты что, нам не доверяешь? Своей семье?!
— Я доверяю документам, которые я понимаю, — отрезала Катя. — А этот я не понимаю.
— Ах ты, змея подколодная! — взвилась свекровь, отбрасывая маску добродушия. — Я к тебе со всей душой, а ты! Неблагодарная! Да я…, да я тебя из этого дома вышвырну!
— Попробуйте, — Катя встала. — У меня здесь такая же доля, как и у вас.
Она развернулась и пошла в свою комнату, забрав с собой документ. За спиной слышался грохот — это Луиза Борисовна в ярости смахнула со стола чашки. Семён что-то лепетал, пытаясь её успокоить.
Закрыв за собой дверь, Катя прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось как бешеное. Она сделала это. Она сказала «нет». Впервые за три года она дала отпор. И это было страшно и одновременно пьяняще. Она достала телефон и набрала номер Анны Львовны.
— Анна Львовна, здравствуйте. Это Катя. Вы просили позвонить… У меня тут… кажется, что-то происходит.
На следующий день, взяв отгул на работе, Катя сидела в небольшом офисе в центре города. Напротив неё сидела молодая, энергичная девушка-юрист по имени Ольга, которую порекомендовала Анна Львовна. Катя протянула ей документ, который вчера ей подсунула свекровь.
Ольга быстро пробежала его глазами, и её брови поползли вверх. — М-да, — протянула она. — «Чистая формальность», говорите? Екатерина, это не доверенность на представление интересов.
— А что это? — с замиранием сердца спросила Катя.
— Это договор дарения. Подписав его, вы бы безвозмездно передали свою долю в квартире вашему мужу, Семёну. И остались бы ни с чем. Ваша свекровь и муж пытались вас обмануть самым наглым образом.
Мир под ногами Кати качнулся. Обмануть. Её Сёма, её муж, человек, которому она доверяла больше, чем себе, сговорился с матерью, чтобы лишить её единственного, что у неё было, — доли в квартире, купленной на её же деньги. Боль была такой острой, что перехватило дыхание. Это было не просто предательство. Это был удар в спину.
— Но… зачем? — прошептала она.
— Чтобы вы стали полностью зависимой и бесправной, — жёстко ответила Ольга. — Чтобы у вас не было никакой возможности уйти или диктовать свои условия. Чтобы вы окончательно превратились в ту самую «деревенскую клушу», которой можно помыкать. Это классическая схема. И, к сожалению, очень распространённая. Хорошо, что вы не подписали.
Ольга помолчала, давая Кате прийти в себя. — Екатерина, сейчас нужно действовать. Во-первых, нам нужно немедленно заказать выписку из ЕГРН, чтобы убедиться, что они не провернули что-нибудь за вашей спиной ранее. Во-вторых, нужно готовиться к обороне. А возможно, и к нападению.
— Что вы имеете в виду?
— Вы вложили в покупку этой квартиры деньги от продажи вашего личного, добрачного имущества. У вас есть подтверждающие документы? Договор купли-продажи вашей старой квартиры? Банковские выписки о переводе средств?
Катя задумалась. Где-то в старой коробке с документами должны были лежать. — Да, кажется, есть.
— Отлично! — оживилась Ольга. — Это наш козырь. По закону, имущество, приобретённое в браке на личные средства одного из супругов, не является совместной собственностью. Мы можем в судебном порядке требовать признания за вами большей доли в квартире, пропорционально вложенным средствам. Или, как вариант, требовать раздела имущества и выплаты вам денежной компенсации.
Голова у Кати шла кругом. Суд, раздел имущества… Всё это казалось таким страшным и далёким. Но мысль о том, как подло её пытались обмануть самые близкие люди, придавала ей сил. Гнев вытеснял страх и обиду.
— Что мне делать сейчас? — спросила она, поднимая на Ольгу решительный взгляд.
— Сейчас — возвращайтесь домой и ведите себя так, будто ничего не знаете. Ни слова о нашем разговоре. Ваша задача — найти все документы, касающиеся продажи вашей старой квартиры и покупки новой. Сделайте с них копии и принесите мне. А я пока подготовлю почву. И ещё, — Ольга посмотрела на неё очень серьёзно, — будьте осторожны. Эти люди способны на многое.
Вечером Катя вошла в квартиру с каменным лицом. Луиза Борисовна и Семён сидели в комнате и что-то тихо обсуждали. Увидев её, они замолчали.
— Ну что, надумала? — враждебно спросила свекровь. — Подпишешь бумагу?
— Я её порвала, — холодно бросила Катя и прошла в свою комнату.
Она слышала, как за спиной ахнула Луиза Борисовна, как что-то забормотал Семён. Но ей было всё равно. Она открыла шкаф и на самой дальней полке нашла старую картонную коробку. В ней, среди пожелтевших фотографий и старых открыток, лежал тот самый договор купли-продажи её бабушкиной квартиры и банковские документы. Её спасение.
Ночью, когда все уснули, она тихо пробралась в комнату свекрови. На тумбочке у кровати лежал паспорт Луизы Борисовны. Катя знала, зачем он ей. Ольга сказала, что для подачи иска нужно будет указать паспортные данные всех собственников. Дрожащими руками она открыла телефон, сфотографировала нужные страницы и так же тихо вышла. Сердце бешено колотилось, но она чувствовала странное, злое удовлетворение. Она больше не жертва. Она начинает свою игру.
На следующий день она отдала все документы Ольге. — Прекрасно, — сказала юрист, изучив бумаги. — У нас очень сильная позиция. Готовим исковое заявление. Екатерина, вы готовы идти до конца?
Катя посмотрела в окно. Там, внизу, кипела жизнь. Люди спешили по своим делам, смеялись, разговаривали. И она тоже хотела жить. Просто жить. Без унижений, без страха, без вечного чувства вины.
— Да, — твёрдо сказала она. — Я готова.
Интрига только начиналась. Катя ещё не знала, что её ждёт впереди, через какие круги ада ей предстоит пройти. Она не знала, что Луиза Борисовна, почувствовав угрозу, превратится в разъярённую фурию, способную на любую подлость, что Семён будет метаться между матерью и остатками совести, совершая одну ошибку за другой. Она знала только одно: путь назад отрезан. Впереди — борьба за себя, за своё достоинство и за своё будущее. И в этой борьбе она больше не позволит никому называть себя «деревенской клушей». Она докажет всем, и в первую очередь себе, что она — Екатерина. И она будет счастлива. Вопреки всему.