Здесь уже говорилось о том, что в недрах мужского подсознания надежно хранится некий смутный, но обладающий мифологической мощью и целостностью женский образ, являющийся по своей сути той организующей осью, вокруг которой развивается эволюция мужского Я.
Будучи не в силах справиться с давлением этого бессознательного образа, сбитое с толку незрелое мужское сознание неизменно раз за разом прибегает к своей излюбленной, кажущейся ему безопасной стратегии — патриархальной редукции, безжалостно упрощая, малодушно сводя пугающий архетип к наиболее комфортному и благоприятному для себя представлению — неисправимо идеализированному образу непорочной небесной девы, как воплощению духовной чистоты и верности.
Этот образ женственности мы уже в общем рассмотрели в предыдущих статьях.
Однако столь категоричная однобокость, столь драматический перекос в сторону сознания и духа неизбежно приводит к фатальной энантиодромии (др.-греч.: ἐναντίος – «противоположный» и δρόμος – «бег»), порождая в ответ, как реакцию, второй, контрастный по отношению к первому, столь же магнетический, но отнюдь не такой же комфортный, более того, стигматизируемый обществом образ священной куртизанки, богини-блудницы — идеал высшей женственной прелести, с начала времен являющийся безусловным и единственным драйвером мужской сексуальности.
Появление этого табуируемого, лицемерно осуждаемого представителями Супер-Эго архетипа, таким образом, есть не что иное, как спонтанное уравновешивание, восстановление в правах второго полюса — редуцированной, то есть обрезанной в рамках патриархальной парадигмы второй половины бытия, — сферы телесности и связанных с ней вытесняемых, но тем не менее обладающих невероятной силой психических содержаний.
Продолжение следует…
© Nikoptis
Иллюстрация: Сальвадор Дали — «Искушение св. Антония», 1946
Предыдущие статьи цикла: