Один из комментаторов, опережая мои публикации, уже написал свой отзыв: «Сложный человек этот Молчан, не будет у него полного единения ни с Рябовым, ни даже с Крыковым. Те люди созидатели, а Молчан разрушитель». Эта мысль кажется мне абсолютно верной: при всех его лучших качествах, Молчан именно разрушитель. Он озлоблен на власть имущих (бесспорно, тут есть за что) и уже не остановится ни перед чем. А всё лучшее, что он делает, получается как-то «попутно»…
Новая встреча с Молчаном – в дни подготовки Архангельска к шведскому нашествию. Изменилось ли что-нибудь за прошедшие годы?
По отдельным фразам можно догадываться, что побывал он под Азовом, вернувшись сюда, готовит и здесь «сполох». Первое же его «дело» - убийство «холопя княжеского» («Тот Андрюшка и на Азове извет сделал и здесь ладился к некоторым. За христианскую стрелецкую кровь его кончили»). А ждёт возможности открыто выступить - «Ударили бы сполох, пожгли бы дьявола-воеводу, взяли бы бритомордых иноземцев в топоры».
В статье, посвящённой Крыкову, я уже писала, как таможенник пытается несколько «притормозить» своих товарищей, понимая их ненависть к угнетателям, но и ясно осознавая, к чему подобное выступление может привести: «Для чего же кровь русскую лить - боярину да иноземцу-вору на радость?
Да, Молчан вместе с другими будет встречать шведов на Марковом острове. Но мне не даёт покоя один его диалог с Кузнецом. В самый разгар подготовки батареи становится известно, что «прознал воевода клятый» про приготовленную челобитную. И Молчан видит единственный выход – «Бежать тебе надобно». Но у Кузнеца одно возражение: «Бежать, оно верно. А Пушечный? Кто там делать будет? Швед-то близко!» В ту минуту Молчан ничего не возразит. Но мне почему-то кажется, что для него такой преграды не стояло бы… Почему Крыкову всё время приходится напоминать ему о близости куда более страшной опасности - от шведов: «Ему, вору, междоусобье наше на руку, оттого ослабнем мы, легче ему брать нас. И выйдем мы перед городом Архангельском, перед Русью, перед Москвою – изменниками».
Я не раз и не два, читая роман, задавала себе вопрос: а мог бы Молчан как-то изменить свою участь?
Вспомним его встречу с Апраксиным в Воронеже. Прочитав принесённую челобитную и расспросив Молчана обо всём (напоминаю ещё раз: у Германа никаких воспоминаний о том, как «побегали» когда-то, нет и быть не могло), Фёдор Матвеевич, выясняет, кто стоит перед ним («Беглый я от господина Зубова, который у тебя в столовом покое вино пьёт»), и следует интересный диалог: «Может, он тебя и не помнит?» - «Он не помнит, люди его помнят». – «Для чего ж ты шёл?» - «Челобитную нёс. Не мои слёзы, не моя кровь. Нёс - и донёс». – «А далее что будет?» - «Там поглядим...» И – неожиданный вопрос: «Не моряк?» - «Вроде бы и нет». – «Зря!» Не кажется ли вам, что Апраксин был готов принять этого странного человека во флот, если бы тот захотел? При желании, наверное, это не было бы трудно. Расправляться с беглым холопом он никак не собирается - после беседы велит «вывести Молчана из дому»: «Ежели в столовом покое остановят сего негоцианта, скажи: некогда ему», - и не его вина, что Молчан всё же попадётся людям Зубова.
Но верно замечено, что «разрушителю» Молчану не нужно служение государству в какой бы то ни было форме. Вспомним, как он будет внушать раненому Рябову: «Погоди, кормщик, слушай что скажу: нам всем уходить надобно. Уйдём в тайгу, я пути тамошние знаю. Самоединов отыщем добрых, не пропадём. А с прошествием времени подадимся на Волгу, в степи. Не со здешнего воеводы, с другого, да шкуру сдерём». Похоже, что главное его призвание – всё же разбой… Как распорядится своей судьбой Рябов, полагаю, напоминать не нужно, а вот Кузнеца Молчан уведёт за собой: «Видать, и тебя припекло. Вон оно как случается-то. Ну-к, что ж, ныне с тобой мочно и в леса идти али подалее - зипуна добывать» (надеюсь о Кузнеце ещё написать особо). И сейчас он уже наметил свой путь, о чём раньше говорил Кузнецу: «От Воронежа мы с тобой на Чёрный Яр подадимся, на Волгу-матушку. Там мужички наши поджидают, вздохнем малость. А оттудова к Астрахани».
И напоминаю для тех, кто не читал или подзабыл книгу: Молчан становится «колодником» вовсе не после того, как захватили его люди Зубова. При встрече с Рябовым в Петербурге (а будет это «двадцать лет спустя») он сам расскажет: «Нет, друг любезный, нет, Иван Савватеевич, не за то секли меня кнутом нещадно, не за тебя рвали ноздри и персты рубили: в те поры ушёл я, ох, ловко ушёл, за твое золото ушёл и долго, мил человек, по белому свету гулял. Ну, гуля-ал!.. Славно гулял, многие меня, небось, и по сей день добрым словом поминают! Побывал в дальних краях, и на Волге-матушке, и на Дону на тихом».
Мы прочтём в романе, как в княжеской усадьбе, соблазнив караульщика («Слышь! У меня золото есть. Много! Отпусти, отдам... Коней надо ещё свести. На конях уйдём! На Волгу! Слушай, друг, у меня там народишко есть - кремень мужики. А продашь меня - всё едино золото князю достанется»), он бежит из «узилища», при этом без жалости расправляясь с другими сторожами («Да и что их, боярских холуев-караульщиков, жалеть?»)
Он верен своим представлениям: «Собрались бы числом поболее, тогда и берегись нас, тогда бы и боярство нам поклонилось, тогда бы и царь правду сведал. Князей, да бояр, да воевод перевешать, царя спросить: как жить станем? Небось бы, и зажили правдою, как надобно». Он расскажет Рябову, что участвовал в булавинском восстании: «С ним и был я все время, поднимал голытьбу». Кто-то из моих комментаторов несколько удивился: «Так и хочется спросить, а что с некрасовцами-то не ушёл?» А потому и не ушёл, что не хотел жить в покое, что «разрушительское» начало не давало: «И тогда я ещё ушёл, спасся. Столь повидал - иному бы и на три жизни хватило...»
Он и сейчас сдаваться не собирается: «Думаешь, не уйду? Так тут и останусь? Шесть разов уходил, уйду и на седьмой. Оглядеться только надобно, сбежать без промашки, иначе голову отрубят. Нет, я, друг милый, уйду, догуляю своё...»
Здесь снова отличие от фильма, где заключительные фразы диалога звучат безнадёжностью: «Потерпи маленько… Вызволим…» - «А как не вытерплю?»
Иллюстрация, естественно, - кадр из фильма, а должно всё выглядеть вовсе не так: и старше герои, и Рябов только что вышел с совещания у царя в адмиралтейц-коллегии
Да, образ Молчана очень сложный и неоднозначный. Воплощает он, как мне кажется, в полной мере слова немодного ныне В.И.Ленина, что «века крепостного гнета… накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости» у русских крестьян». Но, в отличие от других персонажей романа, у Молчана в основном эта решимость выливается именно в разрушающей энергии.
И недаром Таисья, выслушав рассказ мужа о неожиданной встрече и его сомнения, к кому идти просить за Молчана («К Сильвестру Петровичу! Идти, просить? Как-никак родственник, свой! Или к Апраксину? К самому Петру Алексеевичу?»), вытирая слёзы, «уверенно» скажет: «Никто не поможет! Да и не надо ему ихнее прощение! Не примет...»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Путеводитель по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь