оглавление канала, часть 1-я
Пока Юрик растапливал баню и таскал воду, мы с Татьяной успели навести немного порядка в доме и приготовить сносный обед — обычный горячий супчик из банки тушёнки, картофеля, горсти пшена и пучка крапивы. Но после длительного нахождения на сухомятке, причём не очень частой, супчик нам показался божественно вкусным.
За обедом Танька принялась разглагольствовать на тему: «А хорошо, что неподалёку живёт дед, у которого и куры есть, и коровы». Вывод её рассуждений был прост: значит, у него можно разжиться и яйцами, и сметаной с молочком, а может, и простыми овощами, такими как картошка или морковка. Говорила она с преувеличенным энтузиазмом, который слегка «резал» уши. Это означало одно: все испытывали нервное возбуждение. О событиях, произошедших в поезде, мы, не сговариваясь, старались не упоминать. Но я понимала, что долго юлить и вихляться друг перед другом нам не удастся — рано или поздно говорить об этом придётся. Однако моя подруга была права в одном: прежде чем приступать к серьёзным разговорам, нужно прийти в себя, как следует отдохнуть и выспаться. И в осуществление этого нехитрого плана, убрав посуду, мы с Танькой отправились в баню.
В доме обстановка была весьма простой, если не сказать аскетичной. Две комнатки, помимо большой кухни-горницы с огромной русской печью, были размерами чуть больше собачьей будки. В одной стояла панцирная кровать с блестящими никелированными шариками на спинке и старый колченогий шкаф с покосившейся дверцей. В другой — такая же кровать и большой деревянный сундук времён царя Гороха. Зато в сундуке обнаружилось чистое постельное бельё и полотенца. А на полках возле печи — баночки с сахаром, солью и перцем. В старом шкафу любопытная Танька нашла пёстрые домотканые половички, чистые, постиранные и сложенные аккуратной стопкой. В общем, для спокойной жизни — всё, что нужно.
В бане лежал большой коричневый кусок хозяйственного мыла, на что Татьяна сморщила свой чуть вздёрнутый нос. Отрастив длинные волосы, она теперь усиленно о них заботилась. Чтобы утешить её в отсутствии шампуня и всяких хитрых штучек, я надрала крапивы и запарила её в кипятке в оцинкованном тазу, втолковав подруге, что лучшего средства для мытья волос и представить нельзя. Попутно прочла ей маленькую лекцию на тему: «Почему, когда пол-Европы вымирало от чумы и прочих нехороших болезней, в России народ только недоумённо пожимал плечами на непонятливых европейцев и мылся в бане».
В общем, из бани мы выползли с ней чуть ли не на четвереньках. Кое-как добрели до дома и плюхнулись на кровати, оставив Юрику в управление большую кухню с печкой.
Отключилась я почти сразу и спала, что называется, без задних ног. Ни снов, ни видений, никаких тревожных или необычных картин или мыслей. Словно кто-то взял и просто выключил рубильник. Всё верно: мозг, перегруженный событиями последних дней, нуждался в полноценном отдыхе.
Просыпалась я медленно и неохотно. Казалось, что кто-то зовёт меня по имени — тихо, издалека, но очень настойчиво, пытаясь пробить тёмную завесу небытия. Я открыла глаза. За небольшим оконцем, задернутым до половины шторками в жёлтые, почти выцветшие растительные узоры, стоял белёсый свет. Я попыталась нашарить возле кровати свои часы, которые сняла, отправляясь в баню. Не нашарила и чуть не загремела с кровати. Попыталась резко встать, но не тут-то было: панцирная сетка не собиралась так быстро выпускать меня из своих объятий. Это меня почему-то разозлило. Предприняв ещё одно усилие, я встала — точнее, выпрыгнула. Пружины жалобно заскрипели, возмущённые таким резким обращением. Интересно, сейчас день или ночь? Нужно было разыскать свои часы. Почему-то мне показалось очень важным определить, который сейчас час.
Накинув старенькое застиранное покрывало наподобие шали на плечи, я, ступая на цыпочках, вышла из комнатки. В кухне, составив две большие деревянные лавки вместе, на каком-то старом кожушке спал Юрик. Мои часы лежали на столе. Я схватила их и уставилась на циферблат. Стрелки замерли на двенадцати часах. Я в недоумении немного похлопала ресницами: в каком смысле — двенадцать? Полночь или полдень? И только потом заметила, что секундная стрелка на моих часах не двигается. Часы стояли, и это было очень странно. Что называется, в снег или в дождь, просыпаясь, где бы я ни была, первым делом я заводила свои часы и не могла припомнить случая, чтобы они хоть раз остановились. Попробовала покрутить колесико завода, но это ничего не дало. Секундная стрелка, как прилепленная, стояла на месте, не желая двигаться. Так, ладно… С этим разберёмся позже.
У меня вдруг возникло непреодолимое желание выйти на улицу, чтобы вдохнуть прохладного, пропитанного туманом и хвойной терпкой горечью свежего воздуха. Двери в сени и из сеней были закрыты, но не заперты. Я хмыкнула. Правильно… Кого в своём дому бояться? Не обуваясь, вышла на крыльцо. Постояла, оглядываясь по сторонам, зябко передёрнула плечами и поплотнее запахнула на груди мою импровизированную шаль-покрывало. И только тогда увидела на лавочке, стоявшей около дома, глиняную крынку, аккуратно завязанную сверху чистой тряпицей. Рядом стояла небольшая плетёная корзинка с яйцами и пучком укропа сверху. На земле, недалеко от этого богатства, стоял обычный мешок. В нём что-то было. По холодной траве я прошлёпала к мешку и оглянулась. В тумане разглядеть что-то дальше десяти метров от себя было практически невозможно. Но ведь всё это богатство не само здесь появилось?! В мешке было немного картошки, морковки и лука. А в крынке — молоко. Свежее, ещё тёплое, парное. Голова у меня заработала, и я подумала, что коров доят утром и вечером. Вечер сейчас быть не может. Вечером мы мылись в бане, а потом я уснула. Значит, всё-таки утро.
Я подпрыгнула на месте и схватилась за сердце, когда позади меня раздался тихий голос:
— Ну… Здрава будь, Анна…
За моей спиной, почти у самого крыльца, опираясь на деревянную клюку, стоял давешний старик. Его силуэт был словно вырезан из черно-белого снимка, чуть размытым от времени. Оба пса тоже были тут. Сидели у его ног по обе стороны, неподвижные и странно молчаливые. Не иначе как с перепугу я, не отвечая на его приветствие, спросила:
— А почему они у вас не лают?
Старик едва усмехнулся в седую бороду и ответил коротко:
— Приучены так… Не люблю пустобрехов. Ни собак… — Он на мгновение замолчал и добавил строго, почти с угрозой: — …Ни людей. — Потом его взгляд смягчился, и он будничным голосом проговорил: — Вот… На обустройство вам подарочки принёс… Стало быть, с новосельем вас, так?
Под взглядом его пронзительных чёрных глаз я едва сумела выдавить из себя:
— Спасибо…
На что дед фыркнул и загремел голосом (хотя продолжал говорить так же тихо, что и было очень странно):
— Меня не Бог спасает, а Род!
Я слегка смешалась, не зная, что дальше говорить. Дед посмотрел на меня с лёгким прищуром и произнёс чуть ли не ласково:
— Да ты садись, дочка… В ногах правды нет. К тому же, росы здесь холодные, а ты босая…
У меня быстро промелькнуло в уме: коли «садись», то значит, беседа будет долгой. Я уселась на лавку, поджав под себя, и вправду уже озябшие ноги. А старик присел на последнюю ступеньку крыльца и проговорил:
— Ну… Рассказывай…
Я в первый момент даже растерялась. Глупо хлопнула на него ресницами и спросила так же глупо:
— О чём?
Дед насупил лохматые брови. На мгновение мне показалось, что из его чёрных глаз сейчас вылетит молния. Суровым, замораживающим голосом он проговорил:
— Обо всём рассказывай… Что произошло в поезде? Как вашего попутчика убили? Что вы видели и что взяли… Вот об этом и рассказывай.
От неожиданности я даже икнула. Если бы не предыдущее наше приключение в урочище Багыш-хана, я бы подумала, что передо мной сейчас чокнутый, который каким-то неимоверным способом узнал о наших перипетиях. Но всё, что случилось с нами тогда, мешало мне сделать подобный вывод. Я опять почувствовала слабое давление на своё сознание. Будто какой-то внутренний голос мне нашёптывал на ухо: «Говори… Всё говори, как было…» Собственно, я была бы не против всё ему рассказать. Уж если кто и мог бы нам помочь выпутаться из возникшей ситуации, то это соплеменник нашего Койды. Я по собственному опыту уже знала, что этот странный народ — Чудь — способен на очень многое. Но была одна загвоздка: я терпеть не могла, когда на меня начинали давить. Пускай и таким затейливым способом. Пускай и не враг. Поэтому сдаваться вот так слету покорной овечкой я не собиралась. Поставив защиту на свой разум, я, склонив голову на бок, чуть улыбнувшись, спросила, бесцеремонно переходя на «ты»:
— А как тебя зовут, дедушка? А то моё имя ты знаешь, а я твоего — нет. Неправильно это…
Старик посмотрел на меня долгим взглядом. В тот же миг я ощутила усиление давления на своё сознание. Но это уж вам фигушки! Я против этих упырей тёмных выстояла и самого Иршада вокруг пальца обвела, а уж почти дружеский-то нажим и подавно сдюжу!