Только что они смеялись над глупым мемом в телефоне. У Оли, жены, еще на губах была улыбка. Вечер, кухня. Пахло картошкой, которую она только что сняла с плиты – дешево, сытно, последняя из мешка. Андрей, муж, потянулся за пачкой сигарет на подоконнике.
— Слушай, Андрей, — голос Оли стал резче, появились стальные нотки. — Говорил, зарплату сегодня выдали. Где? Коммуналку надо оплатить. Кате новые кроссовки. Макарон уже нет. Картошка одна.
Андрей не поднял глаз. Закурил. Дым струйкой потянулся к вытяжке, которая давно не работала.
— Задерживают. Опять. Бухгалтерия мутит. К пятнице обещали. — Он махнул рукой, как-будто отмахиваясь. — С аванса еще осталось? Перебьемся.
— Перебьемся? — Оля встала, стул скрипнул по полу. — На чем? На воздухе? Аванс ушел две недели назад на лекарство твоей маме и на бензин! Ты же сам знаешь! Где твоя зарплата за август?! — Она уперлась руками в столешницу, наклонилась к нему. В упор. Глаза, еще минуту назад смеющиеся, стали узкими, ледяными. Улыбка исчезла без следа. — Говори правду. Куда делись деньги?
Андрей отвел взгляд. Стряхнул пепел сигареты, хотя он еще не нарос. Потянулся за пивной банкой, стоявшей рядом с пепельницей – теплой, вчерашней.
— Ну вот… не отдали и все. Что я могу сделать? Начальство виновато, не я. Не приставай.
— Не приставай? — Оля засмеялась коротко, сухо. — Хорошо. Завтра утром пойду с тобой. В твой офис. Поговорю с твоим начальством. Узнаю, почему зарплату за август не выдали. И почему только тебе. Коллеге твоему Сашке похоже дали. Его жена вчера в сторис новыми шторами хвасталась. Дорогие. Значит, ему зарплату за август выдали?
Андрей резко поднял голову. Глаза расширились на мгновение – страх? Паника?
— Ты с ума сошла?! Не вздумай! Ты меня опозоришь на всю работу! — Он вскочил, банка упала на пол, остатки пива растеклись по линолеуму. — Это моя работа! Мое начальство! Ты не имеешь права!
— А я имею право знать, куда делись деньги, которые должны кормить мою дочь! — Оля не отступила ни на шах. Голос сорвался на крик. — На что мы будем жить до пятницы? На обещанки твоей бухгалтерии? Где твоя зарплата за август, Андрей?! Я спрашиваю в последний раз!
Она видела, как он напрягся. Как сжались челюсти. Как он ищет слова, ложь, которая прокатит. Но видела и другое – вину. Глубокую, тонущую вину. Это был не страх перед начальством. Это был страх перед ней. Перед правдой.
— Ладно… — он прошелся по кухне, сжав кулаки, потом разжав. Остановился у окна, спиной к ней. — Ладно, Оль… Я… Я должен был отдать. Срочно.
— Отдать? Кому? — Оля подошла ближе. — Кому ты должен был отдать мои деньги? Деньги нашей семьи?
— Старому знакомому… — пробормотал он в стекло. — Тому, с прошлой работы… Помнишь, я тогда машину чинил после аварии? Занял у него. Обещал давно отдать. Он на днях приперся, требует. Угрожает. Говорит, в суд подаст. На работу позвонит. Я испугался…
— Ты… отдал… нашу зарплату… за весь август… своему старому знакомому? — Оля произносила слова медленно, с расстановкой, не веря в их чудовищность. — Без спроса? Тайком? И соврал мне про бухгалтерию? Про задержку? — Голос ее дрожал, но это был не плач. Это был гул надвигающейся бури. — Сколько? Сколько ты отдал?
Андрей обернулся. Лицо серое.
— Почти всю… — прошептал он. — Осталось… немного. На проезд мне до конца недели.
Тишина. Густая, тяжелая. Слышно, как за стеной у соседей включили телевизор. Как капает вода из плохо закрытого крана. Как бьется сердце Оли где-то в горле. Гул нарастал, заполняя голову, вытесняя все мысли, кроме одной: финансовые проблемы в семье достигли дна. Доверие рухнуло.
— На проезд… — повторила она без интонации. Посмотрела на кастрюлю с картошкой. На пустые полки шкафа, видные из-за приоткрытой дверцы. На сигареты и пивную банку. На этого человека – мужа – который скрыл долг, пропил их будущее (а она знала – часть денег точно ушла на пиво и сигареты, пока он придумывал, как соврать), обманул ее. Семейный бюджет был для него пустым звуком. Их общая жизнь – карточным домиком.
Оля не закричала. Не заплакала. Она развернулась и пошла в кладовку. Шаги гулко отдавались в тишине квартиры. Андрей стоял как вкопанный, глядя ей вслед.
Через минуту она прошла в спальню. В руках – большая спортивная сумка, которую брали в походы. Начала молча, методично складывать в нее свои вещи из шкафа. Джинсы, футболки, свитер. Потом пошла в комнату дочери Кати. Девочка сидела за уроками, широко раскрыв глаза – она слышала скандал на кухне.
— Мам? Что ты делаешь? — спросила Катя тихо, испуганно.
— Собираемся, зайка. Поедем к бабушке. Ненадолго. — Голос Оли был ровным, слишком ровным. — Собирай свои самые нужные вещи и игрушки. Быстро.
— Оль! Подожди! Что ты делаешь?! — Андрей ворвался в комнату. — Куда? К твоей мамаше? Не дури! Поговорим!
Оля не повернулась к нему. Складывала Катины книги в сумку.
— Говорить не о чем, Андрей. Ты все сказал своими поступками. Ты выбрал: свои страхи, свои долги, свое пиво – важнее нас. Важнее того, чтобы у твоей дочери была еда и обувь. Ты украл у нас август. — Она застегнула сумку. Подняла ее. Она казалась неподъемной, но Оля держалась прямо. — Финансовый обман – это последняя капля. Катя, одевайся.
— Ольга! Не уходи! Я все исправлю! Зарплату… я найду… займу… — Андрей схватил ее за локоть.
Оля резко дернула руку. Посмотрела на него. Взгляд был пустым. Без ненависти, без любви. Как на чужого.
— Ты уже занял. У нас. И не вернул. Больше ничего у нас брать не будешь. Прощай, Андрей.
Она взяла Катю за руку. Девочка прижалась к ней, тихо всхлипывая. Они вышли в прихожую. Ольга сняла с вешалки дочери куртку, свою старую ветровку. Открыла дверь.
— Куда вы?! Сейчас ночь! — закричал Андрей из комнаты, но не вышел.
— Туда, где не врут про пропавшую зарплату, — бросила Оля через плечо и вышла на лестничную площадку, держа дочь за руку. Дверь захлопнулась за ними с глухим стуком.
Они спускались по лестнице. Катя плакала тихо. Оля смотрела прямо перед собой. В голове стучало: ипотека. Кому платить в этом месяце? Коммунальные платежи висят. Продукты купить не на что. Мама… у мамы пенсия маленькая. Как объяснить ей? Как жить дальше?
На улице было прохладно. Оля достала из кармана старый, потертый кошелек. Открыла. Пусто. Ни одной купюры. Только пластиковая карта. Она сунула руку в другой карман – мелочь. На проезд в автобусе до мамы хватит. С трудом.
— Мам, а папа? — спросила Катя, всхлипывая. — Он… он нас больше не любит?
Оля остановилась. Присела перед дочкой. Вытерла ей слезы большим пальцем. Сил на ложь не было.
— Не знаю, зайка. Но мы с тобой справимся. Обязательно справимся. Пошли.
Она поднялась. Взяла тяжелую сумку в одну руку, другой дочь. Пошли к остановке. Мимо витрин магазинов, где не на что было купить даже хлеба. Мимо чужих окон, за которыми горел свет. Скандал из-за денег закончился. Началось что-то другое. Тяжелое, незнакомое, страшное. Но Оля шла вперед. Потому что назад пути не было. Долги мужа и его ложь отрезали его навсегда.
Продолжение: — Где твоя зарплата за август?! — жена Ольга в упор посмотрела на мужа, перестав улыбаться (4/4)