Прошло несколько дней с той холодной встречи в избе. Однажды утром в деревню ворвалась группа конных людей — солдаты из уездного города, посланные искать сбежавших рекрутов. Их лица были суровы и неприветливы, а голоса — твёрды и безжалостны. Они спрашивали у односельчан, куда могли податься молодые мужчины, избегая службы.
Дашутка стояла в стороне, слушая разговоры и внимательно глядя на солдат. Когда услышала вопросы про Павла, сердце её сжалось от осознания.
Всё стало предельно ясным: Павел не просто вернулся тайком, он сбежал из рекрутской казармы. Его измождённый, злой вид объяснялся страхом и отчаянием бегства, преследования и невиданного тяготения службы.
Даша понимала — если жители деревни расскажут что-либо, Павла скорее всего поймают и отправят обратно, где его ждут жестокие испытания.
В этот момент внутри неё зародилось твёрдое решение — хранить эту тайну, несмотря на тревогу и страх. Она молча смотрела на гостей, сжимая кулаки и шепча себе:
«Я никому не скажу. Я буду ждать и защищать его, сколько бы ни стоило.»
Прошло время. У старого колодца, чей деревянный венец скрипел под дуновением холодного ветра, собрались несколько деревенских женщин. Их лица были огрубевшими от морозов, руки покрыты трещинами, а плечи согнуты под тяжестью житейских забот. Они стояли близко друг к другу, словно пытаясь через слова согреть друг друга в наступающей тёмной поре.
— Ты слышала? — первой заговорила Марфа, прижав к себе застывшие ладони. — В соседней деревне… случилось страшное! Глава ее, с большим хозяйством, получил рану, а его дочь, твоего возраста, Аннушка, помнишь ее, они приезжали на ярмарку летом — пропала. Никто не знает, куда. Дом весь разграблен, словно вороны налетели.
Раиса, тётка Даши, нахмурилась и скрестила руки на груди:
— Говорят, что шайка бандитов завелась в наших краях. Кто-то сказал, что именно там, у леса, многие странные люди замечены поздними вечерами. Кто бы мог подумать, что наша спокойная округa вдруг превратится в поле боя?
Клавдия, хозяйка средней руки, покачала головой с тревогой:
— Эти твари, что бродят по лесам, — это, знаю я, бывшие солдаты, что дезертировали с рекрутских наборов. Им теперь некуда идти — ни сел, ни домов. Вот и гоняют по деревням в поисках еды и денег. Говорят, уже не раз с них разные хозяйства съезжали.
Старушка Прасковья, фыркнув, прибавила, глядя вдаль:
— Да и не только дезертиры. Помню я старые грехи — были в наших лесах люди с тёмным сердцем. Дровосеки да охотники, что делали не только своё дело. Кто знает, может, они только и ждали, когда порядок ослабнет, чтобы разыграться по-настоящему.
— Жить с таким страхом… — тихо вздохнула Марфа, голос дрожал, — страшнее самой зимней стужи и голода. Не знаешь, кто за углом притаился и что у них на уме. Вся деревня теперь на стороже — двери запирают ещё крепче, дети прячутся в избе.
— Надо держаться друг друга, — добавила Раиса со слезами, — и молиться, чтобы эта беда миновала нас. Но если честно — где тот порядок, что был раньше? Всё стало зыбким, словно лёд на весенней реке — трещит и вот-вот провалится.
Женщины замолчали, погруженные в мрачные мысли и страх за близких. Вокруг воцарилась тягучая тишина, лишь редкие хлопки веников о деревянные доски и тихое журчание воды в колодце разбивали на мгновения тяжесть происходящего.
В душе Даши разливался холод — как ледяная река, что сковывала сердце и разум. Всё, что она так нежно хранила в себе — надежду, мечту, светлую любовь к Павлу — вдруг превратилось в страшный груз сомнений и страха. Встреча с ним той морозной ночью, его злость, отчуждение и разбитый вид теперь обретали куда более мрачный смысл.
«Неужели это тот человек, которого я любила? — мысленно тряслась она, — Как мог он переступить ту грань человеческого? Бандит, убийца… Что, если он замешан в тех ужасах, что нависли над нашей округой? Как я могла полюбить того, в ком теперь живёт тьма?»
С каждой минутой эти мысли всё сильнее точили её душу. Она вспоминала всё — тайные отлучки Тимофея в лес, эти странные туши, мяса которых она не могла объяснить, его уклончивые и порой холодные ответы. Мир вокруг рушился на её глазах, и вся надежда таяла, как снег под весенним солнцем.
«А что если дед Тимофей и Павел связаны с этим? — дрожащим голосом взывала её совесть — Может, они оба погружены в темные дела? Должна ли я рассказать кому-то о том, что видела? О том, как Павел сбежал и вел себя так, словно боится даже взглянуть в мои глаза?»
Страх и предчувствие опасности сжимали её сердце, но вместе с тем внутри зрела и решимость. Она понимала — правда может причинить боль, перевернуть жизни и разрушить хрупкое спокойствие, но скрывать ложь было невозможным.
«Если я молчу — я соучастница. Но если расскажу — разрушу чужие жизни… и, может быть, нашу с Павлом любовь…. Если она еще есть…»
Даша затаила дыхание, словно боясь свои собственные мысли. Её душа металась между светом любви и тенью ужаса, она была сама себе чужой — той, кто когда-то верила и надеялась, и той, кто теперь стоит на распутье пред лицом страшной правды.