Дверной звонок прозвенел так настойчиво, будто за ним стоял не курьер с пиццей, а пожарная команда. Марина только что плюхнулась на диван, мечтая о пяти минутах тишины после восьмичасового марафона в офисе. Впереди был отчет, но сейчас ей отчаянно хотелось закрыть глаза и просто не думать.
«Кто это в такую рань?» – пробормотала она, с трудом отрываясь от мягкой обивки. «Рань» – это было шесть вечера, но для нее, вымотанной, оно казалось глубокой ночью.
Открыв дверь, Марина замерла. На пороге, увешанные сумками и чемоданом на колесиках, который явно видел лучшие времена, стояли родители Максима – Галина Петровна и Николай Иванович. Улыбки на их лицах были широкими, но в глазах Галины Петровны Марина уловила знакомый стальной блеск.
«Привет, доченька!» – раскатисто, будто объявляя о прибытии важных персон, произнесла Галина Петровна и, не дожидаясь приглашения, шагнула в прихожую, толкая перед собой свой громоздкий чемодан. Николай Иванович, как всегда немного смущенный, покорно последовал за женой, волоча огромную клетчатую сумку-тележку.
«Мы приехали!» – продолжила свекровь, оглядывая крохотную прихожую их однушки критическим взглядом. – «Здравствуй, Мариночка. Как наши поживают?»
«Здравствуйте…» – растерянно выдавила Марина, отступая под натиском багажа и людей. Сердце неприятно ёкнуло. – «Максим еще с работы… А вы… что так внезапно?»
Галина Петровна сняла пальто и с ходу повесила его на вешалку Марины, поверх ее любимого плаща. Николай Иванович неуклюже ставил сумку на единственное свободное место у стены, загораживая выход.
«Внезапно? Да ничего подобного!» – заверила свекровь, проходя дальше в комнату, которая служила и гостиной, и спальней, и кабинетом. – «Просто решили нагрянуть, проведать! Соскучились по сыночку, да и по тебе, конечно. А тут как раз обстоятельства так сложились…»
Марина почувствовала, как по спине пробежали мурашки. «Какие обстоятельства?» – осторожно спросила она, следуя за Галиной Петровной, которая уже осматривала их скромное жилище.
Свекровь обернулась, ее лицо приняло выражение легкой скорби, хорошо знакомое Марине. «Ах, Мариш, беда у нас. Тот дом, помнишь, в деревне? Тот, что мы ремонтировали?»
Марина кивнула. Домик в деревне под Калугой был предметом гордости и постоянных вложений Галины Петровны.
«Так вот, крыша прохудилась! Совсем! После этих ливней. Потоп, понимаешь?» – Галина Петровна драматично взмахнула руками. – «Всю мебель залило, стены отсырели. Жить невозможно! Плесень, сырость… Здоровью вредно! А ремонт – это ж деньги, время… Мы подумали, ну куда нам деваться? И решили: пока не приведем все в порядок, поживем у вас! Вы же не против? Семья ведь!»
«У нас?» – Марина повторила, как эхо, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Она оглядела свою однушку. Тридцать шесть метров. Они с Максимом едва уживались вдвоем, особенно когда оба работали из дома. А тут… двое еще? Куда? На кухню? На балкон? – «Галина Петровна… здесь же совсем тесно. Одна комната…»
«Ой, что ты, доча!» – Галина Петровна махнула рукой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи. – «Мы не привередливые! Николай на диванчике в комнате пристроится, а я – ну, на кухне на раскладушечке, или прямо здесь на полу, пледом укроемся! Не пропадем! Главное – крыша над головой. А у вас такая уютная квартирочка!» Она улыбнулась, но в ее глазах не было ни капли сомнения, что ее решение – закон. – «Мы переезжаем к вам, пока не найдем жилье! Ну, или пока деревню не отремонтируем. Месячишко-другой, не больше!»
«Месяц? Два?» – голос Марины дрогнул. Она представила эту картину: четыре взрослых человека в одной комнате, общие туалет и ванная, отсутствие личного пространства… И Галина Петровна, чье присутствие всегда было… интенсивным.
«А что? Терпимо будет!» – уверенно заявила свекровь. – «Вон, диван хороший, широкий. Николай, ты ж не толстый?» Николай Иванович покраснел и промычал что-то невнятное. – «А я – человек маленький, мне и уголка хватит. Ты же не против, Мариночка? Семья должна держаться вместе в трудную минуту! Максим будет только рад!»
Марина понимала, что спорить сейчас бесполезно. Галина Петровна уже решила. Она видела это по тому, как та начала снимать с чемодана ремни. «Я… я позвоню Максиму», – тихо сказала она, отступая на кухню, как на поле боя, где можно было хоть на минуту укрыться.
Набрала номер мужа. Трубку взяли быстро. «Привет, зай. Я скоро, пробка жуткая. Что-то случилось?»
«Максим…» – голос Марины предательски дрогнул. – «Твои родители здесь. С чемоданами».
Молчание. Потом: «Кто? Мама и папа? С чемоданами? Зачем?»
«Говорят, у них в деревне потоп. Крыша потекла. И… они переезжают к нам. Пока не отремонтируют или жилье не найдут. На месяц-другой».
Еще более долгое молчание. Потом Максим тихо выдохнул: «Ох… черт. Я… я сейчас. Через полчаса максимум. Держись».
«Держаться» было сложно. Вернувшись в комнату, Марина увидела, что Галина Петровна уже распаковала один чемодан и разложила несколько своих кофточек поверх комода Марины, на ее аккуратно сложенных свитерах.
«Галина Петровна, может, пока не разбирать?» – робко предложила Марина. – «Вдруг… вдруг найдете вариант побыстрее? Или в деревне быстро починят?»
«Да что ты, доча!» – свекровь засмеялась. – «Какой вариант? Мы теперь ваши жильцы! Надо обустраиваться. Ой, а у тебя тут цветочек завял!» Она подошла к фикусу в углу. – «Надо полить. И листочки протереть. Ты же работаешь, времени нет, я теперь займусь твоими цветами! И вообще, тут духота какая-то, окно надо открыть!» Она решительно распахнула окно, впуская поток холодного вечернего воздуха.
Марина сглотнула комок в горле. Она чувствовала себя гостем в собственном доме. Николай Иванович тихо сидел на краешке дивана, разглядывая свои руки.
«Может, чайку?» – предложила Марина, пытаясь вернуть хоть какую-то инициативу.
«Ой, с удовольствием!» – оживилась Галина Петровна. – «Только покрепче, да покислее. И сахару две ложечки. И печеньица, если есть? А у тебя какое печенье? Не то, с шоколадом? Я его не очень…»
Чай помог ненадолго заполнить неловкую паузу. Галина Петровна расспрашивала о работе, о соседях, критически оценивала обои и расстановку мебели («Диван тут не очень смотрится, надо бы его повернуть к окну»). Николай Иванович молча пил чай, изредка кивая.
Наконец, раздался ключ в замке. Вошел Максим. Его лицо выражало смесь недоумения и предчувствия беды.
«Ну, сынок, явился!» – Галина Петровна встала и распахнула объятия. – «Обнимай мать! Мы к тебе приехали!»
Максим машинально обнял ее, взгляд его искал Марину. Она стояла у кухонного проема, и в ее глазах он прочитал все: шок, ужас, мольбу.
«Мама, папа… что случилось?» – спросил он, освобождаясь от объятий.
Галина Петровна повторила историю про прорванную крышу, про потоп, про невозможность жить в сырости и про необходимость временного пристанища. «Мы же не можем на улице ночевать! А гостиницы – это дорого, да и неудобно. А тут родные стены! Вернее, сыновние!» – она весело подмигнула.
Максим сел рядом с отцом, тяжело вздохнув. «Мама… тут же места… Марина права, у нас одна комната…»
«Максимка!» – голос Галины Петровны вдруг стал проникновенным. – «Ты же нас не выгонишь? Мы старые, больные… Николай-то у меня давление скачет, а в сырости ему совсем плохо будет. Мы месяцок-другой, пока ремонт, и все! А ты, Мариночка,» – она повернулась к невестке, – «ты же добрая, понимающая. Семья ведь! Поможете старикам?»
«Мама,» – Максим говорил с усилием, – «ну как мы разместимся? Диван один…»
«Мы уж придумали!» – бодро отозвалась Галина Петровна. – «Папа на диване, я – вот тут, у балкона, матрасик постелю. У вас же есть старый матрас? Или одеяло теплое. Я не капризная! Главное – тепло и сухо. А вы с Маришей – ну, как обычно, на своем месте». Она кивнула в сторону кровати за ширмой.
Марина почувствовала, как кровь приливает к лицу. Спать с мужем в одной комнате, где в двух метрах спят его родители? Это было за гранью.
«Галина Петровна, это… невозможно», – тихо, но твердо сказала она. – «Мы не сможем… Это нарушит весь наш быт. Работу… Отдых…»
Лицо свекрови помрачнело. «Быт? Отдых? А наше здоровье? А крыша над головой? Ты эгоистка, Марина! Ты думаешь только о себе! Максим, скажи ей!»
Максим был в ловушке. Он видел отчаяние жены, но и не мог отказать матери, которая говорила о здоровье отца. «Марин… может, правда, пару недель? Пока они разберутся? Мама говорит, ремонт начнется скоро…»
«Пару недель?» – в голосе Марины прозвучала горечь. – «Максим, ты представляешь? Четыре человека? Один туалет? Одна кухня? Одна комната? Где я буду работать вечером? Где ты?»
«Приспособимся!» – бодро вклинилась Галина Петровна. – «Мы же не мебель! Мы посидим тихонько, телевизор посмотрим. Тебе мешать не будем!»
Марина знала, что это неправда. Галина Петровна не умела сидеть «тихонько». Она комментировала все, давала советы, переставляла вещи, включала телевизор на полную громкость на своих любимых сериалах.
«Максим…» – Марина смотрела на мужа, умоляя его понять.
Он отвел взгляд. «Марин… они же родители. Куда им деваться? Не на вокзал же… Пару недель… потерпим?»
Это было предательство. Небольшое, но предательство. Марина поняла, что сегодня битву она проиграла. Галина Петровна торжествующе улыбнулась.
«Вот и славно! Сынок мой хороший! А теперь, Мариночка, покажи, где у вас постельное белье чистое? И полотенца? И Николай, не сиди, как пень, помоги чемодан в угол отнести!»
Вечер превратился в кошмар. Галина Петровна взяла на себя командование кухней, раскритиковала Маринины кастрюли («Алюминий вредный!»), способ приготовления макарон («Их надо промывать!») и отсутствие нужных ей специй. Николай Иванович, пытаясь помочь, чуть не уронил тарелку. Максим нервно метался, пытаясь угодить всем и только усугубляя ситуацию. Марина молча накрывала на стол, чувствуя себя служанкой в собственном доме.
Спать легли поздно. Галина Петровна действительно постелила себе на полу у балкона старый плед и пару подушек, громко возмущаясь жесткостью паркета. Николай Иванович устроился на диване, который оказался ему явно мал. Марина и Максим легли на свою кровать за ширмой. Тишина не наступала. Николай Иванович захрапел почти сразу – громко и надрывно. Галина Петровна ворочалась, кряхтела, вздыхала. Марина лежала, уставившись в потолок, слушая этот концерт. Максим осторожно обнял ее.
«Прости,» – прошептал он. – «Я знаю, это кошмар. Но куда деваться?»
«Найти им гостиницу, Макс!» – шепот Марины был резким. – «Снять комнату! Любой вариант! Неделю они там пересидят, пока не найдут что-то! У нас же совсем нет места!»
«Дорого, Марин…» – вздохнул Максим. – «У нас кредит, ты знаешь… А они… у них деньги ушли на ремонт, который теперь еще дороже выйдет. Мама говорит, что у них почти ничего не осталось…»
«Значит, мы должны оплачивать их недальновидность?» – не сдержалась Марина. – «И разрушать свою жизнь?»
«Тссс!» – шикнул Максим. – «Услышат! Не сейчас, ладно? Завтра поговорим. Потерпи хоть ночь».
Марина отвернулась. Терпеть. Это слово стало ее новым девизом. Она терпела храп, терпела скрип пружин дивана, когда Николай Иванович ворочался, терпела громкое сопение Галины Петровны. Она терпела мысль, что за ширмой, в двух шагах, спят чужие люди, вторгшиеся в их интимное пространство. Сон не шел.
Утро не принесло облегчения. Марине нужно было на работу, но ванная была занята Николаем Ивановичем, который принимал душ не меньше двадцати минут. Потом ее заняла Галина Петровна, требуя немедленно принести ей «тот розовый халатик». Завтрак превратился в хаос. Галина Петровна критиковала кофе («Жидкий!»), хлеб («Черствый!») и отсутствие сливочного масла («Только спред? Это же яд!»). Она рассказывала Максиму, как правильно жарить яичницу, хотя он жарил ее каждый день последние пять лет.
«Максимка, ты на работу?» – спросила она, когда сын стал собираться.
«Да, мам».
«А ключ от квартиры оставь. Мы с папой, может, сходим в магазин, чего-нибудь купим к ужину. Или по району прогуляемся, посмотрим, как тут у вас».
Марина замерла с чашкой в руке. Оставить ключ? Значит, они будут здесь одни целый день? Ее кровь похолодела. Ее ноутбук, документы, личные вещи… И Галина Петровна, которая любила наводить «порядок».
«Мам,» – Максим колебался, – «может, не надо? Вы отдохните…»
«Что значит не надо?» – брови Галины Петровны поползли вверх. – «Ты что, не доверяешь родной матери в своей квартире? Или это Мариночка не доверяет?» Она бросила колючий взгляд на невестку.
«Нет, просто…» – Максим растерялся.
«Оставляй ключ, сынок, не переживай!» – Галина Петровна протянула руку. – «Мы не сломаем! Наведем красоту, пока вас нет!»
Максим, не глядя на Марину, достал запасной ключ и протянул матери. «Ладно… только… осторожнее».
Рабочий день Марины прошел в тумане. Она не могла сосредоточиться, постоянно представляя, что творится в ее квартире. Что переставляет Галина Петровна? Что трогает? Не полезет ли в ее шкаф с одеждой или в ящик стола? Мысль о том, что свекровь может наводить там свой «порядок», сводила с ума.
Вечером, задержавшись из-за срочного задания, Марина вернулась домой позже Максима. Открыв дверь, она ахнула.
Комната была неузнаваема. Их книжные полки были переставлены, книги стояли не по алфавиту и цвету корешков, как любила Марина, а как попало, перемешавшись с какими-то старыми журналами, которые Галина Петровна, видимо, привезла с собой. Любимая ваза Марины стояла не на тумбочке, а на подоконнике, и в ней красовался букет искусственных цветов – «чтобы веселее было». Штора на балконе была сдвинута, хотя Марина всегда держала ее симметрично. А на стене над диваном, где висела их любимая репродукция Айвазовского, теперь красовался большой, яркий ковер с оленями – явно привезенный из деревни.
«Ну как?» – Галина Петровна вышла из кухни, вытирая руки о фартук Марины. – «Преобразилось? Уютнее стало? Я же говорила – диван надо повернуть! Теперь он к окну боком, и места больше! И коврик повесила – скрашивает стенку, а то голая была. Обои, конечно, не ахти, но мы с этим ковром переживем!»
Марина стояла, не в силах вымолвить ни слова. Она смотрела на свой дом, изуродованный чужеродными вещами и чужой волей. Максим сидел за столом, уткнувшись в тарелку супа, избегая ее взгляда. Николай Иванович смотрел телевизор, громкость была приглушена, но все равно мешала.
«Галина Петровна…» – наконец прошептала Марина. – «Это… моя квартира. Мои вещи. Вы не имели права…»
«Право?» – свекровь надула губы. – «Я старалась, чтоб вам лучше было! Чтобы уютнее! А вы неблагодарная! Максим, ты слышишь? Твоя жена мне в лицо упреки кидает! Я тут весь день убилась, как могла, а она…»
«Марин…» – Максим поднял голову. Он выглядел измотанным. – «Мама старалась… Ковер… он, конечно, яркий, но… может, привыкнем? Книги… ну, мы потом переставим обратно…»
«Привыкнем?» – Марина засмеялась, и в ее смехе слышались слезы. – «Максим, ты слышишь себя? Это наш дом! Наша крепость! А теперь здесь… общежитие! И ты предлагаешь привыкнуть к этому?» Она махнула рукой в сторону ковра с оленями.
«Общежитие?» – возмутилась Галина Петровна. – «Это тебе спасибо за прием! Мы приюта просим, а ты нам общежитие ставишь в укор! Николай, ты слышишь?»
Николай Иванович оторвался от телевизора. «Галя, не кричи… Молодые устали…»
«Молодые! Они не знают, что такое настоящие проблемы!» – Галина Петровна накалялась. – «Крыша течет – вот проблема! А ковер на стене – мелочи! Неблагодарные! Максим, я твою жену в обиду не дам, но она меня оскорбляет!»
«Никто вас не оскорбляет!» – закричала Марина, теряя остатки самообладания. – «Я прошу уважать мое пространство! Мои вещи! Не переставлять, не вешать свои ковры без спроса! Это мой дом!»
«Твой дом?» – Галина Петровна сделала шаг вперед. – «Это дом моего сына! Он здесь прописан! Он имеет право!»
«Я тоже здесь прописана! И я плачу за эту квартиру!» – парировала Марина. – «Мы платим вместе! И мы не давали разрешения на переезд и на перестановки!»
«Разрешения? На родителей?» – свекровь фыркнула. – «Какие глупости! Сынок, ну скажи же ей!»
Максим встал. Его лицо было багровым. «Хватит!» – крикнул он так громко, что все замолчали. – «Хватит скандалить! Мама, ты не должна была вешать ковер без спроса. Марина, ну что поделаешь, они уже здесь. Давайте просто… переживем это. Без ссор. Пожалуйста». В его голосе звучала мольба и безысходность.
Марина посмотрела на мужа, на его беспомощное лицо. Потом на торжествующую Галину Петровну. На смущенного Николая Ивановича. На ковер с оленями. На свои книги, сброшенные в кучу. Она поняла, что Максим не защитит ее. Не защитит их общий дом. Он выбрал путь наименьшего сопротивления – угождать матери.
«Хорошо,» – тихо сказала она. – «Без ссор». Она повернулась и пошла на кухню, под предлогом помыть посуду. На самом деле ей нужно было просто уйти, спрятаться, не видеть этого всего.
Следующие дни слились в череду унижений и мелких стычек. Галина Петровна установила свой режим: ранний подъем, громкие разговоры по телефону с родственниками (обязательно с подробностями их «вынужденного переезда» и намеками на нерадушную невестку), просмотр сериалов на максимальной громкости днем. Она продолжала переставлять вещи, критиковала Маринину уборку («Пыль! Везде пыль!»), ее стиль одежды («Ты в этом на работу? Слишком ярко!»), ее еду («Опять макароны? От них толстеют!»). Николай Иванович большую часть времени молчал или смотрел телевизор, но его присутствие и храп по ночам давили не меньше.
Максим старался как мог: уводил родителей «на прогулку», покупал им пирожные, пытался шутить. Но напряжение между ним и Мариной росло. Они почти не разговаривали наедине, только о бытовых мелочах. Сексуальная жизнь сошла на нет – сама мысль об этом при спящих за ширмой родителях казалась кощунственной. Марина чувствовала себя в ловушке, в клетке, из которой не было выхода.
Однажды вечером, вернувшись с работы позже обычного (она задержалась намеренно, не в силах идти домой), Марина застала сцену на кухне. Галина Петровна что-то гневно говорила Максиму, тыча пальцем в его грудь. Марина замерла в прихожей, не решаясь войти.
«…и не понимаю, как ты терпишь эту стервозность!» – голос свекрови был шипящим, злым. – «Она тебя не уважает, Максим! Смотришь я? Она командует! «Мой дом», «мои вещи»! А ты что? Тряпка! Надо было сразу поставить ее на место! Сказать: «Мама и папа здесь живут, и точка! Привыкай!» А ты мямлишь, уговариваешь! Мужчина должен быть главой!»
«Мам, успокойся,» – слышался усталый голос Максима. – «Она просто в стрессе… Места мало… Работа…»
«Стрессе!» – Галина Петровна фыркнула. – «У нее стресс? А у нас потоп был! Она должна быть нам благодарна, что мы ее квартиру своим присутствием облагораживаем! А она нос воротит! Ищи-то жилье надо, а не сидеть сложа руки! Я уже две объявления дала, никто не звонит! Все дорого! Или дыры какие-то!»
«Ищем, мам…» – Максим говорил без энтузиазма.
«Слушай сюда,» – голос свекрови понизился, стал заговорщическим. Марина невольно прислушалась. – «Ты поговори с Надей. Помнишь, Надю с работы? Ту, что в конторе на Первомайской? У нее же та самая однушка свободна, после того как тетка ее съехала? Она же тебе как-то намекала, что можно снять за символические деньги?»
Марину будто током ударило. Надя? Коллега Максима? Та самая, которая всегда смотрела на него слишком долго и приветливо?
«Мам, что ты…» – Максим смутился. – «Надя… она… ну, мы просто коллеги…»
«Коллеги!» – Галина Петровна засмеялась ехидно. – «Да она на тебя смотрит, как кошка на сметану! Используй это, сынок! Поговори с ней ласково, скажи, мол, беда у родителей, негде жить… Может, сдаст свою однушку недорого? На пару месяцев? Она для тебя все сделает, я вижу! А тут…» – она кивнула в сторону комнаты, – «…отдохнем от твоей кислятины. И ты отдохнешь. А то я смотрю, она тебя совсем под каблук забрала!»
Марина не слышала ответа Максима. У нее зазвенело в ушах. Кислятина? Под каблуком? Использовать Надины чувства? И главное – Максим не возмутился, не защитил ее. Он молчал.
Она тихо отступила, вышла на лестничную площадку и закрыла за собой дверь. Прислонилась к холодной стене. Воздуха не хватало. Предательство мужа, которое она чувствовала интуитивно, теперь обрело страшные, конкретные слова. Он позволял матери оскорблять ее. Он даже не попытался остановить ее. И он, возможно, был готов использовать другую женщину, чтобы решить проблему, которую сам же создал, впустив их в дом.
Она просидела на ступеньках минут десять, пытаясь унять дрожь в руках и ком в горле. Потом глубоко вдохнула и снова открыла дверь.
В кухне царило неловкое молчание. Галина Петровна с преувеличенным усердием мыла посуду. Максим стоял у окна, спиной к ней.
«Я слышала,» – тихо, но очень четко сказала Марина, входя на кухню.
Максим резко обернулся. На его лице был испуг. «Марин…»
«Я слышала ваш разговор,» – повторила она, глядя прямо на свекровь, потом на мужа. – «Про Надю. Про «кислятину». Про то, что меня надо поставить на место».
Галина Петровна вытерла руки и повернулась, пытаясь сохранить достоинство. «Подслушивать нехорошо, Марина».
«А обсуждать жену сына у него за спиной и строить планы, как использовать чувства другой женщины – это хорошо?» – холодно спросила Марина. Ее голос был ровным, хотя внутри все клокотало.
«Я… я просто советовала сыну выход!» – оправдывалась свекровь, но ее уверенность пошатнулась. – «Чтобы всем было лучше! Чтобы ты не нервничала!»
«Чтобы мне было лучше?» – Марина горько усмехнулась. – «Или чтобы вам было удобнее? И чтобы ваш сын мог «отдохнуть» от меня?»
«Марин, мама не это имела в виду…» – начал Максим, но Марина резко оборвала его.
«Молчи, Максим. Ты уже все сказал. Вернее, ты ничего не сказал, когда она меня оскорбляла. Это было твое молчаливое согласие».
Она посмотрела на них обоих: на мужа, который не нашел в себе сил защитить их общий дом и ее, и на свекровь, которая чувствовала себя здесь хозяйкой только потому, что он ей это позволил.
«Вот что,» – сказала Марина с ледяным спокойствием, которого сама от себя не ожидала. – «Завтра утром я уезжаю к подруге. На несколько дней. Мне нужно подумать. Обо всем».
«Уезжаешь?» – Галина Петровна удивленно подняла брови. – «Куда? А ужин? А завтрак?»
«Вы – взрослые люди,» – сказала Марина, глядя ей прямо в глаза. – «Приготовите себе сами. Или ваш сын приготовит. Я больше не служанка в этом… общежитии». Она произнесла это слово специально, видя, как дернулось лицо свекрови. – «А пока вы здесь живете,» – она перевела взгляд на Максима, – «решайте свои вопросы. С жильем. С Надей. С коврами. Мне все равно. Но когда я вернусь,» – она сделала паузу, подчеркивая каждое слово, – «я хочу зайти в СВОЙ дом. А не в филиал вашей деревни или пристанище для решения чужих проблем».
Она повернулась и пошла в комнату, чтобы собрать сумку. За ее спиной повисло гробовое молчание, прерванное только возмущенным вздохом Галины Петровны: «Ну надо же! Совсем обнаглела!»
Максим не последовал за ней. Он не попытался остановить. Марина собирала вещи механически, почти не думая. Ей было больно, обидно, унизительно. Но вместе с тем, впервые за эти кошмарные дни, она почувствовала проблеск контроля. Она сделала шаг. Неприятный, болезненный, но шаг к защите себя.
Уходя, она оставила ключи на тумбочке в прихожей. Ключи от своей квартиры, которая перестала быть ее крепостью. На прощание она услышала, как Галина Петровна говорит Максиму: «Вот видишь? Сбежала! Теперь мы спокойно поживем!»
Марина закрыла дверь и глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух. Она не знала, что будет дальше. С мужем. Со свекрами. С этой квартирой. Но она знала точно: терпеть дальше она не будет. Месяц или два? Теперь это было уже неважно. Важно было сохранить себя. А для этого иногда нужно просто уйти. Хотя бы на время. Чтобы понять, куда идти дальше. И с кем.
Читайте также: