Часть I. Глава 7. Порывы ветра
Дверь была распахнута. Я стояла на пороге, не в силах шевельнуться, всё ещё полная той злой, обжигающей решимости, что вытолкнула меня из тепла сторожки навстречу новой борьбе. Но бороться было не с кем. И не с чем.
Столкновение с непреодолимой преградой
Передо мной была не тайга, не лес, не горизонт. Передо мной была стена. Плотная, спрессованная, с голубоватыми прожилками льда, она уходила вверх, заслоняя мутное, серое небо. Белая, безмолвная, бесконечная. Это был снег. Тот самый снег, что всю ночь бесновался за окном под аккомпанемент ветра.
Теперь я поняла: он не просто выл, он работал. Он методично, сантиметр за сантиметром, строил мне тюрьму, возводил вокруг моей жалкой обители саркофаг.
Мозг, привыкший к логике и предсказуемости городского бытия, отказывался верить. Я протянула руку, словно незрячая, и коснулась стены. Холодная, твёрдая, как камень. Я надавила, ожидая, что пальцы утонут в рыхлой массе, но они оставили лишь небольшую, жалкую вмятину. Это была не пушистая перина, а монолит, который ветер и мороз за ночь сбили в плотную, слежавшуюся массу. Сторожку занесло. Полностью.
Осознание обрушилось на меня не как удар, а как медленное, удушающее погружение в ледяную воду. Вчера меня спас человек. От воды, от холода. Но кто спасёт меня от этого? От тонн безмолвного, равнодушного снега? Финальная фраза прошлой проблемы, брошенная в пустоту, обрела чудовищный, буквальный смысл. Помощи ждать было неоткуда. Я была погребена заживо.
Внезапно я ощутила странное, почти извращенное спокойствие. Это была уже не борьба, не испытание, подстроенное мужем, а нечто иное, воля стихии, против которой мои обиды, моя гордыня, моя злость на Геннадия казались такими мелкими, такими ничтожными. Он хотел меня сломать, а природа решила просто стереть, как случайную помарку на белом листе.
Борьба с паникой и поиск выхода
Первым было не отчаяние, а какая-то животная, иррациональная ярость. Я начала колотить кулаками в снежную стену, кричать, выплескивая свой гнев и страх. Но крик вяз в плотной массе, а удары отдавались лишь глухим эхом. Я была похожа на муху, бьющуюся о стекло, — бессмысленно и жалко.
Потом я бросилась обратно внутрь. Окно! Оно было маленьким, вросшим в стену, и за ним была та же белая, непроницаемая мгла. Я попыталась открыть его, но старая рама, рассохшаяся и разбухшая от влаги, не поддавалась. Я била по стеклу кулаком, но оно, покрытое толстым слоем льда, лишь глухо дребезжало.
Я начала разгребать снег у порога руками. Просто так, без всякой цели. Ледяные кристаллы обжигали кожу, пальцы мгновенно занемели, ногти ломались, но я продолжала скрести, как обезумевший зверь, пытающийся выбраться из западни. Через несколько минут я отдернула руки. Они были багровыми, бесчувственными, покрытыми ссадинами.
Это было бесполезно. Снег был плотным, спрессованным ветром в монолитную стену.
И тут на меня накатила паника. Та самая, от которой темнеет в глазах и перехватывает дыхание. Захотелось сесть на пол и выть. Просто выть, пока не кончатся силы. Мысль о том, что я могу быть похоронена здесь заживо, была настолько чудовищной, что мозг отказывался её обрабатывать. Я задыхалась, хватая ртом спертый, холодный воздух.
— Спокойно, Лариса, — прошептала я сама себе, обхватив себя руками. — Спокойно. Дыши.
Я заставила себя сделать несколько глубоких вдохов. Паника это враг. Паника убьет меня быстрее, чем холод и голод. Нужно думать. Искать рациональный выход.
Я обошла свою крошечную тюрьму. Осмотрела каждый угол. Лопаты не было. Даже совка. Ничего, чем можно было бы копать. Топор. Он стоял в углу. Но прорубить стену из толстых бревен было невозможно. Я не лесоруб.
Я подняла голову вверх. И увидела его. Тонкий, едва заметный лучик света, пробивавшийся сквозь щель в потолке. Крыша! Она была старой, хлипкой, покрытой каким-то трухлявым рубероидом и тонкими досками. Это был мой единственный шанс. Безумный, отчаянный, но шанс.
Мысль о том, чтобы лезть на крышу, карабкаться по скользким балкам, была пугающей. Но она была лучше, чем сидеть и ждать смерти в этой ледяной могиле. Я решилась.
Побег через крышу
Готовиться пришлось недолго. Я подтащила к стене единственный шаткий табурет. Забралась на него, дотянулась до потолка. Доски были старыми, подгнившими. Я поддела одну из них пальцами, потянула. Заноза впилась под ноготь, но я, стиснув зубы, продолжала тянуть. Доска поддалась, с сухим треском оторвалась. В образовавшееся отверстие хлынул поток ледяного воздуха и снежной пыли.
Работа закипела. Я отрывала доску за доской, не обращая внимания на боль. Руки были в крови, в занозах, ногти сломаны под корень. Но я этого не замечала. Мною двигало одно-единственное желание — выбраться. Вырваться на волю, на воздух. Каждое движение было пыткой. Тело, ослабленное голодом и холодом, отказывалось слушаться. Мышцы горели, дыхание срывалось.
Но я карабкалась вверх, цепляясь за балки, подтягиваясь на одних руках. Это было похоже на рождение наоборот, я выбиралась из тесной, тёмной утробы наружу, в холодный и враждебный мир.
Наконец, голова оказалась над крышей. Я высунулась из дыры и замерла.
Мир исчез.
Бесплодные поиски в белой мгле
Вокруг не было ничего. Только белая, клубящаяся мгла. Пурга не утихала. Ветер швырял в лицо пригоршни колючего снега, слепил глаза, забивал дыхание. Сторожка почти полностью скрылась в огромном сугробе, из которого торчал лишь угол крыши и труба. Я была на вершине маленького, одинокого острова посреди бушующего белого океана.
Выбравшись окончательно, я съехала по сугробу вниз. Ноги по колено утонули в снегу. Я стояла, растерянно озираясь. Что дальше? Куда идти? Во все стороны простиралась одна и та же однородная, белая пустота.
Но сидеть на месте было нельзя. Голод гнал вперёд. Нужно было найти хоть что-то съедобное. Хоть что-нибудь. Я брела наугад, проваливаясь в снег, тратя последние силы. Я искала хоть какие-то ориентиры — дерево, куст. Но всё было скрыто под толстым снежным покровом.
Я пыталась раскапывать снег руками в тех местах, где, как мне казалось, могли расти ягоды или орехи. Бесполезно. Я вспоминала какие-то обрывки из передач о выживании. Хвоя. Её можно жевать. Я нашла ветку ели, торчащую из-под сугроба, сорвала несколько иголок и сунула в рот. Горький, смолистый вкус вызвал приступ тошноты.
Мышиные норки. Где-то под снегом должна быть жизнь. Я искала их, как сумасшедшая, падала на колени, разгребала снег, пока снова не ободрала руки в кровь. Но снег был слишком глубоким, промёрзшим.
Силы покидали меня. Голова кружилась, ноги стали ватными, в глазах появились тёмные пятна. Я поняла, что это конец. Я не найду здесь ничего. Этот белый, безмолвный мир был абсолютно пустым.
Граница выживания
Пурга усиливалась. Ветер выл, как заправский плакальщик на похоронах мира. Он сбивал с ног, проникал под одежду, выдувая последние остатки тепла. Мокрая от пота и растаявшего снега одежда обледенела и превратилась в ледяной панцирь.
Всё тело болело. Каждый шаг отдавался мучительной болью. Внутри не осталось ничего — ни злости, ни упрямства. Только животный, первобытный страх и всепоглощающее, бескрайнее одиночество. Я была одна. Одна во всей Вселенной.
Ноги подкосились, и я упала в снег. Мягкий, почти ласковый. Я попыталась встать, но не смогла. Тело отказывалось подчиняться. Тогда я поползла. На четвереньках, как раненый зверь, оставляя за собой неглубокую борозду. Я ползла без цели, без направления, просто потому, что не могла заставить себя лежать и ждать смерти.
Но и на это сил не хватило. Проползя несколько метров, я остановилась. Голова упала на снег. Перед глазами всё плыло. Белая мгла начала мерцать, переливаться радужными кругами. Стало вдруг тихо и спокойно. Холод отступил, сменившись странным, обволакивающим теплом. Я знала, что это плохой признак. Знала, что так замерзают. Но мне было уже всё равно. Я устала. Бесконечно устала.
Я закрыла глаза, проваливаясь в белую, вязкую пустоту. Последней мыслью было сожаление. Не о себе. О детях.
Погребенная заживо
Снег, мелкий и колючий, ложился на мои волосы, на ресницы, укрывая меня белым саваном. Ветер выл над моей головой свою бесконечную, тоскливую песню. Я лежала, почти полностью поглощенная сугробом, и моё дыхание становилось всё тише, всё реже, пока почти совсем не стихло…
Когда вновь пришла в себя, я уже была в сторожке, закутанная в овечье одеяло Степана…
Продолжение следует…
Делитесь своими мыслями в комментариях и подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить следующую главу романа «Жена тайги»!