Наверное, начинать эту статью нужно с некоторого отступления от основной темы.
В своих публикациях я много раз затрагивала экранизации литературных произведений. Ещё чаще делают это мои комментаторы, и приходится мне подчас спорить с ними, указывая, что нельзя делать выводы, опираясь на режиссёрские фантазии (совсем на днях – один из читателей целую концепцию «Бесприданницы» построил, отталкиваясь от персонажа, сыгранного в рязановском фильме А.В.Панкратовым-Чёрным. Беда только в том, что у Островского оный персонаж отсутствует). Иногда и мне указывают что-то вроде «Сказано же точно в фильме», а то, что это сказано именно в фильме, а режиссёр, в принципе, такой же читатель, как и мы с вами, не учитывается.
К сожалению, есть такое своевольство и в прекрасной, повторюсь, постановке «России молодой», и связано оно с образом Молчана.
Я сейчас имею в виду, разумеется, не внешнее «несходство» киноперсонажа с героем книги. Да, Молчан, сыгранный Н.В.Олялиным, вовсе не похож на свой книжный «портрет» («чёрный, кряжистый, приземистый, с лицом, обросшим жёсткою курчавою бородою, с вечно насмешливым блеском глаз под мохнатыми бровями»), но по передаче характера попадание мне кажется полным. Но как первое, так и с последнее его явление в фильме – полная «отсебятина» авторов. И если появление его на «государевой дороге» я ещё могу понять (сюжетная линия должна быть завершена, а события, описанные в эпилоге, в фильм не вошли; вообще же о его последней встрече с Рябовым я ещё, конечно, напишу, а сейчас прошу никак её не комментировать), то первое его появление в фильме, простите, выше моего понимания.
Мы видим странника, наблюдающего за тем, как везут на Плещеево озеро «потешные струги», потом он кинется помогать вытаскивать застрявшие телеги. Затем в кругу работных людей будет смеяться над царём, дерзко ответит подошедшему государю, а когда царь прикажет заковать его «в железа», сбежит, и будут его ловить… И, естественно, не поймают, и Пётр резюмирует: «Сбежал беглый-то. Ловок». И, простите, повторю вслед за одной очень любимой мною (и знаю, что ещё многими) литературной героиней: «Ну уж это, вот режь ты меня сейчас на части, ни за что не пойму, к чему приписать!» Потому что совсем уж это выглядит неестественно.
Молчан – беглый. Как объяснит автор, «да не просто беглый, а ещё и пытанный за воровские скаредные слова, сказанные против боярина, да не просто сказанные, а сказанные с ножом в руке, когда Пашка Молчан нож на боярина своего князя Зубова посмел поднять. Боярин-князь своим судом приговорил его батогами бить нещадно и собрался было рвать ноздри, да преступный холоп не дураком родился - не стал своей смерти дожидаться, подкопал клеть, где сидел за караулом, и в бега».
Почему побежал на Белое море, понять несложно: даже в XIX веке на этих территориях не было ни одного дворянского поместья, а следовательно, не было и крепостного права. Сам Молчан скажет, что «много здесь беглого люда». Но каким образом занесло его на путь царского поезда, да ещё почему вдруг он так открыто, а затем и вызывающе себя повёл… Непонятно! Кстати, весьма искусственным кажется мне и вставленный авторами фильма в сцену встречи Молчана с Апраксиным в Воронеже диалог, когда Фёдор Матвеевич вдруг узнает его и вспомнит: «Побегали мы за тобой».
Поэтому договоримся сразу: о Молчане на Плещеевом озере не упоминаю, пусть всё останется на совести постановщиков фильма.
А как же выведен он в романе?
Впервые появится, когда Афанасий Крыков, решивший «зверовать моржа», «нашёл дружка - человека "с причиною", как тот сам про себя изъяснился». Молчан откроется Крыкову неожиданно для самого себя и будет рассказывать ему об ужасах крепостной жизни, и, наверное, тогда и зародится в душе таможенника стремление узнать всю правду («смотрел в строгие глаза Молчана, сердце обливалось кровью, словно медленной вереницей проходили перед ним люди, о которых говорил Пашка»).
Молчан всё время будет вспоминать о Степане Разине – «Человек наибольшой». Вряд ли мог он быть сподвижником атамана (с момента восстания прошло больше двадцати лет), но рассказы и песни о нём, слышанные, видимо, от других беглых, он хранит в памяти.
О занятиях Молчана на Белом море мы ничего точно не знаем. Судя по всему, он сблизился со многими, подобными себе («Попозже пришёл Пашка Молчан с товарищами - Ватажниковым, Кузнецом и Ефимом Гридневым, тоже беглыми»), зарабатывает вместе с ними себе на жизнь (Гриднев вспомнит, как «ходили давеча к ярмарке бечевой суда тянуть»), но при этом, говоря языком ХХ века, ведёт пропаганду. Так, приносит он и читает тетрадь: «Ты слушай, Афанасий Петрович. Обо всём в сей тетради написано: о судьях неправедных-мздоимцах, о дьяках-живоглотах, о лихоимстве приказном». И вот именно в беседе после чтения тетради услышим мы, как расходятся позиции Молчана и Крыкова.
Конечно, Афанасий Петрович никогда не выдаст своих товарищей, но он прекрасно понимает, сколь опасно чтение подобной тетради («Сии листы запрещённые именуются прелестными. Как накроют с тетрадкой - батогами не отшутишься. Не менее как колесовать будут»). Однако и он, и таможенник Прокопьев, тоже беседующий с беглыми, не считают нужным куда-то бежать, от кого-то прятаться, а предпочитают, оставаясь на месте, делать своё дело. Крыков объяснит, почему считает лучшим для себя быть при службе: «К делу ближе. Всё ж таки корабли здесь строят, мало ли как оно обернётся. Капралом я тоже, Федосей, от иноземных воров не отстану».
И Крыков, и Прокопьев считают, что «корабли большие строить - дело доброе». «Были бы у нас тут корабли да фрегаты с пушками, с кулевринами, с абордажными командами, иначе бы жили. Негоцианты да иноземцы, что тайно товары возят, куда бы потише стали», - скажет Крыков. А Молчан лишь усмехается: «Да леший с ними, с кораблями! Нам что так, что эдак голову в петлю. Чего об чужом думать».
Интересно, что все беглые, кроме Кузнеца, окажутся на строительствах верфи. Крыков отметит: «Хорошо ещё, что не скрутили им руки и не отправили на Москву, да в Кромы, да в Рязань, - там бы бояре их казнили смертью», - но, видно пока они особых подозрений не вызывают. А оказавшийся в Соломбале Молчан встречается с Рябовым, сразу проявив себя в сцене, когда заступится кормщик за «самоедина» Пайгу: «Рябов с грохотом швырнул доски под ноги Швиберу, распрямил могучие плечи, шагнул вперед, закрыв собою старика. И тотчас же почувствовал - не один, рядом прерывисто дышал ещё человек, - кто, он не заметил».
Однако никак нельзя сказать, что они быстро сближаются: после сцены, где они меряются силами (Молчан «подставил согнутую в локте руку. Рябов хотел разогнуть с ходу - не вышло. Пришлось повозиться, пока распрямил») автор описывает их нам в основном по отдельности, хотя Молчан и будет поддерживать Рябова во всех его противостояниях жестокостям надсмотрщиков.
Однако – и мы это ещё увидим! – Рябов «со товарищи» вроде бы прекрасно понимают, о чём и почему поёт Молчан (услышав «С астраханского да с воеводы с жива кожу я сдеру», Митенька спросит: «За что он его так, дядечка?» - услышит в ответ: «За дело, небось!» - ответил Рябов. А Семисадов ещё и добавит: «Мало одной кожи-то! За наши беды и поболе содрать можно, чтобы вовеки неповадно было»). Но сами выбирают для себя другую дорогу…
И различные их позиции будут хорошо видны при описании обороны города.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Путеводитель по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь