Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь
Отпив добрую (или злую?) половину бокала, Маша, которая сегодня сознательно отказалась от ужина, быстро захмелела и расслабилась.
— Да уж — и поподробнее. Например, скажите, как мы тут оказались? А то у меня уже кровь из ушей идет, а идей — по-прежнему ноль.
Он ее услышал, не шелохнулся, но отвел взгляда от окна. Маша залпом осушила остаток, хотела попросить добавки, но передумала и поставила бокал на стол.
— У вас это принято называть телепортацией, — неожиданно выдал он. Маша опешила настолько, что смогла выдать только непроизвольное «пшшшш...», а Николаев, тем временем, продолжал. — Мы называем это просто перемещением. К сожалению, уже очень скоро этот дар меня покинет, поэтому мне надо расходовать его крайне осторожно. Сегодня я был неблагоразумен, но слишком, — он скривился, точно был недоволен собой, — слишком волновался за вас. Именно благодаря «перемещению», — быстро овладел собой Николаев, — такие как мы и отправляемся в будущее. Подобная возможность у нас есть только раз в жизни — накануне свадьбы.
Маша закрыла лицо руками, потом потерла виски, не зная смеяться ей или снова рвануть, что есть духу к двери.
— Такие, как вы? А какие вы? Кто вы?
Наконец, он обернулся к ней. Маше даже показалось, что она видит легкую горечь в его глазах.
— Вам трудно будет это понять... наверное. Вы слишком прагматичная девушка и скептически относитесь ко всему, что не можете пощупать, но все же попытайтесь... В ваше время таких, как мы иногда называют «мировое» или «тайное» правительство. Но это столь же нелепо, как и считать нас колдунами. Мы — это несколько сотен семей, которые помогают планете развиваться в соответствии с Планом. К, сожалению, мы действительно, не волшебники, и не можем остановить войны, если им должно быть, эпидемии, которые обязаны случиться. Однако благодаря нашим знаниям, ученые изобретают оружие, которое решит исход войны в нужную сторону, мы подсказываем, как создать вакцину, чтобы спасти одного-единственного младенца, важного для истории, не даем умереть с голоду будущему гениальному художнику, который в последствии окажет сильное влияние на культурное развитие цивилизации. Мы не во что не вмешиваемся, наша задача исключить случайности, которые могут изменить положенный ход вещей. Вы, — он поймал ее взгляд, — вы понимаете?
Маша медленно кивнула.
— Конечно. В моем мире это называется — сумасшедшие.
У Маши в голове не укладывалось, как Николаев может на полном серьезе думать, что она поверит в его историю?! Телепоратции не существует, путешествий во времени тоже (про всякие там «особенные семьи» лучше вообще умолчать), и единственное разумное объяснение — они все тут сумасшедшие, а врачи наблюдают за ними через камеры и, скорее всего, бешено ржут. Маша даже глазами обследовала углы, но камер — по крайней мере, очевидных, не обнаружила.
Правда, есть в этой версии одно очень слабое место. Если Николаев и все остальные чокнутые, которые против воли или по согласию (что вряд ли) участвуют в каком-то медицинском эксперименте, то и Маша, очевидно, тоже. Потому что она абсолютно точно полчаса назад перенеслась с помощью телепорта из леса в усадьбу. А до этого — со своей дачи — в лес.
Признать собственное безумие было бы безумием. Но если допустить... Хотя бы на минуту допустить, что все это правда? Тогда... тогда...
Маша вскочила и подошла к Николаеву вплотную. Все это время он молчал, но, казалось, ни одна ее мысль, ни одна эмоция не ускользнула от его проницательного взгляда. Когда Маша, все еще пахнущая морозом и хвоей, с влажными после ночного снегопада волосами остановилась так близко, что он мог, глядя сверху вниз, рассмотреть каждую розовую прядочку на ее голове, Николаев приложил усилия, чтобы остаться на месте, а не сбежать подальше, в противоположный угол комнаты. Единственное, он позволил себе положить руку на подоконник, найдя в нем опору и в, случае чего — защиту. «В случае чего?» — не без удивления спросил он сам себя.
Мокрый затылок, тем временем, дернулся — Маша подняла голову. Она хотела посмотреть ему глаза. И посмотрела. Ни тени иронии — ясный, прямой взгляд. Взгляд, который не врет.
— Николаев, — гипнотизируя его, чтобы не упустить ни малейшего признака лжи, сказала Маша, — А ведь если то, что вы говорите, правда — это полный писец.
Он кивнул. Однозначно, она права.
— Я бы выразился, конечно, более аккуратно, но суть вы, Мария Игоревна, передали верно. Ситуация, в которую вы попали, в самом деле безвыходная. Здесь, в моем времени, у вас нет ни денег, ни связей, ни богатых родственников. У вас нет ничего...кроме, — тут он запнулся, и все-таки проявил слабость и перевел взгляд на улицу, чтобы не смотреть на Машу, — кроме меня. И я обязан устроить как-то вашу судьбу до того, как женюсь.
— Николаев, — Маша схватил его руку. Он вздрогнул от неожиданности и обернулся, — Николаев — докажи мне, что не врешь. Где факты, что это не дурацкий розыгрыш? Мы вы все — не психи обыкновенные! Но это ведь нереально, как нереально!
Все то время, — все эти бесконечные дни с того момента, как Маша в момент долгожданного перемещения домой вломилась на второй этаж старой деревянной дачи, где планировала заставить его вернуться в галерею, а вместо этого случайно перенеслась в его век, Николаев пытался представить себя на ее месте. Как бы он отреагировал на подобную ситуацию, если бы с раннего детства не знал, что его семья отличается от остальных? Что рано или поздно ему предстоит путешествие в будущее? Его, как и брата, готовили к этому с пеленок. А что же Мария Игоревна? С первого дня их знакомства она поразила его особой циничностью и прагматизмом. Ее суждения всегда были резким, а мысли... Тут Николаев поморщился — ему стыдно вспоминать, как она откровенно кокетничала с ним при встрече. К счастью, к этому времени, он уже, к сожалению для себя, многое знал о нравах двадцать первого века. И чем больше узнавал, тем сильнее его тянуло домой. Ах, жаль все-таки, что нельзя вмешаться в ход истории и не допустить подобной деградации общества.
— Я мог бы привести крепостного и подвергнуть его экзекуции ради вашего удовольствия. Мог бы отвести вас в город, дабы вы своими газами убедились, что на дворе стоит одна тысяча восемьсот двадцатый год, в котором вам, по-хорошему, делать нечего. Но ничего это я делать не буду. Через месяц у меня свадьба, и возиться с вашими сомнениями у меня нет ни времени, ни желания. Я и так много времени потерял, убеждая мать не трогать вас. Из человеколюбия и сострадания, — подчеркнул он особенно, отнял у нее руку, подошел к столику и плеснул себе в бокал вина. Николаев чувствовал, как Маша начинает кипеть от злости за его спиной. Еще бы — она привыкла немедленно получать то, что хочет. Все, довольно с него ее эгоизма и капризов. Еще в двадцать первом веке натерпелся. Он сделает то, что должен, и умоет руки. Ей придется смириться. — Я много думал о сложившейся ситуации. И вот какой выход нашел, — он сделал паузу, предвидя, какие последствия могут случится после того, как он озвучит свое решение. — Мы выдадим вас замуж.
Ну вот. Он все еще стоял к ней спиной, хотя и рисковал.
Маша все это время старалась переварить и принять ту правду, которую навязывал ей Николаев, но услышав его последние слова, не поверила своим ушам. Она открыла, потом закрыла рот, нервно хихикнула и, наконец, рассмеялась в голос.
— Блин, вас что — мама моя прислала? Черт, это безумно смешно. Отправиться на двести лет назад, чтобы выйти замуж! Вот это стартап. Иностранцев мне в мужья предлагали, банкиров всяких — но покойников? Нет, такого еще не было. Не собираюсь я замуж — этот фокус у вас не пройдет. И если что — маме моей так и передайте.
Неиссякаемое терпение Николаева закончилось. Он сделал небольшой глоток, поставил бокал на место, развернулся и, скрестив руки на груди, холодно сказал.
— Мария Игоревна, чем скорее вы забудете о том, кем были раньше, тем быстрее сможете устроиться в новой жизни. Иностранца я вам предложить, в отличие от вашей мамы, не могу. Вы женщина в возрасте. На хорошую партию рассчитывать уже нечего. Но у меня на примете есть один обеспеченный вдовец. Разумеется, вам тоже придется постараться, чтобы его заинтересовать, — по мере того, как он говорил веселье на лице Маши менялось на черную ярость. Женщина в возрасте? Вдовец? Сейчас она ему покажет. Бедняга не заметил, как Маша схватила одну из книг, которую получила днем, и бесцеремонно прервала его речь, швырнув ее через комнату. Меткий удар пришелся по плечу Николаева. Он нахмурился, наклонился, поднял книгу с пола. Карамзин, «Бедная Лиза». — Никогда, Мария Игоревна, никогда так больше не делайте. Пожалуйста, — очень тихо, но убедительно попросил он.
Его спокойствие окончательно ввело Машу из себя.
— Николаев хватит пороть чушь! Просто перенесите меня обратно домой — и все дела. Что нужно сделать? В лес пойти? Ветер наколдовать? Отвечайте!
— Сделать ничего нельзя. Поверьте —- если бы это было возможно, я отправил бы вас домой первым же рейсом. Но мы лишь раз совершаем путешествие в будущее. Мой дед, отец, я, брат... Таков закон. Перемещение происходит, как я уже говорил, накануне женитьбы. Это важный момент в жизни мужчины — хотя вы, я уверен, думаете иначе. Мои способности к телепортации убывают. И сразу после свадьбы я уже ничем не буду отличаться от обычного дворянина своего времени. Со мной останутся лишь мои знания, которые мне надлежит использовать во благо человечества.
Всю эту хрень про человечество и великую миссию Маша пропустила мимо ушей. Из всего, что он наговорил, она уцепила кое-что очень интересное.
— Значит, ваш брат тоже когда-нибудь махнет в будущее? — невинно поинтересовалась Маша.
Николаев кивнул.
— Разумеется. Но он еще пока очень молод. Когда придет время, и он будет готов к ответственности, которая возложена на нашу семью, Алексей так же, как и я, отправится в будущее. А почему вас это так интересует? — спохватившись, с подозрением спросил он, пристально следя за ее реакцией. Только в этот раз Машины мысли ему прочитать не удалось. Как не увидел он и улыбку, в которой она расплылась про себя.
Она вспомнила хорошо знакомый ей взгляд, который Алексей не сводил с ее окна. Значит, Николаев, ты говоришь, что мне никогда не вернуться домой? Значит ее единственный удел тут — выйти замуж? А почему бы и нет.
— И девушки у него тоже нет? — уточнила Маша, прикидывая свои шансы, которые по ее скромных подсчетам уже перевалили за сотню.
Николаев прищурился. Она явно что-то замышляет. При чем тут Алексей? Если память не изменяет, Мария Игоревна всегда предпочитала мужчин постарше (он хотел мысленно добавить «и побогаче», но одернул себя — вокруг нее в принципе бедных мужчин не водилось). Он вспомнил о Сергее Петровиче Бархатове, которого, перебрав множество кандидатов, выбрал Марии Игоревне в мужья и не удержался от мимолетной улыбки, едва коснувшейся кончиков его губ. Вот уж кем она не сможет вертеть, как обычно, так это Бархатовым. Жесткий он человек, властный — такого мужа Марии Игоревне и надобно. Случайно ли его он определил в потенциальные мужья бывшей начальнице наихудшего из возможных кандидатов или преднамеренно — об этом Николаев предпочитал не думать. Чего только в себе не накопаешь, если поглубже глянуть. Лучше и начинать не стоит.
— Хочу вас предупредить, Мария Игоревна, чтобы держались подальше от моего младшего брата, — на всякий случай, до конца все же не веря, что она всерьез рассматривает Алексея, как мужчину. — Мне бы не хотелось, чтобы ваше... ваше... Словом, обходите его стороной.
Вскинув голову, Маша с вызовом подняла подбородок и уперла руки в бока.
— Мое — что? Договаривайте! Дурное влияние? Распущенное поведение? Какой же вы все-таки зануда, Николаев. Здорово, что у нас тогда ничего не вышло., — Николаев отвел взгляд, но Маша передвинулась так, чтобы он ее непременно видел. — Да! Мне нравятся мужчины! Разные мужчины. Веселые, а не такие чопорные перцы, как вы. На следующее же утро, если бы мы замутили, я бы вас бросила. И замуж я не собираюсь. Особенно за... как вы там сказали — за обеспеченного вдовца. Истерика! — Маша действительно засмеялась, хотя Николаев видел ее серьезные, несмотря внешне веселье, глаза. — К вашему сведению, я и в девятнадцатом веке не пропаду.
— Да что вы говорите?! — навис над Машей Николаев, в очередной раз не сумев в ее присутствии сдержать эмоций. Голос его звучал ровно, но глаза горели как никогда раньше. — Дайте угадаю. Наверное, вы думаете, что, как всегда, найдете какого-нибудь идиота, который будет выполнять все ваши прихоти, работать за вас, пока вы наслаждаетесь своими сомнительными радостями? Хочу вас предостеречь — вы быстро завоюете славу легкодоступной женщины и окажетесь на самом дне.
Маша помнила, что Николаев не велел ей кидаться в него книгами. Но ведь по морде себя бить он пока еще не запрещал? И она с удовольствием, от души, влепила ему пощечину. Однако будучи девушкой острожной, на всякий случай, сразу отскочила на безопасное расстояние.
— По крайней мере, лично для вас, Николаев, я всегда останусь недоступной женщиной!
Хмуро потирая мгновенно покрасневшую щеку, Николаев не стал мстить, хотя впервые (да нет, что врать, далеко не впервые с этой женщиной!) у него зачесались руки. Неужели никто никогда не ставил ее на место?
— Отрадно слышать. Меня мало интересуют такие особы, как вы, — он выдохнул и своим обычным тоном продолжил. — Впрочем, Мария Игоревна, уже поздно. С утра к вам придет Настя и поможет принять надлежащий вид. Пока я не достану туалетов подходящего размера, вам придется обойтись платьями моей сестры, — уже у дверей он оглянулся. — И все же несмотря на то, что разговора у нас толкового не получилось, мне искренне жаль, что вы оказались в подобной ситуации. Доброй ночи!
Исподлобья он бросил на нее печальный взгляд и вышел.
«А мне искренне плевать на то, что вам жаль!», — буркнула Маша себе под нос, подошла к двери, убедилась, что та не заперта, разделась до трусов, потушила свечу и упала на кровать.
Как же напрягает эта тишина. Только ветер и шум снегопада нарушают ее кисельную тягучесть. Ни голосов, ни шума машин. Господи, Маша уже целую вечность не была в интернете. Впрочем... все глобальные новости ей известны на двести лет вперед. Хоть в тотализатор играй.
Значит, если сейчас у нас тысяча восемьсот двадцатый год... какой бред, это, это же... в голове не укладывается...
Маша нащупала под подушкой пачку сигарет, достала ее — осталось семь штук — а что, кстати, курили в девятнадцатом веке? Вот бы сейчас интернет и пригодился. Телефон мужественно держал зарядку, но недолго ему осталось. И тогда все — финита. Однако на всякий случай Маша его выключила и положила рядом с сигаретами. Она так и не закурила.
Итак, одна тысяча восемьсот двадцатый год — Наполеона, значит, уже победили. Это хорошо, а то ведь они недалеко от Москвы, судя по всему, обитают — еще не хватало к плен к французам попасть. Хотя, женщин, они, кажется, не трогали. Впрочем, кто его знает, как оно было на самом деле? Историю России в то время лишь начинали пистать. Мало ли какую дезинформацию они оставили потомкам.
То есть — Маше.
Только она теперь уже и не потомок, а самый настоящий современник. Тьфу... Совсем запуталась.
Но это ненадолго. Если мужчины их так называемой особенной семьи в обязательном порядке перед свадьбой отправляются в командировку на двести лет вперед, значит надо кого-то из них женить. Или подвести к женитьбе. Маша улыбнулась. Нет, она точно не пропадет. Тоже мне возрастную женщину нашел. Пшшш. Да Маша моложе Анны выглядит! Кажется.
А Николаев — дурак, если думает, что она выйдет замуж за того, кого он ей подобрал. Нет такого мужчины, за которого она решилась бы.., такого, как... Маша вспомнила кое-что, помрачнела и повернулась на бок. Сейчас надо просто заставить себя уснуть.
Думала об этом она уже в полудреме.