Ночь плотно опускалась на деревню, холодный ветер носил запахи снегопада и сырой земли. Тёмные силуэты домов медленно растворялись в густой мгле, а лишь тусклый свет из окон создавал редкие островки уюта и тепла. Даша, сжав кулаки и чувствуя, как дрожь пробегает по телу не только от холода, но и от страха, осторожно пробиралась по знакомой тропинке к дому тёти Раисы.
Сердце билось так громко, что казалось, его могли услышать все вокруг. Она страшилась, что кто-то заметит и остановит, мол, откуда такая поздняя гостья, скитающаяся одна по деревне. Но нужда поделиться наболевшим перевешивала страх и усталость.
Взяв себя в руки, тихо постучала в дверь. Она слышала, как внутри отложили работу и кто-то быстрыми шагами подошёл к входу. Дверь приоткрылась, и в мягком свете лампы застыл знакомый тёплый и одновременно обеспокоенный взгляд Раисы.
— Дашенька! — мягко воскликнула та, пригласив к себе. — Что с тобой? Почему так поздно?
Даша ступила в комнату и, стараясь не выдать дрожь в голосе, прошептала:
— Тётя, мне… мне надо кое-что сказать, но боюсь… не знаю, как начать. Тут… здесь всё так сложно.
Раиса закрыла за ними дверь, переступила к столу и усадила племянницу напротив себя, внимательно глядя в глаза.
— Говори, дорогая. Ты можешь доверять мне, что бы ни было, я же твоя вторая мама.
Даша несколько секунд молчала, собираясь с мыслями, потом начала осторожно, словно выпытывая свои слова у самой души:
— Ты помнишь Тимофея Григорьевича… отца Павла? Мне кажется… он не тот, кем кажется. Он часто уходит в лес, тайком и надолго. И мясо, что он приносит — якобы кабаны — я поняла, что это поросята... что-то здесь нечисто.
Раиса нахмурилась, сжала руки на коленях и тихо спросила:
— Ты хочешь сказать, что он что-то скрывает? Что именно?
Даша опустила глаза, голос стал ещё тише:
— Мне кажется, он связан с шайкой бандитов, о которых все говорят. Я… видела Павла — он был в доме отца, измученный и злой. Всё это вместе… похоже на один клубок грязи и преступлений.
— Ты уверена? — с тревогой спросила тётя, глядя не столько на слова, сколько на выражение лица Даши — в ней играла смесь ужаса и решимости.
— Нет, доказательств у меня нет, — призналась девушка, — но опасение живёт во мне с каждым днём. Я боюсь оставаться там — это уже не дом для меня. Я должна уйти… ради себя… но не могу сама понять, кому рассказать. Я боюсь навредить Павлу, но и молчать страшно.
Раиса вздохнула, крепко обняла Дашу и сказала:
— Не спеши принимать решения, детка. Ты поступаешь смело, доверяя мне. Мы подумаем вместе, что делать дальше. Ты не одна — у тебя есть семья, и мы поможем тебе разобраться с этой бедой и найти выход.
Даша почувствовала, как камень тревоги слегка отвалился с сердца. Она чуть расслабилась, но внутренний страх и неуверенность всё ещё были с нею.
В комнате стало тише, лишь мерцающий огонёк лампы танцевал на стенах, отражая надежду, что даже в самом тёмном лесу можно найти тропу к свету.
Раиса долго думала, как помочь Даше выбраться из дома Тимофея без лишних подозрений и скандалов. Её сердце обливалось жалостью к племяннице, зажатой между тайнами и страхом, и она решила действовать осторожно, но решительно.
На следующий день она пришла в избу Тимофея с важным лицом и заботливой улыбкой.
— Здравствуйте, Тимофей Григорьевич, — сказала она тихо, — у меня беда — мой Яшка заболел, ему всего шесть лет, — голос её дрожал от тревоги. — Дохтур уже приходил, но мне очень нужна помощь с малым. Не могли бы вы отпустить Дашу пожить у нас несколько дней? Она ведь добрая и внимательная, она поможет приглядывать за малышом, чтобы я могла немного передохнуть и успеть подготовить лекарство.
Тимофей задумался, а потом, не подозревая об истинных мотивах, кивнул:
— Ладно, пусть идёт. Только пусть помнит — дом там, где порядок.
Даша с облегчением и лёгким трепетом собралась и покинула ту тяжёлую избу — уходя в светлый и тёплый дом тёти Раисы. Здесь, среди родных стен и знакомых голосов, она почувствовала хоть какое-то спокойствие.
Вечером, когда хозяйство было устроено, и малыш Яшка уже крепко спал, Даша села рядом с матерью Марфой, пришедшей по зову Раисы, и медленно рассказала всё, что носила в сердце — про тайные исчезновения Тимофея, подозрения в его связях с шайкой бандитов, про встречу с Павлом, его изменённый вид и злость.
Мать слушала со слезами на глазах, крепко сжимая руку дочери.
— Ты поступила мудро, что ушла, — мягко сказала Марфа, — теперь мы вместе, и я помогу тебе разобраться и защитить себя. Ты больше не одна.
Даша почувствовала, как постепенно уходят тяжесть и страх, уступая место надежде и вере в силу семьи.
Даша тихо жила у тёти Раисы, окружённая заботой и теплом родного дома, который теперь казался ей островком безопасности посреди бушующей бури тревог. Она помогала по хозяйству, ухаживала за маленьким Яшкой, и постепенно собирала мысли в единый узел, пытаясь понять, что же происходит вокруг.
Однажды, сидя за столом вечером при слабом свете лампы, Раиса заговорила с ней по-домашнему спокойно, но серьёзно:
— Знаешь, Дашенька, пока Тимофей отсутствовал, к нему приходили мужики из деревни — добровольцы, мужики твёрдые, которые решили разобраться с тем клубком бед, что всё туже затягивается вокруг нашей округи. Они обыскали дом Тимофея, искали улики, что помогут понять, чем он занимается.
Даша внимательно слушала, сердце билось учащённо.
— Но, — продолжала тётя, — они ничего не нашли. Ни доказательств, ни следов каких-то явных грехов. Дом казался пустым и тихим, будто сам хозяин старается не оставлять за собой ни подвоха, ни улик.
Раиса поджала губы, взглянув в сторону:
— Теперь эти мужики решили следить за Тимофеем тайком — кто-то приготовил специальное укрытие в лесу, откуда будут наблюдать за каждым его шагом, куда он ходит и с кем встречается. Может, так удастся вывести на чистую воду всю эту загадочную историю.
Даша почувствовала, как в груди смешались облегчение и тревога — с одной стороны, опасность рядом, с другой — хотя бы кто-то борется с ней открыто.
Раиса улыбнулась и взяла дочь за руку, давая понять, что она не одна в этой борьбе.
Весна постепенно вступала в свои права — пробивались первые зелёные ростки, птицы запевали робко и задорно, а в воздухе ощущался запах обновления и надежды. Но для Даши эти перемены не приносили радости — внутри неё всё ещё бурлила тревога и невыносимая боль.