Начало:
Прошло два удивительно легких, почти счастливых месяца. «Смертельная болезнь» Тамары Игоревны, казалось, вошла в стадию необъяснимо долгой ремиссии.
Она была бодра, энергична, регулярно звонила, чтобы со смехом рассказать какой-нибудь светский анекдот, подробно интересовалась успехами Ани в школе и ни единым словом не упоминала ни о врачах, ни о своем плохом самочувствии.
Оксана, с головой ушедшая в работу и домашние дела, не придавала этому значения. Тревога отступила, и она списывала улучшение состояния свекрови на чудо и силу духа.
Она впервые за долгое время спала по восемь часов, не просыпаясь в холодном поту от мыслей о квартплате. Она работала с удовольствием, а не с отчаянием, брала только интересные проекты, позволяя себе отказываться от срочных и низкооплачиваемых.
Она даже позволила себе маленькую слабость — купила красивые кожаные туфли на каблуке, которые давно присмотрела в витрине. Просто так, не вписывая их в графу «катастрофические непредвиденные расходы». В тот вечер, примеряя их перед зеркалом, она чувствовала себя почти красивой, и почти счастливой.
А потом раздался звонок в дверь, и не по домофону, а именно в дверь. Три резких, коротких, требовательных звонка, от которых Персик подскочил на кресле. Оксана, недоумевая, кто бы это мог быть без предупреждения, открыла.
На пороге стояла Тамара Игоревна, а рядом с ней, как два бастиона, возвышались два огромных чемодана на колесиках. Выглядела она не просто хорошо, она выглядела превосходно.
Идеально уложенные в высокую прическу волосы, легкий, но профессиональный макияж, дорогое кашемировое пальто бежевого цвета и нитка жемчуга на шее. Никаких следов угасания и предсмертной тоски, глаза ее горели энергией и деловой хваткой.
— Оксаночка, здравствуй! Помоги, пожалуйста, с вещами, тяжело, спину прихватило.
Оксана, оцепенев, на ватных ногах, машинально шагнула вперед и взялась за холодную металлическую ручку одного из чемоданов, он был неподъемным, набитым до отказа.
— Тамара Игоревна, что-то случилось? Ваша квартира… пожар?
— Ничего страшного, дорогая, не волнуйся, — свекровь уже протиснулась мимо нее в крошечную прихожую, оглядывая квартиру быстрым, хозяйским взглядом, от которого Оксане стало не по себе. — Врачи, знаешь ли, посоветовали мне кардинально сменить обстановку, сказали положительные эмоции, это лучшее лекарство.
А что может быть лучше для пожилой женщины, чем жить рядом с любимой, единственной внучкой? Я подумала, раз моя квартира теперь, можно сказать, будущая собственность Анечки, то будет совершенно справедливо, если я поживу здесь, с вами. Поближе к родной крови, в своей будущей квартире, так сказать.
Мир Оксаны, такой устойчивый и светлый последние два месяца, накренился и поехал, как палуба тонущего корабля. Слова свекрови звучали абсурдно, дико, как бред сумасшедшего.
— Но… как? Тамара Игоревна, у нас же однокомнатная квартира, нам самим тесно, у меня здесь работа!
— Ничего, в тесноте, да не в обиде, — Тамара Игоревна уже сняла свое безупречное пальто и, не церемонясь, повесила его на единственный свободный крючок, бесцеремонно сдвинув в сторону легкую Анину курточку.
— Анечка будет спать со мной на большом диване, ей нужно пространство, а ты… ну, на раскладушке на кухне, там вполне уютно, или наоборот, как тебе удобнее. Разберемся, не проблема, главное, что мы теперь вместе.
— Я не понимаю… Вы не можете просто так приехать и… Это моя квартира!
И тут свекровь, не меняя своего благодушного выражения лица, достала из дорогой кожаной сумочки аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги, тот самый.
— Почему же не могу, доченька? — ее голос из бархатного мгновенно превратился в стальной, холодный и острый. — Вот, посмотри, освежи в памяти, ты ведь сама все подписала, добровольно.
Она протянула Оксане документ, и теперь в холодном, беспощадном свете реальности, без пелены благодарности на глазах, Оксана наконец-то прочитала тот самый пункт, набранный убористым мелким шрифтом, который она тогда пропустила мимо сознания. Это было «соглашение о предоставлении Тамаре Игоревне, паспортные данные такие-то, права пожизненного безвозмездного проживания по адресу…» в обмен на будущее, еще не вступившее в силу завещание, адрес был ее маленькой крепости.
— Ты же сама все подписала, Оксаночка, — ласково, почти мурлыча, сказала свекровь, наблюдая, как кровь отхлынула от лица невестки. — Я отдаю твоей дочери целое состояние, а взамен прошу лишь о малом — крышу над головой до конца моих, быть может, не таких уж и долгих дней, разве это нечестная сделка?
Жизнь Оксаны не просто превратилась в ад, ее жизнь превратилась в серый, вязкий, удушающий кошмар, медленный, методичный, изматывающий.
Тамара Игоревна не была монстром из фильмов ужасов, она не кричала и не била посуду. Она была тихим, вежливым, интеллигентным оккупантом, и это было в тысячу раз хуже.
Первым делом она, надев фартук, провела реорганизацию на крошечной шестиметровой кухне. Все крупы, макароны и специи были безжалостно извлечены из своих пакетов и пересыпаны в одинаковые стеклянные баночки с каллиграфически подписанными наклейками.
Кастрюли, которые Оксана привыкла ставить справа от плиты, теперь стояли слева. «Так эргономичнее, деточка, поверь моему опыту». Она бесцеремонно выбрасывала ее еду, «Опять жареная картошка? Оксана, это яд, ты травишь ребенка.
В моем возрасте и в Анечкином можно только паровое и отварное». И сама, завладев плитой, готовила для себя и Ани безвкусные, блеклые овощи на пару и пресную куриную грудку, глядя на Оксану, жующую бутерброд, с молчаливым, тяжелым укоризной.
Гостиная, которая была для Оксаны и спальней, и рабочим кабинетом, и игровой для Ани, за несколько дней превратилась в тронный зал Тамары Игоревны. Большой раскладной диван, на котором они раньше спали с дочкой, обнявшись, стал ее неприкосновенным лежбищем.
С утра до поздней ночи телевизор, который Оксана почти не включала, теперь транслировал на полной громкости политические ток-шоу, где кричали незнакомые злые люди, и слезливые сериалы про несчастную любовь.
Терпкий, удушливый запах ее любимых духов «Красная Москва», смешанный с аптечным ароматом валокордина, казалось, въелся в обивку мебели, в шторы, в обои, он преследовал Оксану повсюду.
Работать стало практически невозможно, Оксана пыталась уединиться на кухне со своим ноутбуком, но там было холодно и неудобно. К тому же, свекровь постоянно входила то за стаканом воды, то за яблочком, неизменно заглядывала через плечо в монитор и давала непрошеные «ценные советы»: «Какой-то мрачный цвет ты выбрала для сайта, клиенту это точно не понравится, я бы сделала повеселее, в персиковых тонах».
Вскоре в их доме появился еще один гость, который, впрочем, вел себя как хозяин, Павел. Он начал захаживать «к маме», он приходил без звонка, в любое время, открывая дверь своим ключом, который, оказывается, у него был все эти три года.
Он, не разуваясь, проходил на кухню, открывал холодильник, брал еду, которую приготовила Оксана для себя, и ужинал с ними, подолгу занимал ванную, оставляя после себя лужи на полу и густой запах своего дорогого одеколона.
Он вел себя так, будто и не уезжал никогда, будто не было развода, его измен, ее слез и предательства. Он демонстративно игнорировал Оксану, обращаясь только к матери и дочери, словно она была пустым местом, предметом мебели.
Квартира перестала быть крепостью, она стала оккупированной территорией, где Оксана была бесправной, вечно виноватой прислугой, обязанной быть благодарной за «щедрый дар».
Аня изменилась быстрее всех, она замкнулась, стала тихой и дерганой. Она перестала приводить домой подруг, почти не улыбалась и все больше времени проводила за рисованием. Но и ее рисунки изменились, солнце на них стало маленьким, блеклым, а тени от домов и деревьев, длинными и черными.
Однажды вечером, убирая постель, Оксана нашла под ее подушкой новый рисунок, нарисованный простым карандашом. На нем были три фигуры, в центре, на троне, которым явно служил их диван, сидела огромная, грозная королева в короне.
Рядом с ней стоял маленький, безвольный принц с пустыми глазами, а в самом дальнем углу листа, почти за его пределами, была нарисована крошечная, испуганная серая мышка, и подпись внизу детским почерком гласила: «Мама».
В груди у Оксаны что-то оборвалось, она вышла на лестничную клетку, чтобы Аня не слышала, и дрожащими пальцами набрала номер единственной подруги, Светы.
— Света, я больше не могу, это какая-то изощренная пытка, она меня уничтожает.
— Я же тебе говорила! — в голосе Светы, в отличие от Оксаны, звучал не плач, а холодный металл. — Я же тебе кричала: «Не верь ей, не подписывай ничего не читая!» Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а твоя свекровь — главный крысолов Москвы, ты ходила к юристу?
— Какой юрист, Света, откуда у меня деньги на юриста? Она же все рассчитала.
— Займи, возьми кредит, продай что-нибудь, и иди немедленно! Это твой дом, Оксана и Анин, борись!
Оксана нашла юриста по рекомендации из интернета. Молодой парень в дорогом костюме, с уставшим и циничным взглядом, выслушал ее сбивчивый, полный слез рассказ, внимательно изучил копии документов и сочувственно развел руками.
Подпишитесь! Так вы не пропустите продолжение.
Продолжение: