Солнце, достигнув зенита, превратило Жемчужное в раскаленную сковороду. Воздух над площадью колыхался маревом, растворяя контуры домов. Запах нагретого асфальта, морской соли и сладковатого аромата цветущих лип смешивался в тяжелую, дурманящую смесь. Заезжие туристы исчезли с улиц, укрывшись в кондиционированных комнатах или под густыми кронами редких деревьев у пляжа. Поселок дремал в полуденном оцепенении, но под этой сонной оболочкой клокотало напряжение, словно магма под тонкой коркой вулкана.
Правда, выплеснутая тетей Галей, жгла Лизу изнутри сильнее полуденного солнца. Каждая деталь рассказа – предательство, продажа, нож, намеренный поджог – отпечаталась в сознании огненными буквами. Она шла по раскаленным камням площади, мимо затихшего колодца, не чувствуя ни жары под ногами, ни слепящего света. Внутри бушевал вихрь: жалость к Даниилу, достигшая физической боли; ярость к Сергею, холодная и расчетливая; и жгучее желание действовать. Сейчас. Пока не поздно. Пока искра правды, разожженная тетей Галей и подхваченная Саней, не погасла под напором лжи и страха.
Ее цель была ясна и страшна: «Причал». Зашторенная, глухая крепость Даниила. Она должна была к нему пробиться. Не для утешений – он бы их отшвырнул. Не для пустых слов поддержки. Она должна была сказать ему, что знает. Знает всю глубину его боли, весь масштаб предательства. И что она на его стороне. Несмотря на его стену, на его гнев, на его отчаяние. Возможно, именно сейчас, в момент его полного поражения и изоляции, это знание могло стать тем самым якорем, который не даст ему уйти в окончательный отлив.
По пути она заметила перемены. У двери своей лавки, в тени навеса, сидела тетя Галя. Не плакала, не прятала лица. Она сидела прямо, ссутулившись лишь под тяжестью лет, но ее взгляд, обычно добродушно-усталый, был твердым и каким-то… очищенным. Она встретилась глазами с Лизой и едва заметно кивнула. Знак. Знак того, что бремя сброшено, и теперь она готова нести последствия. У колодца, куда Лиза подошла за глотком воды, стоял дядя Миша. Он копался с ведром, избегая ее взгляда, но его смущенное бормотание «Здорово, Лизанька» звучало иначе, чем вчера – без прежней осторожной нейтральности. В нем читалось смущение и… вопрос. Он слышал шепотки. Он знал, что что-то произошло. И тень Сергея уже не казалась ему такой привлекательной.
Самого Сергея не было видно. Возможно, он наслаждался прохладой в доме Никифорыча, продолжая плести паутину. Возможно, обдумывал следующий ход после публичного триумфа. Лиза не видела Саню, но чувствовала – мальчишка сейчас метался где-то, раздираемый стыдом и ужасом от услышанного, разнося вместе с тем вирус правды среди своих сверстников или тех, кто его слушал. Искра работала.
Она подошла к «Причалу». Терраса была пуста. Стулья стояли на столах вверх ногами – знак, что заведение закрыто не просто так, а надолго. Занавески на окнах были плотно задёрнуты. Гробовая тишина. Лиза остановилась перед дверью, внезапно охваченная сомнением. Что она скажет? «Я знаю, что Сергей воткнул тебе нож и поджёг кафе»? Звучало чудовищно. Будто она сама вонзает в него этот нож снова. Но отступать было поздно. Она глубоко вдохнула, вобрав в себя запах моря, нагретого дерева и собственного страха, и решительно постучала.
Никто не ответил. Она постучала снова. Громче. Настойчивее.
– Даниил! Это я! Лиза! Открой, пожалуйста! – ее голос прозвучал громко в полуденной тишине, резанув по ушам.
За дверью послышались шаги. Тяжелые, медленные. Замок щёлкнул. Дверь приоткрылась на цепочке. В щели мелькнул глаз – налитый кровью, с тёмными кругами, дикий и усталый до одури. Даниил. Но это был не тот Даниил, с которым она пила кофе и рисовала меню. Это был призрак. Измождённый, небритый, в мятой футболке. От него пахло потом, кофе и чем-то ещё – затхлым отчаянием.
– Чего? – его голос был хриплым, как скрип несмазанной двери. Без эмоций. Пустым.
– Даниил… пусти меня. Пожалуйста. Надо поговорить, – сказала Лиза, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Некогда, – он попытался захлопнуть дверь, но Лиза успела упереться ладонью в косяк.
– Некогда страдать в одиночку! – выпалила она, забыв о дипломатии. – Я знаю! Знаю всё, Даниил! Про кафе! Про Сергея! Про нож! Про поджог!
Глаз в щели сузился. В нем мелькнуло что-то – не удивление, а ледяная ярость. Цепочка звякнула, дверь распахнулась. Даниил стоял в проеме, заслоняя собой полумрак помещения. Он казался выше, шире в плечах, наполненным опасной, сжатой силой.
– Откуда? – спросил он тихо. Слишком тихо. Голос был как лезвие, приложенное к горлу. – Кто тебе наболтал? Галя? Катя?
– Неважно! – парировала Лиза, чувствуя, как сердце колотится о ребра. Она сделала шаг вперед, заставляя его отступить в глубь узкого коридора. Дверь захлопнулась за ней, погрузив их в полутьму и густой запах недавнего безумия. – Важно то, что я знаю правду! Знаю, что он сделал! Знаю, почему ты… – она запнулась, – почему ты так взорвался. И я здесь, чтобы сказать… что я с тобой. Что мы… что люди начинают понимать!
Он стоял перед ней, дыша тяжело, как загнанный зверь. Его лицо в полумраке было искажено гримасой боли и гнева.
– С тобой? – он усмехнулся, и этот звук был страшнее крика. – Ты? Которая болталась с ним у колодца? Которая слушала его сладкие сказки? Которая полезла ко мне с вопросами после его нашептываний? – Он сделал шаг вперед, вынуждая Лизу отступить к стене. Пространство коридора стало тесным, душным. – Ты знаешь? А что ты знаешь, Лиза?! Ты знаешь, как пахнет горелая плоть? Своего дела? Своей мечты? Ты знаешь, каково это – чувствовать, как нож входит в твой бок, и видеть при этом глаза человека, которого считал братом?! Видеть, как он чиркает зажигалкой?! Слышать его смех?! – Его голос нарастал, срываясь на хрип. – Ты знаешь, что такое полгода ада в больнице и в полиции, где тебе не верят? Что такое потерять все и приползти сюда умирать?! Что?!
Каждое слово било Лизу, как молот. Она видела перед собой не Даниила, а ту ночь. Огонь. Кровь. Предательский смех. Его боль была такой осязаемой, такой всепоглощающей, что у нее перехватило дыхание.
– Я… я не знаю… – прошептала она, сжимая кулаки, чтобы не разрыдаться. – Но я вижу! Вижу, что он делает сейчас! Вижу, как он снова пытается тебя уничтожить! И я хочу помочь! Мы можем…
– Помочь?! – он перебил ее с такой силой, что она вздрогнула. – Чем? Словами? Слезами? Рисунками?! – Он презрительно махнул рукой в сторону зала, где, наверное, все еще висело ее меню. – Твоя помощь – это лезть не в свое дело! Распускать сплетни! Ты думаешь, твоя болтовня с Галей что-то изменит?! Он пережует это и выплюнет! Как всегда! А мне… мне теперь еще и с твоим «сочувствием» разбираться?! – Он отвернулся, схватившись за голову. – Боже… Я хотел забыть! Зарыть это дерьмо так глубоко, чтобы оно никогда не всплыло! Я построил здесь новую жизнь! Бревнышко к бревнышку! А он пришел… и ты… вы все… вы расковыриваете раны! Вы не помогаете! Вы добиваете!
– Нет! – вскрикнула Лиза, отталкиваясь от стены. Ее собственный страх сменился отчаянием и обидой. – Я пытаюсь остановить его! Пытаюсь дать тебе оружие! Правду! Чтобы ты не был жертвой в глазах всех! Чтобы люди увидели его настоящего!
Он резко обернулся. Его глаза в полумраке горели безумным огнем.
– Оружие? Правду? – Он горько рассмеялся. – А что правда, Лиза? Слова Гали? Твои догадки? Это не оружие! Это плевки в сторону танка! У него деньги! Связи! Льстивый язык! А у меня… – он ударил кулаком в грудь, – у меня только этот шрам! И память! И тихая гавань, которую он топит в говне! И ты… – он посмотрел на нее с такой ледяной ненавистью и разочарованием, что у Лизы похолодело внутри, – ты своей болтовней только ускорила развязку! Ты дала ему повод! Ты поверила ему тогда! На площади! Я видел! Видел твои глаза, когда он тебе свои сказки рассказывал!
Это было несправедливо! Чудовищно несправедливо! Она на мгновение дрогнула, но потом в ней вскипело.
– Я поверила на минуту! Да! Он мастер лжи! Но я увидела шрам! Я поняла, что он лжет! Я пошла к Гале! Я искала правду! Для тебя! – Она тоже повысила голос, не в силах сдержать слезы. – А ты?! Ты что сделал?! Заперся! Молчал! Позволил ему плести паутину! Позволил ему сделать из тебя монстра в глазах всех! Ты сам дал ему оружие против себя! Своим молчанием! Своей гордостью!
Ее слова попали в цель. Он вздрогнул, как от удара. Лицо его исказилось от боли и ярости. Он шагнул к ней так близко, что она почувствовала жар его дыхания, запах отчаяния и немытого тела.
– Вон, – прошипел он. Голос был низким, опасным, как гул подземного толчка. – Вон отсюда. Сейчас же. И не смей сюда больше приходить. Не смей ко мне лезть. Не смей трогать мое прошлое. Ты уже навредила достаточно. Займись своими камнями. Или рисуй Сергея – он тебе явно симпатичнее. Вон!
Он не кричал. Но эти тихие, насыщенные ненавистью слова были страшнее любого крика. Он указал на дверь. Его рука дрожала.
Лиза стояла, оглушенная. Слезы текли по ее лицу, но она не вытирала их. Боль от его несправедливых обвинений смешивалась с острой жалостью к нему и леденящим страхом. Она проиграла. Не Сергею. Даниилу. Его стене. Его нежеланию быть спасенным. Его убеждению, что любое участие – это предательство.
Она не нашлась, что сказать. Ничего, что могло бы пробить эту броню отчаяния и гнева. Она посмотрела на него в последний раз – на его сведенное судорогой боли лицо, на глаза, полные мрака, – и повернулась. Медленно, как во сне, открыла дверь. Ослепительный солнечный свет ударил в лицо. Она шагнула на раскаленную террасу, и дверь захлопнулась за ее спиной с глухим, окончательным стуком.
Жара обрушилась на нее, как физический удар. Шум прибоя, крики чаек – все звучало приглушенно, как из-под воды. Она стояла, прислонившись к горячей стене «Причала», глотая воздух, пытаясь совладать с рыданиями, подступавшими к горлу. Он оттолкнул ее. Окончательно. Безвозвратно. Ее попытка помочь, ее знание правды – все было растоптано, названо вредом и предательством.
Она подняла голову, щурясь от солнца. На другом конце площади, выйдя из тени липы, появился Сергей. Он был в белом, беззаботно размахивая солнцезащитными очками. Увидев ее у «Причала», он замедлил шаг. Потом улыбнулся. Широко. Победно. И сделал несколько неспешных шагов в ее сторону.
Этот вид, эта улыбка переполнили чашу. Ярость, чистая и ослепляющая, как полуденное солнце, хлынула через край. Она не думала. Не рассчитывала последствий. Она оттолкнулась от стены и пошла ему навстречу. Быстро. Решительно. Ее слезы высохли. В глазах горел только холодный огонь ненависти.
Сергей остановился, слегка удивленный ее напором. Улыбка не сходила с его лица.
– Лиза! Какая неожиданная… – начал он сладким голосом.
Она не дала ему договорить. Она остановилась в шаге от него, подняв голову, глядя прямо в его карие, пустые глаза.
– Я знаю, – сказала она громко, отчетливо, чтобы слышали, возможно, притаившиеся за ставнями соседи. – Знаю все. Про кафе. Как ты продал его. Как ты воткнул нож в лежачего. Как ты вылил спирт и поджег. Знаю, какой ты человек.
Улыбка на лице Сергея застыла. Потом медленно сползла, как маска. В глазах мелькнуло нечто – не страх, а холодное, звериное раздражение. И… предвкушение.
– Милая Лиза, – прошипел он тихо, так, чтобы слышала только она. – Ты, кажется, перегрелась на солнце. Опять бредишь? Или твой неуравновешенный друг накрутил тебя новыми сказками? – Он сделал шаг ближе, его дыхание пахло мятной жвачкой. – Будь осторожна. Клевета – уголовно наказуема. А у меня хорошие адвокаты. И свидетели твоих… истерик.
Он наблюдал за ней, как кот за мышью, ожидая реакции – страха, замешательства, слез.
Но Лиза не дрогнула. Ярость, кипевшая в ней, была сильнее страха. Она улыбнулась. Холодно. Презрительно.
– Свидетели? Как те, что видели, как ты «защищался» ножом? Или как ты «случайно» поджег кафе? – Она повысила голос, обращаясь уже не к нему, а к невидимым слушателям за окнами: – Он предатель! Поджигатель! Пытался убить! А теперь приехал сюда добить того, кого не смог тогда! Но не выйдет! Правда вылезет, Сергей! Как дерьмо из помойной ямы! И ты в ней захлебнешься!
Она видела, как сузились его зрачки. Как скула дрогнула. На мгновение маска беспечности спала, обнажив злобное, хищное лицо. Он поднял руку – не для удара, а чтобы схватить ее за плечо, заткнуть рот, может быть.
Но Лиза была быстрее. Она резко отпрыгнула назад, как от гадюки.
– Не смей трогать меня! – крикнула она так громко, что эхо отозвалось от стен. – И знай: я не боюсь тебя. И он – она кивнула в сторону «Причала», – не боится. Больше. Мы знаем. И другие узнают. До последней мерзкой детали.
Она развернулась и пошла прочь. Не побежала. Пошла ровным, твердым шагом, чувствуя его взгляд, впивающийся ей в спину. Жара пекла, но внутри у нее был лед. Лед решимости. Она сожгла мосты. С Сергеем. И, возможно, со всем Жемчужным. Но она больше не могла молчать. Она бросила ему вызов на солнцепеке. Публично. Теперь пути назад не было. Оставалось только идти вперед. К краю отлива. В надежде, что где-то там, за гранью, ждет прилив. Или окончательная гибель.
