— Снова картошка? Люся, ты серьезно? — голос Эдика, пропитанный ледяным презрением, ударил наотмашь, заставив ее вздрогнуть и едва не выронить тарелку. — Ты в зеркало на себя давно смотрела? Ты же скоро в дверной проем перестанешь проходить. Ну натуральная толстуха!
Людмила, или просто Люся, как звали ее все, кроме мужа в минуты гнева, молча поставила тарелку с жареной картошкой и грибами на стол. Аромат, который еще минуту назад казался ей таким уютным и домашним, теперь вызывал тошноту. Она сглотнула комок, подкативший к горлу.
— Эдик, я целый день на ногах… — начала она устало, делая слабую попытку защититься. Она работала мастером маникюра в небольшом салоне эконом-класса, и к вечеру спина гудела, а пальцы ныли от постоянного напряжения. — Думала, порадую тебя…
— Порадуешь? — он хмыкнул, брезгливо отодвигая тарелку. — Меня бы порадовало, если бы моя жена выглядела как жена, а не как бегемот, сбежавший из зоопарка. У Лехи, моего зама, жена — тростиночка! Вчера на корпоратив пришла — все мужики шеи свернули. А мне что, тебя показывать? Чтобы надо мной потом вся контора потешалась?
Каждое слово было как пощечина. Люся обвела взглядом их крохотную однокомнатную «хрущевку». Старенький диван, продавленный в том месте, где Эдик любил лежать перед телевизором, пожелтевшие обои, которые они собирались переклеить вот уже пять лет. Она жила здесь, создавала уют, как могла, ждала его с работы, а в ответ получала лишь упреки и оскорбления. Пятнадцать лет брака стерли из ее памяти воспоминания о той тоненькой, смешливой девушке, в которую Эдик когда-то влюбился. Двое родов, постоянные стрессы, привычка «заедать» обиды — и вот результат, который муж каждый день тыкал ей в лицо.
— Я приготовлю тебе салат, — прошептала она, уже не надеясь на примирение, а лишь желая, чтобы этот вечер поскорее закончился.
— Не надо мне твоего салата! — отрезал он, вставая из-за стола. — Аппетит пропал. Пойду пройдусь, может, воздуха глотну свежего, а то в нашей конуре от запаха жира и твоей безысходности задохнуться можно.
Дверь за ним хлопнула. Люся так и осталась стоять посреди кухни, глядя на нетронутый ужин. Слезы, которые она так долго сдерживала, наконец-то хлынули из глаз. Она не плакала — она выла. Беззвучно, сотрясаясь всем своим полным, ставшим ненавистным ей телом. «Толстуха… Бегемот…» — стучало в висках. В этот момент она ненавидела не только его, но и себя — за то, что позволила превратить свою жизнь в этот ад, за то, что разучилась любить и уважать саму себя.
Прошло несколько дней. Эдик вел себя так, будто ничего не произошло: с утра требовал чистую рубашку и завтрак, вечером возвращался недовольный и утыкался в телевизор. Люся же ходила как в тумане, механически выполняя свою работу в салоне и домашние дела.
Звонок застал ее прямо во время работы. На экране высветился незнакомый номер.
— Людмила Ивановна Романова? — раздался в трубке строгий женский голос.
— Да, это я, — ответила Люся, прижимая телефон плечом и одновременно покрывая ногти клиентки финишным слоем.
— Вас беспокоит нотариус из Владивостока, Смирнова Ангелина Павловна. Мне прискорбно сообщать, но десятого числа этого месяца скончалась ваша двоюродная бабушка, Зинаида Павловна Вольская.
Люся замерла. Двоюродная бабушка? Зинаида? Она смутно припоминала, как в глубоком детстве, лет в пять, они с мамой ездили в далекий Владивосток. Помнила только соленый запах моря и строгую пожилую женщину, которая угостила ее необычной конфетой «Птичье молоко». С тех пор они не виделись и почти не общались, лишь изредка посылая друг другу поздравительные открытки на Новый год.
— Ох… Соболезную, — растерянно пробормотала она.
— Людмила Ивановна, дело в том, что Зинаида Павловна оставила завещание. Согласно этому документу, все ее имущество, а именно двухкомнатная квартира в центре Владивостока и все денежные средства на банковских счетах, переходят вам. Вы являетесь единственной наследницей.
Кисточка выпала из рук Люси, оставив на свежем маникюре клиентки некрасивую алую кляксу.
— Что? Мне? Но… почему? У нее же были… какие-то родственники по другой линии…
— В завещании четко указано ваше имя. Вам необходимо в течение шести месяцев заявить о своих правах на наследство. Я вышлю вам официальное уведомление по почте, но решила сообщить лично, чтобы вы были в курсе. Сумма на счетах, Людмила Ивановна, весьма значительная. Более семи миллионов рублей.
Семь миллионов… и квартира. Люся опустилась на свой стульчик, не чувствуя ног. Клиентка, пожилая дама, с тревогой смотрела на нее.
— Людочка, что с вами? Вам плохо?
Люся только помотала головой, не в силах вымолвить ни слова. Семь миллионов. Это была не просто сумма. Это была другая вселенная. Вселенная, в которой не было старых обоев, вечной экономии и необходимости выслушивать оскорбления за тарелку жареной картошки.
Вечером она рассказала все Эдику. Он как раз вернулся с работы, по обыкновению хмурый, и бросил свой портфель на диван.
— Какая еще бабка? Из Владивостока? — он сначала отмахнулся. — Что она там тебе могла завещать, сервиз «Мадонна» и ковер с оленями?
— Квартиру. Двухкомнатную, в центре. «И деньги», —тихо сказала Люся, боясь собственной смелости. — Семь миллионов рублей.
Эдик замер на полуслове. Его лицо вытянулось. Он медленно повернулся к ней, и в его глазах появилось выражение, которого Люся не видела уже много лет — смесь изумления, шока и… чего-то еще. Алчности?
— Сколько? — переспросил он шепотом.
— Семь миллионов.
Секунду он молчал, переваривая информацию. А потом его лицо преобразилось. Угрюмая маска слетела, и на ее месте расцвела широчайшая, подобострастная улыбка.
— Люсенька! Золотце мое! Да ты что ж молчала! — он подскочил к ней, сгреб в охапку, чуть не задушив в объятиях. — Мы богаты! Люська, мы богаты! Какая же ты у меня умница! Я всегда знал, всегда верил в тебя!
Он кружил ее по комнате, а она, ошеломленная такой резкой переменой, обмякла в его руках. Он целовал ее в щеки, в лоб, в волосы, и от него больше не пахло раздражением и презрением. От него пахло эйфорией.
— Так, все! — он наконец поставил ее на ноги, его глаза горели лихорадочным огнем. — Эту квартиру во Владике — немедленно продаем! Зачем она нам нужна, эта дыра? Деньги — сюда! Мы купим новую машину! Немедленно! Я присмотрел отличный BMW, почти новый. И дачу! Люсенька, ты же всегда хотела дачу! С банькой, с цветочками! Все, решено! Наша жизнь меняется!
Он говорил без умолку, используя только местоимения «мы», «наше», «нам». «Наши деньги», «наша новая жизнь». Слово «толстуха» будто испарилось из его лексикона, стерлось, как ненужный файл. Теперь она была «Люсенька», «золотце», «его умница». А Люся смотрела на него, на этого совершенно чужого, возбужденного мужчину, и впервые за долгие годы в ее душе вместо привычной боли и обиды шевельнулось что-то иное. Холодное, трезвое и очень неприятное. Любопытство. Ей стало до тошноты любопытно, как далеко он готов зайти в этом спектакле.
В ближайшие же выходные Эдик потащил ее к своей матери, Светлане Борисовне. Раньше эти визиты были для Люси каторгой. Свекровь, сухопарая и язвительная женщина, никогда не упускала случая уколоть невестку по поводу ее веса, неумения готовить «как надо» или недостаточно блестяще вымытого пола.
Но в этот раз все было иначе. Светлана Борисовна встретила их на пороге с такой лучезарной улыбкой, словно Люся была как минимум принцессой Уэльской.
— Люсенька, деточка, проходи! А мы вас уже заждались! — ворковала она, усаживая Люсю во главу стола, на свое «коронное» место. — Эдик нам все рассказал! Какое счастье, какое счастье! Я всегда говорила своему оболтусу, что ты у него девушка с золотым сердцем, а оказалось — еще и с золотыми ручками! Такое наследство отхватила!
Стол ломился от яств. Тут был и любимый Люсин салат «Мимоза», который свекровь раньше презрительно называла «мешаниной для плебеев», и запеченная курица, и пирог с капустой.
Вскоре подтянулись и другие родственники — сестра Эдика, Марина, с мужем. Марина, которая обычно общалась с Люсей сквозь зубы, теперь щебетала без умолку.
— Люся, я слышала, вы машину новую берете? Ой, правильно! А то на вашем ведре уже ездить стыдно. А на ремонт в квартире не хотите потратиться? У меня есть прораб знакомый, сделает все по высшему разряду, со скидочкой для родных!
Они все говорили, советовали, планировали, как потратить ЕЕ деньги. Они уже поделили ее наследство, мысленно потратив его на свои нужды и желания. А Люся сидела во главе стола, ела «Мимозу» и чувствовала себя не хозяйкой положения, а призовой свиньей на ярмарке, которую все ощупывают и прицениваются. И холодное любопытство в ее душе сменялось растущим раздражением.
Спасительная мысль пришла на работе. Ее постоянная клиентка, Анна Викторовна, строгая, но умная женщина лет шестидесяти, бывший преподаватель университета, сразу заметила перемену в Люсином настроении.
— Что-то ты сама не своя, Людочка, — заметила она, внимательно глядя на Люсю поверх очков. — Руки дрожат. Влюбилась, что ли, на старости лет?
Люся горько усмехнулась и, сама от себя не ожидая, в общих чертах рассказала про наследство и про то, как внезапно все ее полюбили.
Анна Викторовна выслушала молча, не перебивая. Потом, когда Люся закончила, она сняла руку из-под УФ-лампы и накрыла своей сухой, теплой ладонью Люсину.
— Запомни, девочка моя, — сказала она тихо, но веско. — Деньги не меняют людей. Они просто срывают с них маски. То, что ты сейчас видишь — это их истинные лица. Будь очень осторожна. И вот тебе мой главный совет: найди хорошего, независимого юриста. Не того, которого тебе подсунет муж или его родня. Найди сама. В интернете, по отзывам. И ни копейки не трать, пока не будешь на сто процентов уверена в своих правах. Это твоя жизнь, Люда. Не дай им ее украсть.
Слова Анны Викторовны упали на благодатную почву. Весь день Люся думала о них. Вечером, когда Эдик снова начал разливаться соловьем о прелестях нового внедорожника, она молча достала свой планшет и начала искать. «Юрист по наследственным делам. Москва. Отзывы».
Офис юридической конторы находился в современном бизнес-центре и совсем не походил на те казенные учреждения, которых Люся боялась с детства. Ее встретила приятная молодая женщина в строгом деловом костюме.
— Елена Сергеевна, — представилась она, крепко пожав Люсе руку. — Присаживайтесь, Людмила Ивановна. Рассказывайте, что вас привело.
Люся, волнуясь и сбиваясь, изложила свою историю. Про наследство, про внезапную любовь мужа, про его планы на «их» деньги. Елена Сергеевна слушала очень внимательно, делая пометки в блокноте. Когда Люся закончила, юрист подняла на нее ясные, умные глаза.
— Людмила Ивановна, давайте сразу проясним главный момент, чтобы у вас не было никаких иллюзий, — начала она спокойным, уверенным голосом. — Согласно статье 36 Семейного кодекса Российской Федерации, имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам, является его личной собственностью.
Люся моргнула. — То есть…
— То есть ни ваш муж, ни его родственники не имеют на это наследство абсолютно никаких законных прав, — четко произнесла Елена Сергеевна. — Ни на квартиру, ни на копейку из этих семи миллионов. Это только ваше. В случае развода это имущество разделу не подлежит. Ваш муж может претендовать на него только в одном случае: если докажет в суде, что в период брака за счет общего имущества супругов или его личного имущества были произведены вложения, значительно увеличивающие стоимость этого унаследованного имущества. Например, капитальный ремонт в квартире. Но пока квартира во Владивостоке, а вы здесь, это исключено.
Это был не просто ушат холодной воды. Это был ледяной водопад, который смыл с нее остатки наивности и страха.
— Что мне делать? — спросила Люся, и голос ее впервые за много дней прозвучал твердо.
— Первое. Как только нотариус оформит все документы, и вы вступите в права наследства, немедленно переводите все деньги на новый банковский счет, открытый только на ваше имя. В банке, о котором ваш муж даже не знает. Второе. Никаких совместных покупок. Никаких «переведи мне на машину». Третье. Подумайте, чего вы хотите на самом деле. Не ваш муж, а вы.
Выйдя из бизнес-центра на залитую солнцем улицу, Люся чувствовала себя так, будто заново родилась. Спина распрямилась. Голова была ясной. Она больше не была «толстухой» и «бегемотом». Она была Людмилой Ивановной Романовой, владелицей квартиры и семи миллионов рублей. И она знала, что делать.
Вечером Эдик был в прекрасном настроении. Он разложил на журнальном столике глянцевые брошюры автосалонов.
— Люся, смотри, я нашел! — он ткнул пальцем в фотографию блестящего черного джипа. — Вот она, наша мечта! Я уже договорился, завтра поедем смотреть. Ты только переведешь деньги на наш совместный счет, я утром открою, и все.
Люся подошла и села в кресло напротив. Она посмотрела на него — на его возбужденное лицо, на жадный блеск в глазах — и ничего не почувствовала. Пустота.
— Эдик, — сказала она спокойно и ровно, удивляясь своему собственному голосу. — Я никуда не поеду. И никаких денег я переводить не буду.
Он оторвался от брошюры и уставился на нее. — В смысле?
— В прямом смысле. Это не «наши» деньги. Это мои деньги. Мое наследство.
Маска сползла с его лица мгновенно. Улыбка исчезла, черты заострились, глаза сузились в злые щелочки.
— Ты… что сказала? — прошипел он, поднимаясь.
— То, что слышал, — Люся тоже встала. Она больше не боялась. — Я сегодня была у юриста. И я прекрасно знаю свои права. Ты не имеешь к этим деньгам никакого отношения.
Он смотрел на нее несколько секунд, и в его взгляде неверие сменилось яростью.
— Ах ты… ах ты тварь неблагодарная! — взревел он, и в голосе его зазвучали прежние, привычные ноты. — Юрист? Ты?! Да кто ты такая вообще? Я с тобой пятнадцать лет жил! Пятнадцать лет терпел тебя, толстуху, в своей постели! Кормил, поил! А ты мне теперь заявляешь, что это твои деньги?! Да ты без меня — ноль, пустое место!
Он наступал на нее, размахивая руками, лицо его исказилось от злобы. Но Люся не отступила. Она смотрела ему прямо в глаза.
— Терпел? — переспросила она, и в ее голосе зазвенел металл. — Это я тебя терпела! Твои унижения, твои оскорбления, твою вечную кислоту! Ты думал, я не замечала, как ты смотришь на других женщин? Думал, я не слышала, как ты жаловался своей мамочке на свою «непутевую жену»? Я все слышала, Эдик. Все терпела. Но больше не буду.
— Да ты пожалеешь об этом! — визжал он. — Я разведусь с тобой и отсужу половину! Все отсужу!
— Попробуй, — усмехнулась Люся. — Попробуй отсудить то, что тебе по закону не принадлежит. Удачи.
Она развернулась и пошла в комнату, оставив его одного посреди кухни, рядом с разбросанными глянцевыми мечтами о чужой красивой жизни. Она знала, что это еще не конец. Это было только начало.
Прошла неделя. Ледяная война в их маленькой квартире достигла своего апогея. Эдик перепробовал все: сначала он пытался давить и угрожать, потом перешел к тактике бойкота, а когда понял, что и это не работает, снова попытался включить обаяние. Он принес ей коробку ее любимых шоколадных конфет и букетик чахлых астр, купленных у метро.
— Люсенька, ну прости меня, дурака, — начал он вкрадчиво, пытаясь ее обнять. — Погорячился. Нервы… Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ну что нам делить? Мы же семья.
Люся спокойно отстранилась и посмотрела на него. Она смотрела на его бегающие глаза, на фальшивую улыбку, на эти несчастные астры, и больше не чувствовала ни боли, ни жалости. Только холодную, кристально чистую решимость. Он все еще думал, что может ее обмануть, задобрить, вернуть в стойло. Он думал, что эта битва идет за деньги.
Как же он ошибался.
Он понятия не имел, что она уже дважды говорила с риелтором из Владивостока. Он не знал, что она уже присмотрела себе небольшую, но уютную съемную квартиру рядом с работой. Он не догадывался, что ее юрист уже готовит документы.
Он считал, что из-за ее наследства потерял совесть. Но он еще не видел того сюрприза, который она ему готовила. Сюрприза, который должен был не просто лишить его денег, на которые он так рассчитывал. Нет. Этот сюрприз должен был навсегда перевернуть его жизнь и его представление о той тихой, покорной, полной женщине, которую он так долго и с таким удовольствием уничтожал. Она смотрела на мужа, который все еще что-то лепетал о любви и семье, и про себя усмехалась. Игра только начиналась. И правила в этой игре теперь устанавливала она.