оглавление канала, часть 1-я
Минут через пятнадцать мы были готовы к подвигу по сбору черники. Танька задернула шторки, закрыла окно, заперла дверь и спрятала ключ под крыльцо.
— От кого закрываешься? От медведей? — усмехнулась я.
— От медведей, не от медведей, а дом — он порядка требует, — деловито отрезала она.
Хмыкнув, я направилась к лесу, отодвигая колючие кусты крапивы. Танька семенила за мной, вцепившись в ручку корзинки, словно утопающий в спасательный круг.
Я шла впереди, осторожно раздвигая жалящие кусты крапивы в стороны, и вскоре мы вошли под полог леса. Влажные от утреннего тумана еловые лапы сплошной колючей стеной перегораживали нам проход. При каждом прикосновении, вниз радужными искрами слетали капли росы. «Бородатые» мхи, зеленоватыми струями спускающиеся до самой земли, едва колыхались без ветра, будто потревоженные дыханием лесного духа, опасливо следящего за нами из-за стволов деревьев. Насыщенный хвойным запахом тугой воздух можно было пить мелкими глотками, будто ледяную и сладковатую родниковую воду. Где-то, высоко в кронах слышалось цвирканье клеста-еловика, а здесь, внизу все звуки были приглушены, поглощаемые ватной тишиной настороженно замершего леса. Возникало ощущение, будто мы перенеслись в другой, неведомый и таинственный мир, мир духов и легенд. Тут в памяти вспыхнули сказы, что рассказывала бабушка: «Сумрачная Калевала, суровая Похьёла… Темны и непроходимы твои чащи, в которых обитают невиданные звери. Тут истончается грань между миром живых и Маналой, миром мертвых…» Я зябко передёрнула плечами.
— Замёрзла? — спросила Татьяна.
— Нет… вспомнила бабушкины сказки, — покачала я головой.
— Видно, хороши были, раз тебя от одних только воспоминаний в дрожь кидает, — хмыкнула она.
— Сказки как сказки… мрачные только. Но, в детстве все по-другому видится…
Через минуту ельник сменился редколесьем, среди которого грудами чернели развалы камней. Черничник лежал ковром между ними, и мы кинулись собирать ягоду. Разговоров не заводили, каждый думал о своём. Если честно, то у меня в голове вообще никаких определенных мыслей не было. С непонятного перепуга, я стала вспоминать старые легенды. В детстве я «Калевалу» знала почти наизусть, зачитывая книгу до дыр. Не знаю, чем уж она поразила мое детское воображение, но что было, то было. Татьяна, в принципе неспособная к долгому словесному воздержанию, ягодка за ягодкой на корточках стала подбираться ко мне поближе. Только она открыла рот, чтобы задать свой очередной вопрос, как я начала первой:
- Представь только, - начала я мечтательно, - что где-то в этих местах веселый охотник Лемминкяйнен сражался с мужем коварной и злой волшебницы Лоухи, которая правила этими местами. Здесь он своим мечом срубил ему голову, а сам, превратившись в орла, улетел к родному дому, где ждала его мать… - И я, глядя в небо, с чувством продекламировала: - И взмолился Лемминкяйнен, он, веселый, молит Укко: «О ты, Укко, бог верховный, ты, благой мудрец на небе, ты, кто правит туч грозою, облаками управляет, облачка мне в небе сделай и сокрой меня в туманах, чтобы я под их защитой мог на родину вернуться…
— Нюська… ты здорова? — с подозрением спросила Татьяна.
— Да здорова я, — раздражённо выдохнула я.
— А чего ты мне голову морочишь?! Тут такое творится… а ты…! — сердито отвернулась она.
Я подтянулась поближе, ткнула её в плечо:
— - Ну чего ты? Я тебе эпос читаю как раз для того, чтобы мозги кипеть перестали. Переключаю мысли, так сказать. А то, если все время об этом думать, и правда, можно свихнуться…
Немного подобрев, подруга посмотрела на меня щенячьим взглядом и пробурчала:
- Нюська… Я всю жизнь по лесам прятаться не хочу… Компания вы, конечно, подходящая, но я врачом мечтала стать. – И добавила со вздохом: - Тебе проще… Ты все равно на лесника учишься, так что, тебе почти без разницы, все равно в лесу торчать…
Я, было, собралась рассердиться, но, глядя на ее потерянную мордаху со вздернутым носом и огромные серые глазищи, в которых плескалась тоска, сердиться передумала, а принялась утешать ее:
- Да, справимся мы… Чего нос повесила? Не из таких передряг выбирались. А здесь, подумаешь, какой-то убийца! Вот немного в себя придем и придумаем что-нибудь. Обязательно придумаем! Мы же вместе – сила! – Татьяна робко, словно первый подснежник, улыбнулась мне. А я прибавила: - Вообще-то, я давно тебе хотела сказать: ты с Юриком разнежилась совсем. Я тебя не узнаю. Ты же – боец! Вспомни историю с урочищем. А сейчас, прямо кисейная барышня, а не моя подруга! Давай, соберись! И перестань нюниться! Ты еще успеешь с Юркой в «барышню» поиграть. А теперь, мне твои мозги и боевой задор нужен. Договор?
Танька, судорожно всхлипнув, с натянутой улыбкой кивнула мне.
— Договор… Только, чур, не таиться! А то я тебя знаю — будешь, как обычно, на амбразуру первой лезть… — закончила она ворчливо.
Ягод мы набрали даже больше, чем было нужно для пирога. Татьяна развернулась, собираясь отправляться назад, к дому, а меня вдруг потянуло вперёд.
— Ты куда? — голос подруги звучал немного испуганно.
Я как можно равнодушнее пожала плечами:
— Там озеро, хочу посмотреть. Может, даже искупаемся… — и подмигнула подруге.
Мне очень хотелось снять то напряжение, которое, как натянутая струна, звучало в её душе. Человек в таком состоянии легко может сорваться, а нам сейчас нужно быть спокойными и рассудительными. Сложные задачи, такие, как наша, надо решать с холодной головой и крепкими нервами.
Мы прошли дальше по редколесью, пока не оказались на крутом каменистом берегу. Внизу расстилалась спокойная гладь небольшого озера. Крохотный кусочек берега зарос густым кустарником, а вокруг, словно стражи, возвышались тёмно-коричневые гранитные камни. Я повертела головой, высматривая более пологий спуск к воде. Метрах в ста от нас я его заметила: узкая тропинка вилась между камней прямо к озеру. Она не была протоптана человеком — скорее всего, звериная тропа на водопой.
Дойдя до неё и оставив корзинки наверху, мы стали осторожно спускаться. Это оказалась небольшая бухточка с узкой полоской каменистого берега без растительности. Вода в озере была коричневато-голубая, очень чистая и прозрачная. Каждый камешек на дне был виден ясно. Солнечные лучи играли бликами по поверхности, создавая иллюзию серебряного зеркала.
Татьяна наклонилась и потрогала воду рукой.
— Холодная… — произнесла она нерешительно и уставилась на меня.
Я, опять подмигнув, с лёгкой ноткой вызова спросила:
— Искупаемся? Не думаю, что она холоднее, чем в нашей горной речке…
Не дожидаясь ответа, я принялась раздеваться. Танька только покачала головой, пробормотав себе под нос:
— Чокнутая…
Но стала снимать одежду вслед за мной.
У берега было довольно глубоко, и я, взобравшись на камень, сразу нырнула с головой. Дыхание на мгновение перехватило, сердце остановилось, а потом начало биться в ритме стука вагонных колёс скорого поезда. Сделав несколько сильных гребков, я отплыла от берега и задорно крикнула:
— Ну чего ты?! Давай!
Эхо моего голоса забилось между прибрежных камней: «…ай, ай, ай…». Танька тоненько взвизгнула и прыгнула вслед за мной. Вынырнув, подплыла и, чуть задыхаясь, проговорила:
— Ну ты, Нюська, точно чокнутая… Холодная же вода… Ты как хочешь, а я обратно. — И быстрыми саженками поплыла к берегу.
Я из чистого упрямства проплыла ещё метров пятьдесят и тоже повернула к берегу. Выбравшись на тёплые камни, схватила рубаху и стала растираться докрасна, пока не прошла дрожь. Одевшись, мы двинулись наверх. Холодная вода оказала на нас волшебное действие: у меня прояснились мысли, а Танюха повеселела и стала даже мурлыкать себе под нос. Я про себя хмыкнула. Жизнь налаживалась — и лес уже не казался таким мрачным, и убийца — таким страшным, да и проблемы наши — такими неразрешимыми.
Спустя некоторое время мы уже подходили к дому. Сквозь стволы елей была видна умершая деревня с её зарослями и разрушенными домами, когда Танька, шедшая впереди, вдруг резко остановилась. Я чуть не налетела на неё и собралась выдать едкое замечание, но подруга с лёгким недоумением проговорила:
— А у нас, кажется, гости…