Слабость приходит не так, как в романах. Не внезапным ударом, не резким помутнением в глазах. Нет. Она вползает в тебя тихо, как осенний туман в низину. Сначала ты просто чаще хочешь присесть. Потом лестница на твой четвертый этаж – без лифта, сталинка, будь она неладна, – превращается из досадной помехи в ежедневный Эверест. Голова становится ватной, словно набитой старой, свалявшейся ватой из дедушкиного тулупа. Мысли вязнут.
– Мамочка, вам надо больше отдыхать, – щебечет Светлана, моя невестка, ставя передо мной чашку с дымящимся травяным отваром. – Я вам такой сбор привезла – алтайский, эксклюзивный! Для сосудов, для тонуса. Пейте, родная, набирайтесь сил.
Я смотрю на неё и силюсь улыбнуться. Тридцать шесть лет, точеная фигурка, глаза – два ясных озерца, в которых, кажется, отражается только безграничная любовь к моему сыну Игорю и забота обо мне, его старой матери. Кто бы мог подумать, что в этих озерцах плещется такая муть?
Раньше я не думала. Я просто пила её «эксклюзивные» чаи и чувствовала, как силы медленно, капля за каплей, покидают меня. Врачи разводили руками. «Возраст, Марина Андреевна, что вы хотите? Давление скачет, авитаминоз, общая утомляемость. Отдыхайте, гуляйте». Я и отдыхала. Так отдыхала, что скоро, казалось, усну и не проснусь.
Игорь переживал. Мой сорокалетний сын, мой единственный мальчик, который до сих пор смотрел на свою жену так, будто она – сошедшая с небес святая.
– Мам, ну Светочка же для тебя старается. Она ночи не спит, ищет тебе лучшие рецепты, врачей обзванивает. А ты опять недовольна.
Как я могла быть довольна, когда после каждого её визита мир сужался до размеров моей старой квартиры, а потом и вовсе до дивана в гостиной? Я всегда была бухгалтером. Всю жизнь – дебет, кредит, баланс. Цифры не врут. А здесь… здесь что-то не сходилось. Внутренний баланс моей жизни уходил в глубокий минус, и я не понимала, где утечка.
А потом всё встало на свои места. Страшно, оглушительно, как падение шкафа в пустой комнате.
Я задремала в кресле, укрывшись пледом. Светлана, думая, что я крепко сплю, вышла в коридор поговорить по телефону. Дверь в комнату осталась приоткрытой, и её голос, обычно такой ласковый, стал жёстким и колючим, как замерзшая проволока.
– Да сколько можно ждать? – шипела она в трубку. – Нет, не заподозрит, он маменькин сынок, верит каждому моему слову… Старуха уже еле ходит, слава богу. Контракт на продажу квартиры почти готов, риелтор ждёт только её подпись. Ещё пара моих «витаминных чаев», и она подпишет что угодно, даже не читая. Или просто отмучается, так даже лучше будет, меньше возни…
Я лежала, не дыша. Холодный пот прошиб меня насквозь, смывая остатки сонной немощи. Туман в голове рассеялся, сменившись ледяной, обжигающей ясностью.
Чай. Её «целебные» сборы.
Квартира. Наша с покойным мужем квартира, где вырос Игорь, где каждый угол хранил смех, слёзы, жизнь. Я как раз собиралась её продавать, чтобы купить домик в пригороде, поближе к природе, подальше от городской суеты.
Контракт. И её нетерпение.
Всё сошлось. Дебет с кредитом. Только в графе «Итог» стояла моя жизнь. Или моя смерть.
Ужас был таким всепоглощающим, что я на миг забыла, как дышать. Хотелось закричать, выбежать, схватить её за волосы… Но что потом? Я расскажу Игорю? Он посмотрит на меня своими добрыми, любящими глазами и скажет: «Мам, у тебя паранойя. Светочка – ангел. Тебе надо к врачу». И он сам, своими руками, упечёт меня в больницу, где его «ангел» сможет беспрепятственно довести свой план до конца.
Нет. Бухгалтер во мне, старый, закалённый в боях с налоговой инспекцией, проснулся. Эмоции – в сторону. Нужен холодный расчёт. Нужны доказательства. Неопровержимые. Такие, чтобы даже слепая любовь моего сына прозрела.
Когда Светлана ушла, оставив на столе термос с очередной порцией отравы, я кое-как поднялась. Руки дрожали. Я подошла к окну и смотрела, как её изящная фигурка удаляется по двору. Она шла лёгкой, пружинистой походкой победительницы. Она не знала, что только что объявила войну не слабой старухе, а Марине Андреевне, главному бухгалтеру с сорокалетним стажем. А я никогда не проигрывала аудиторских проверок.
На следующий день, соврав Игорю, что иду в поликлинику, я поехала на другой конец города, в большой магазин электроники. Там, среди снующих туда-сюда молодых людей, я, старая женщина в старомодном пальто, чувствовала себя ископаемым.
– Вам помочь? – подошёл юноша-консультант.
– Да, милый. Мне нужен диктофон. Самый маленький. Чтобы в кармане халата не было заметно. И чтобы работал просто, от одной кнопки.
Он посмотрел на меня с любопытством, но, к счастью, без лишних вопросов показал несколько моделей. Я выбрала самый крошечный, похожий на флешку. Заплатила дрожащими руками и спрятала коробочку в глубину сумки, словно это была не покупка, а кража.
Возвращаясь домой, я чувствовала себя шпионом из старого кино. Страх никуда не делся, он сидел холодным комком в желудке. Но к нему примешалось что-то новое. Решимость. И злой, холодный азарт.
Игра началась.
Я стала актрисой. Великой, не иначе. Я играла роль, которую мне навязала Светлана, но играла её с удвоенной силой. Я стонала, охала, жаловалась на головокружение и «мушек» перед глазами. Я «случайно» роняла ложку за обедом, долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Моя немощь стала моим камуфляжем.
Светлана расцвела. Чувствуя близкую победу, она потеряла бдительность. Её визиты стали чаще, а разговоры о продаже квартиры – настойчивее.
– Мамочка, риелтор такой хороший нашёлся! – ворковала она, поправляя мне подушку. – Все хлопоты на себя возьмёт. Вам нужно будет только предварительное согласие подписать, чтобы он мог начать документы собирать. Просто формальность.
Она смотрела на меня с плохо скрытым нетерпением хищника, наблюдающего за последними конвульсиями жертвы. Она не знала, что жертва внимательно следит за каждым её движением, а в кармане моего старенького байкового халата лежит маленькое устройство, жадно ловящее каждое слово.
День «Икс» настал через неделю. Светлана приехала с самого утра, сияющая и деятельная. В руках у неё был знакомый термос и папка с бумагами.
– Вот, мамочка, ваш утренний чай. Сегодня я добавила туда корень женьшеня, для бодрости! А вот и документы. Посмотрите, пока чай остывает.
Моё сердце колотилось где-то в горле. Я незаметно нащупала в кармане гладкий бок диктофона и сдвинула крошечный рычажок в положение «Rec». Тихий щелчок утонул в шуршании бумаг.
Я взяла в руки листы, делая вид, что пытаюсь сфокусировать зрение.
– Ох, Светочка, что-то в глазах всё плывёт… Не вижу ничего.
– А вы и не напрягайтесь! – поспешно сказала она. – Там всё стандартно. Просто поставьте подпись вот здесь… и вот здесь.
Я отложила бумаги и тяжело вздохнула, глядя куда-то в сторону окна. Пора было бросать наживку.
– Знаешь, Света… Я тут думала ночью… Жизнь такая хрупкая. Вот сегодня я есть, а завтра… Может, не стоит со всей этой продажей торопиться? Вдруг со мной что случится… Игорёк так переживает. Может, мне лучше всё на благотворительность отписать? Какому-нибудь детскому дому. Им нужнее будет. И душе моей спокойнее…
Наступила тишина. Такая густая, что, казалось, её можно резать ножом. Я не смотрела на неё, но чувствовала, как меняется воздух в комнате. Сладкий аромат «целебного» чая вдруг стал казаться удушливым.
– Что вы сказали? – голос Светланы прозвучал так, будто с него содрали всю позолоту, оставив голый, ржавый металл.
Я медленно повернула голову. Улыбка сползла с её лица. Милые ямочки на щеках исчезли. Передо мной сидела чужая, злая женщина с хищно поджатыми губами и ледяными глазами.
– На какую ещё благотворительность? – прошипела она, наклоняясь ко мне. – Вы в своём уме, Марина Андреевна?
– А почему нет? – я пожала плечами, изображая старческое недоумение. – Доброе дело сделаю. Игорю я и так в жизни помогла, а квартира… это просто стены.
Паника и ярость боролись на её лице. Она, видимо, решила, что я окончательно выжила из ума, и это разрушало её идеальный план.
– Ничего вы не отпишете! – её голос сорвался на визг. – Эта квартира – наша! Моя и Игоря! Я столько лет ждала, терпела вас, ваши придирки, ваше вечное недовольство! Думаете, мне в радость было с вами тут чаи распивать? Я заслужила это! Я!
Она схватила со стола чашку.
– Пейте чай! Пейте, я сказала! И подписывайте! Так будет лучше для всех!
Она почти тыкала мне чашкой в лицо. Её глаза горели безумным огнём. В этот момент я поняла, что игра зашла слишком далеко. Она была готова на всё.
Собрав остатки сил, я отшатнулась.
– Что ты делаешь, Света? Ты с ума сошла?
– Это вы меня с ума сводите! – выкрикнула она. – Упрямая, вредная старуха! Да если бы не Игорь, я бы…
Она осеклась. Видимо, поняла, что наговорила лишнего. Резко поставила чашку на стол, отчего чай выплеснулся на скатерть.
– У вас просто старческий маразм, – уже спокойнее, но с той же стальной ноткой в голосе сказала она. – Я поговорю с Игорем. Вам нужен покой. И хороший уход. Под наблюдением.
Она схватила свою сумку и вылетела из квартиры, хлопнув дверью.
Я сидела не шевелясь. Рука в кармане халата сжимала маленький, но такой тяжёлый диктофон. Он был тёплым. В нём, как в чёрном ящике разбившегося самолёта, хранилась запись катастрофы. Катастрофы её плана. И катастрофы жизни моего сына.
Я не притронулась к чаю. Осторожно, как величайшую драгоценность, я перелила немного содержимого в чистую баночку из-под лекарств и спрятала её в холодильник. Остальное вылила в раковину. Чашку оставила на столе, как была – с тёмными подтёками на белом фаянсе.
Теперь оставалось только ждать. Ждать Игоря. И это было самое страшное.
Вечер опустился на город незаметно. Я сидела в кресле, не включая свет. Тени в углах сгущались, превращая знакомую комнату в чужое, враждебное пространство. Каждый шорох в подъезде заставлял сердце замирать.
Наконец, щелкнул замок. Вошёл Игорь. И почти сразу за ним – Светлана. У неё были заплаканные глаза и дрожащие губы. Оскаровская роль.
– Игорёша, я так больше не могу! – она бросилась ему на шею. – С мамой совсем плохо! Она меня не узнаёт, обвиняет в каких-то ужасных вещах! Говорит, что я её отравить хочу! У неё сильнейшая паранойя, ей срочно нужна помощь!
Игорь обнял её, гладя по волосам. Его лицо было полно тревоги и растерянности. Он посмотрел на меня, сидящую в полумраке.
– Мам? Что случилось? Света говорит…
– Света говорит правду, – тихо ответила я. Голос меня не слушался. – Я действительно думаю, что она хочет меня отравить.
Игорь отстранил жену и подошёл ко мне. Он опустился на колени перед креслом, взял мою руку. Его ладони были тёплыми и родными.
– Мамочка, родная, что ты такое говоришь? Это же Светочка. Она тебя любит. Ты просто устала, тебе плохо. Может, давай мы тебя в больницу положим, а? В хорошую клинику. Тебя подлечат, ты отдохнёшь… Там специалисты хорошие.
Вот он. Момент, которого я боялась больше всего. Мой собственный сын, мой Игорёк, ласково и нежно предлагает сдать меня в сумасшедший дом, потому что верит не мне, а ей. Боль была такой острой, что на миг перехватило дыхание.
Светлана стояла за его спиной, глядя на меня с торжеством. Она победила.
Но она не знала, что у меня в кармане козырь.
Я собрала все свои силы. Высвободила руку и посмотрела сыну прямо в глаза.
– Сынок. Прежде чем ты сдашь свою старую мать в сумасшедший дом, просто послушай. Один раз. Пожалуйста.
Я медленно, с усилием, вытащила из кармана маленький диктофон. Игорь и Света смотрели на него с недоумением.
– Что это? – спросил Игорь.
Светлана молчала. Но я увидела, как её лицо начало меняться. Краска отхлынула от щёк, глаза расширились от ужаса. Она поняла.
– Это наш утренний разговор. С твоей заботливой женой, – сказала я и нажала на «Play».
Тишину комнаты разорвал весёлый, щебечущий голос Светланы: «…ваш утренний чай. Сегодня я добавила туда корень женьшеня…».
Потом прозвучал мой усталый, надтреснутый голос: «…Может, мне лучше всё на благотворительность отписать?..».
Игорь нахмурился, не понимая, к чему я веду.
И тут раздался другой голос Светланы. Холодный, злобный, незнакомый. «Ничего вы не отпишете! Эта квартира – наша! Я столько лет ждала, терпела вас! Пейте чай и подписывайте, так будет лучше для всех!».
Комнату наполнили её крики, её ненависть, её неприкрытая, алчная суть.
Игорь бледнел с каждой секундой. Его мир, такой уютный и правильный, рушился прямо на его глазах, погребая его под обломками лжи. Он медленно поднял голову и посмотрел на жену. В его взгляде больше не было любви. Только ужас, гадливое отвращение и непонимание. Так смотрят на раздавленную гадину, которая только что пыталась тебя укусить.
Светлана стояла белая как полотно, открывая и закрывая рот, но не в силах издать ни звука. Запись закончилась. Диктофон тихо щелкнул.
В наступившей тишине было слышно, как тяжело дышит мой сын.
Он молча встал с колен. Не глядя больше на жену, подошёл к телефону и набрал номер.
– Алло. Полиция? Я хочу сделать заявление… Да. Покушение на убийство.
Игорь подал на развод на следующий же день. Он ходил как в тумане, постаревший на десять лет. Его мир, построенный на любви к этой женщине, оказался карточным домиком.
Развязка была быстрой и неотвратимой, как результат правильно сведенного годового отчёта. Светлану задержали прямо в нашей квартире. Запись стала главным, неопровержимым доказательством. Экспертиза содержимого баночки из холодильника и остатков в чашке подтвердила наличие в «целебном чае» сильнодействующего вещества, которое при регулярном применении медленно разрушает сердечно-сосудистую систему, приводя к летальному исходу. Всё было рассчитано так, чтобы выглядеть как естественная смерть от старости.
колько месяцев. За окном уже не осень, а ранняя весна. Солнце робко заглядывает в окна моей кухни. Я больше не продаю квартиру. Мысль о переезде в домик за город ушла. Этот дом – моя крепость. Я отстояла её.
Я сижу за столом и пью обычный чёрный чай. Без всяких «эксклюзивных» добавок. Силы ко мне вернулись. Голова ясная, и лестница на четвёртый этаж больше не кажется Эверестом.
Рядом со мной сидит Игорь. Он приходит почти каждый день. Молчаливый, подавленный, но… повзрослевший. Он долго смотрит в свою чашку, потом поднимает на меня глаза. В них – бесконечная боль и вина.
– Мам… прости меня. Прости, что я был таким слепым идиотом. Что не верил тебе…
Я накрываю его руку своей. Его ладонь всё такая же большая и тёплая, как в детстве.
– Ничего, сынок. Главное, что я жива.
Он сжимает мою руку.
– Я бы себе никогда не простил…
– А теперь придётся, – мягко говорю я. – Нам обоим придётся жить дальше. А мы, сынок, всё переживём. Вместе.
Наши отношения, пройдя через этот ад, очистились от всего наносного. От его инфантильности, от моей молчаливой обиды. Они вышли на новый, болезненно честный уровень.
Иногда по ночам я всё ещё просыпаюсь от ужаса, вспоминая ласковый голос Светланы и её «заботливые» чаи. Но потом я смотрю на лунный свет, лежащий на паркете, слушаю тихое тиканье старых часов и понимаю: я победила. Немощная старуха, которую хотели стереть с лица земли, оказалась сильнее. Потому что на её стороне была правда. И маленький, неприметный диктофон в кармане старого халата.