Будильник звенел тихо, как будто извинялся за ранний час. Анна на ощупь нашла телефон, выключила и посидела минуту, прислушиваясь к дому. В соседней комнате сопела дочь, в коридоре скрипела вешалка — на ней, как всегда, висела куртка Алексея, расправленная его аккуратной рукой. Кухня встречала прохладой и неровным светом от ночника. Анна налила воду в чайник, поставила на плиту, достала с полки овсянку и фрукт для Иры. Рутины хватало на всех, и в этих маленьких, понятных шагах было спокойнее дышать, чем в недавних разговорах, где любое слово могло задеть.
Алексей появился босиком, с помятым от подушки лицом. Бросил взгляд на стол, на часы, на Анну.
— Рано сегодня.
— Запись у меня на восемь, — ответила она, украдкой проверяя сумку с инструментами. — Клиентка после ночной смены. Ей удобно с утра.
— Удобно, — кивнул он, но в голосе мелькнуло: «а мне?»
Они ели молча. Ира забежала на кухню, быстро позавтракала и унеслась собираться. Анна прикусила губу: надо бы купить тетрадей и кроссовки на физкультуру. В голове щёлкнул калькулятор — сегодня вечером разберётся, как уложиться в еженедельный бюджет. Она давно вела хозяйство так, чтобы никто не заметил, сколько мелочей держится на её «потом куплю, сейчас неудобно говорить».
— Ты после салона домой? — спросил Алексей.
— Да. У меня вечером две девушки на дом, маникюр и уход. Кран подкапывает, кстати, позовём мастера?
— Посмотрю сам. И… — он замялся. — Мама просила зайти. Говорит, у неё дела, но мне кажется, просто соскучилась.
Анна кивнула, но в груди неприятно кололо. После «мама просила зайти» за последнюю неделю у них всякий раз происходили мелкие, утомительные разговоры о том, что «в семье главное — не тратить на пустяки».
Когда Анна пришла в салон, в голове всё ещё звучало это «мама». Она взяла свой инструмент, натянула перчатки, улыбнулась первой посетительнице — у женщины были уставшие глаза и потрескавшаяся кожа рук, и Анна всегда ловила одно и то же облегчение, когда удавалось вернуть мягкость и ухоженность. Работа отодвигала тревоги: здесь всё честно — сделал хорошо, получил благодарность и оплату, без подтекстов.
К полудню телефон коротко завибрировал. Сообщение от Алексея: «Зайду к маме. Позвоню вечером». Ничего особенного, но Анна всё равно положила телефон экраном вниз, будто это могло остановить волной подступившее раздражение. Она не ревновала — она устала от напоминаний, что рядом с их парой всегда ещё кто-то третий, чей голос вдруг весомее.
Вечером домой она вернулась раньше, чем планировала: клиентка перенесла визит. В прихожей было тихо. Анна поставила сумку, прошла на кухню, включила свет — и услышала знакомый электронный шёпот: кто-то разговаривал по громкой связи. Голос Ларисы Ивановны слышался отчётливо:
— Лёша, ну ты подумай, сколько она оставляет в своих баночках. Семья — это ответственность. Женщина должна помнить, что муж устаёт, ему нужна поддержка, а не эти… траты.
— Мама, — вполголоса сказал Алексей. — Она же тоже работает.
— Работает, конечно. Но посмотри по факту: продукты кто покупает? Коммуналку кто оплатил в этот раз? Ты же! А она снова в салон побежала. На себя.
Анна застыла в дверях. Звук крови в ушах перекрыл всё лишнее. Хотелось просто выйти и хлопнуть дверью, но она выдохнула, прошла к раковине и нарочно шумно открыла воду. Телефон на столе мигнул и стих.
— Ты давно стоишь? — спросил Алексей, будто оправдываясь.
— Достаточно, чтобы понять, что у нас новая бухгалтерия, — сказала Анна спокойно. — В которой расходы на ребёнка, дом и мои парочки-безделушки смешаны в одну строку «на себя».
Он поднялся, сел обратно. Движения его стали сухими, резкими.
— Смотри, — начал он, — я не про упрёки. Просто в последнее время слишком много уходит на твои профессиональные штуки. Мы могли бы отложить, а ты снова заказала расходники.
— Их нужно заказывать, когда они заканчиваются. Как хлеб и мыло. И, между прочим, я оплатила кружок Иры и купила фильтр для воды. Это тоже «на себя»?
Ему нечего было возразить по сути, но он словно искал интонацию, на которую можно опереться.
— Ты тратишь на себя больше, чем на семью. Это неправильно.
Фраза ударила не громкостью, а чужим оттенком. Это был не его голос. Это был аккуратно вложенный в него чужой смысл.
Анна присела на край стула, чтобы не говорить с высоты обиды. Она знала: если сейчас повысит тон, дальше полетят знакомые шпильки и закрытые двери.
— Давай посчитаем, — предложила она. — За месяц. Сколько кто вложил и во что. Не на ощущениях, а по фактам.
— Мне хватит того, что я вижу, — упрямо сказал Алексей. — Ты постоянно приходишь с пакетиками. Всегда что-то для тебя.
— Для работы. Для клиентов. Это доход семьи.
— А продукты? Ты купила фрукты и молоко — и всё. Остальное я.
— Потому что ты был у супермаркета. Ты не спросил, что купить, просто взял. Спасибо, но давай перестанем считать друг другу куски хлеба.
Он шумно отодвинул стул.
— Не утрируй. Я говорю о принципе. Если мы семья, нужно сдержаннее относиться к тратам на внешний вид. Сейчас не время.
— А когда «время»? Когда кто-то со стороны разрешит?
Алексей отвёл взгляд, будто и сам почувствовал, что сказал лишнее. Пошёл в комнату, захлопнул дверь, оставив Анну на кухне в полутьме. Она осталась сидеть, глядя на неубранные кружки, и в голове всё ещё стучало это «сдержаннее относиться». Сдержаннее — значит отказаться от красок, от работы, от своего вида в зеркале? Или перестать быть собой, чтобы кто-то был спокоен?
На следующий день она решила ничего не покупать, кроме самого необходимого. В супермаркете взяла хлеб, молоко и немного овощей. У прилавка с косметикой задержалась на пару секунд, но отвернулась. Всё равно в глазах Алексея это будет лишним.
Вечером он вернулся с пакетом из магазина и тяжёлым молчанием. Поставил мясо в холодильник, пару бутылок минеральной воды на полку, достал упаковку конфет.
— Мама передала, — сказал он, не глядя.
— Сладкое в кризис — это не слишком расточительно? — тихо спросила она, даже без сарказма.
Он бросил взгляд, но промолчал. Конфеты остались лежать на столе, будто напоминание, что одни траты считаются «заботой», а другие — «эгоизмом».
Через пару дней к ним действительно заглянула Лариса Ивановна. Без звонка, без предупреждения — просто открыла дверь своим ключом. В руках у неё был пакет с выпечкой, на лице — выражение хозяйки положения.
— Лёшенька, ты выглядишь уставшим, — сказала она сыну, проходя мимо Анны, словно её и не было. — Я тут подумала, надо бы нам поговорить о ваших расходах. У вас ведь сейчас непросто, а Аннушка, наверное, не всегда понимает…
— Я понимаю, — перебила Анна. — Только не понимаю, почему это обсуждается за моей спиной.
— Я же мать, мне важно, чтобы сыну было хорошо, — Лариса Ивановна поставила пакет на стол. — Вот у Кати, его бывшей, всё было по уму: лишнего себе не позволяла, каждый рубль на семью.
Слово «бывшей» прозвучало как намеренно заточенный нож. Алексей вздохнул, но промолчал. Анна почувствовала, что спорить сейчас — значит только подлить масла в огонь. Она просто собрала волосы в хвост и вышла на балкон… потом вспомнила, что не хотела туда, и пошла в ванную, включила воду в раковине, чтобы не слышать разговор.
Вечером они ужинали втроём, но диалог шёл в основном между матерью и сыном. О тратах, о «разумном подходе», о «порядке в семье». Анна слушала и ловила себя на том, что чувствует себя лишней за собственным столом.
На следующий день она позвонила Ольге.
— Попробуй перестать тянуть всё на себе, — посоветовала подруга. — Пусть он почувствует, что значит, когда ты не прикрываешь дыры.
Анна сомневалась, но решила рискнуть. Перестала пополнять холодильник, оплачивать интернет, покупать моющие средства. Брала только то, что нужно для её работы и для Иры.
Через неделю Алексей начал замечать. Кофе закончился, соль исчезла, полотенца в ванной так и остались несвежими.
— У нас что, всё так плохо? — спросил он однажды.
— Не знаю, — ответила Анна. — Я думала, ты держишь расходы под контролем. Ты ведь так хотел.
Он замолчал. В этот момент она поняла, что он действительно не считал, сколько всего держится на ней. Но вместо того, чтобы признать, он замкнулся ещё сильнее. Начал приходить домой поздно, чаще ссылался на работу или встречи.
В один из таких вечеров Анна решила, что пора говорить прямо. Она накрыла на стол, дождалась его прихода.
— Лёша, так нельзя, — сказала она. — Либо мы садимся и вместе разбираем бюджет, либо я не знаю, как дальше.
Он опустил взгляд в тарелку.
— А если мама права?
— А если нет? Ты готов жить с тем, что в нашей семье решения принимает не мы с тобой, а она?
На следующий день, словно проверяя его на прочность, Лариса Ивановна снова пришла. Но на этот раз разговор пошёл иначе.
Алексей сидел за кухонным столом, ковыряя вилкой в остывшей яичнице. Он выглядел уставшим и раздражённым. Анна мыла кружку, стараясь не вмешиваться. Дверь открылась без стука, и в коридоре раздалось привычное:
— Лёшенька, я тут мимо проходила, решила забежать!
Она поставила на стол банку солений и свёрток с чем-то ещё. Но вместо того, чтобы привычно усесться и начать свою лекцию, она замерла, увидев, что сын не спешит улыбаться.
— Мам, давай без твоих проверок, — сказал он тихо, но твёрдо. — Мы с Аней сами разберёмся.
Лариса Ивановна растерянно моргнула. Обычно в такие моменты он отшучивался или уходил от темы.
— Лёша, я же… я для тебя стараюсь.
— Я понимаю, — перебил он, — но ты вмешиваешься туда, куда не надо. Это моя семья. И мои отношения с женой.
Анна впервые за долгое время почувствовала, что её не нужно защищать самой себе. Сидеть и слушать было странно: будто кто-то повернул ключ в замке, который всё это время был наглухо закрыт.
— Лёш, ну ты чего так? — попыталась она вернуть разговор в привычное русло. — Я просто хочу, чтобы тебе было легче.
— Мне легче, когда дома спокойно, — он поднял на мать взгляд. — А не когда мы ссоримся из-за твоих слов.
Тишина повисла на секунду. Лариса Ивановна сложила руки, будто собираясь что-то ещё сказать, но передумала. Взяла сумку и, не прощаясь, вышла.
Дверь за ней закрылась, и Алексей выдохнул, словно скинул с плеч мешок. Он повернулся к Анне.
— Прости, что я позволил этому так далеко зайти. Я… правда не замечал, сколько ты делаешь.
Она не ответила сразу. Просто продолжила мыть кружку, давая себе время поверить, что этот момент действительно произошёл.
— Давай попробуем составить общий план расходов, — предложил он. — Чтобы у нас было ясно и честно. Без подозрений и перекосов.
Анна кивнула. Она понимала: один разговор не вернёт доверие. Но впервые за долгое время у неё появилось ощущение, что они могут быть на одной стороне.
Вечером они вместе разобрали чеки, прикинули траты, запланировали покупки на неделю. А потом, когда кухня снова опустела, Алексей остался мыть посуду, а Анна, присев за стол, начала писать список дел на завтра.
Она знала: путь впереди будет непростым. Но сегодня — впервые за многие месяцы — у них был шанс, что их семья перестанет жить под чужими правилами.
Через пару недель жизнь вошла в новое русло. Не в идеальное — ссоры и недопонимания всё ещё случались, но в них уже не было того холодного отчуждения, которое раньше витало в воздухе. Алексей стал чаще советоваться, иногда сам предлагал решения, которые учитывали интересы всех, а не только его или матери.
Лариса Ивановна звонила реже. Теперь её визиты были по приглашению, а разговоры — короче и нейтральнее. Анна не строила иллюзий: полностью она не изменится. Но и ей, и Алексею было достаточно того, что границы начали работать.
Анна продолжала работать в салоне и дома, и впервые за долгое время покупка новой краски для волос или инструмента не вызывала в ней чувства вины. Она снова позволила себе маленькие радости: чашку кофе в любимой кофейне, букет тюльпанов на кухонном столе, красивую тетрадь для записей идей.
Они с Алексеем всё ещё учились говорить друг с другом так, чтобы не искать виноватых. Иногда это получалось, иногда — нет. Но теперь Анна знала: если в доме появится чужой голос, который попытается решать за них, у неё есть союзник рядом.
И в тихие вечера, когда Ира занималась уроками, Алексей сидел за ноутбуком, а на плите что-то томилось, Анна ловила себя на мысли, что дом снова стал местом, куда хочется возвращаться. Не потому, что там всё идеально, а потому, что там можно быть собой — и быть услышанной.