С ночи голова гудела. Путались мысли, хотелось скорее опустить эту гудящую голову на подушку и забыться беспокойным, дневным сном. Иначе – весь день насмарку. Все будет валиться из рук, и раздражение, вечный женский спутник, не покинет до самого позднего вечера. А там – снова бессонная ночь. Дарье выдался нелегкий месяц – коллега ушла в отпуск, и она (деньги до зарезу нужны) согласилась поработать в зверском режиме: сутки через сутки.
А еще жара эта несносная, одуряющая, опустошающая, невыносимая. Дарья чувствовала себя мухой, запутавшейся в клейкой паутине, лапки не шевелятся, и только «дз-з-з» время от времени звенит в истоме душного вечера.
В жару рекомендуется принимать горячий душ, чтобы потом прохладно было телу. Этим летом горячую воду не отключали, полоскайся в кипятке, сколько душе угодно. Но так не хотелось дышать паром влажной ванной, так не хотелось задыхаться дополнительно, специально… Дарья включила прохладную воду, «летненькую», как когда-то бабушка в деревне говаривала, набирая шайку маленькой Дашутке в бане.
Говорят, что возле фонтанов воздух особенный, ионизированный, ну и хорошо. Дарья присела прямо под душевой лейкой – чем не фонтан, и затихла, как лягушка в дождливый день. Она бы так и сидела, может, и уснула бы, наверное, да спать неудобно. Даша – человек, а не земноводное. Надо и меру знать.
Капли лениво стекали по белому женскому телу, так и не успевшему загореть – Дарье противопоказано солнце по состоянию здоровья. Рубашку надевать не хотелось, Дарья откинула одеяло и легла. Одну подушку под голову. Другую прижала к животу. Закрыла глаза. Спать! Спать! Спать!
Не получалось. Городские шумы, буквально пять минут назад воспринимавшиеся, как должное, вдруг неестественно усилились, стали надоедливыми, настырными, «децибельными». У магазина рядом вдруг объявилась группа рабочих: зимой еще рассыпались ступеньки, и вот, летом решили приступить к починке. Загрохотал отбойник. Нервы у Дарьи натянулись до предела – она захлопнула окно и задвинула шторы. Стало тише, на время, потому что Вере, дворнику, приспичило (да какой там приспичило – обязали, по разнарядке) косить траву прямо под окнами Дашиной квартиры.
Потом Вера, откосив положенное, забарабанила (она всегда так, не стучит, а барабанит) по железной Дашиной двери.
- Иди ты к…, - Дарья и не думала подниматься, ну ее, эту Верку, к лешему!
Неугомонная Вера не поленилась обойти дом и побарабанить по оконному стеклу.
- Да-а-а-а-ша! – заорала иерихонской трубой.
Разозлившись, Дарья распахнула окно и никого не стесняясь, вместо приветствия, выложила на дворничиху ведро отборного, рабочее-крестьянского мата.
- Вера! … совсем, что-ли? У меня … смена такая …, ты дура или где? Тра-та-та! Тра-та-та! Растудыть твою та-та!
Верка и глазом не моргнула:
- Кабачок бушь брать?
- Не буду! – окно захлопнулось.
Сон не шел. За окнами фыркали автомобили, какие-то тетки шумно обсуждали какую-то Федорову из углового подъезда. Лаяли собаки. Галя из четвертой шумно кыскала кошек, больная на всю голову, развела десяток дома, еще один десяток подкармливает, на радость расплодившимся мышам и блохам в подвале. Кто-то кашляет, кто-то громко лается с женой по телефону, отбойник весело работает, каркнула ворона, дурацкая песня заиграла, как оглашенная, Верка, стерва, орет в трубку полюбовнику Улумбеку, чтобы тот катился в свой солнечный Узбекистан и не трепал ей нервы за бесплатно…
Дарья села. Спать ей, видимо, никто не даст.
Ей хотелось заплакать. Отчаянно и навзрыд. Как первокласснице. Блин блинский, вот за каким чертом она продала деревенский дом? За каким лядом она это сделала вообще, а?
***
Дом в деревне Даша и Виктор купили давно, на заре своей супружеской жизни. Эти места Даша знала с детства, в соседнем селе она каждое лето гостила у деда и бабушки лет с пяти до шестнадцати. Целая жизнь прошла там, все детство. И такие ощущения остались… счастье, ни с чем не сравнимое… Солнечные лучи на ярких домотканых дорожках. Запах печки. Старинные иконы в углу. Портрет красивого прадеда в буденовке. Искусственные лилии в вазе. Круглый стол посреди светлой горницы. Высоченная бабкина кровать, с бельем, отделанным кружевом. Подушки горкой под легкой накидушкой. Крашеные полы, цвета пасхального яйца.
Толстая береза у дома. К березе привязан рукомойник. Отец любил умываться тут по утрам. Он громко фыркал, чистил зубы «Поморином», и запах этого «Поморина» долго потом витал вокруг. А у Дашутки была ужасно дефицитная «Ягодка». И вкус у нее был волшебный, и запах. Дашка тогда повадилась чистить зубы столь активно, что бабушка не на шутку испугалась: сотрет ведь все зубы этой пастой.
Озерная гладь, и узкие спинки щук под водой. Лето, заросли великанской малины, терпкая черемуха, мясистая клубника и черника в молоке – как это было вкусно! Даше все было вкусно, особенно хлеб с парным молоком с луковым пером вприкуску. Она обожала читать по ночам в своей комнатке на чердаке, и чтобы вкуснее было читать, неизменно вытаскивала из шкафа в холодных сенях литрушку молока. Хлеб и лук проблемой не были – все под рукой. И соль – тоже. И никакого расстройства желудка. Повесть «Сашка» про военное лихолетье под деревенский перекус улетала запросто.
Как Даша любила жить в деревне, особенно в июне, когда еще заливались соловьи, и кукушка куковала до одури. Когда стояли белые ночи, и вид из окошка чердачной комнаты был достоин кисти самых мастистых художников, в прохладной дымке, свежий, зеленый, молодой, как… хрусткий огурец… или… луковое перо. Нет, как березовый лист, который так здорово пах в новых вениках. Веники висели на чердаке и поднимали своим ароматом Дашино настроение… Да, она любила бабушкин дом в деревне. Это же целая эпоха легла пластом на сердце, как залегают пластом палеозойские и мезозойские эры. Отсюда не видно, а если копнуть глубже – воспоминания не отпускают. До слез.
Конечно, забылось все, измельчало, стало серым и ненужным. Когда дед и бабушка успокоились на том свете, бумажка, тоненькая, папиросная, с отпечатанным на машинке правом собственности, перешла к Дашиным родителям. Те недолго задержались на грешной земле – ушли в небытие, оставив после себя немудреное наследство. И бумажку тоже. Она от Дашкиной юной безголовости и разгильдяйства затерялась, как затерялись старинные иконы и уникальные елочные игрушки из разрушенной барской усадьбы. Дашке тогда все было трын-трава.
Это потом она спохватилась. Да поздно. Дом деда, потихоньку гнивший, никому не нужный, впоследствии занял Саша, Дашкин двоюродный брат. Он с мужской расторопностью заменил нижние венцы, отстроил новую баню, перекрыл крышу, спилил заросли ольшаника и заново перепахал землю, зажиревшую от бесхозности, радую новому хозяину.
Даше – все равно. Она не претендовала на дедовы хоромы. Ей и в городе прекрасно жилось, а у Саши – жена, деточки появились. Пускай.
Не все равно стало, когда в Дашкиной жизни возник Виктор. С виду – ничего особенного. Пока слово не скажет. Она тогда поняла, что означает слово «харизма». От Вити прямо перла эта особая, мужская харизма, сносившая крышу не только Дарье – всем девицам в округе. Да, всем девицам в округе. Но для себя Виктор выбрал только ее – Дашу.
Почему? Да Бог его знает. Встречались… катались на девятке. Целовались. Молодые, горячие, заводные. Однажды рано утром, когда Витя остановил свою девятку на краю крутого берега реки, раннее утро было, солнце, красное со сна, румяное, еще пока плескалось в речной излучине, не стесняясь наготы своей перед влюбленными.
- Хорошо как, да, Вить? – сказала Даша, - вот бы здесь дом поставить. Чтобы пах смолой. И веранду с видом на восток, на рассвет. Сидим мы с тобой, рекой любуемся… Я сварю рисовую кашу на молоке. С маслом. Яйца всмятку. Свежую булку с джемом подам. И чай! Только что заваренный. А ты будешь есть и строить планы на день. Ой, как это было бы здорово!
Дашка так сболтнула, не особо задумываясь. Она всегда была такой восторженной фантазеркой и болтушкой. А Витя намотал себе Дашкину болтовню на ус. Он очень, очень любил рисовую кашу с маслом. А еще он всегда мечтал о доме в деревне, жене, детишках, природе и воде, в которой любит купаться утреннее солнце.
Она и не знала, что Витька, ее разбитной, крышесносный Витька, несмотря на свою мощную харизму и угрожающе большое количество дам вокруг, в душе был домашним, нежным, ранимым, как котейка. И Дашка совершенно случайно поддела его трепетное сердце острым коготком, да так, что не выпутаться. В общем, Даша решила и свою, и Витькину судьбу тем самым утром на том самом берегу.
Через три месяца ребята расписались и сыграли весьма скромную свадьбу в очень тесном кругу. Обоим было жалко денег на пышную ерунду, оба были равнодушны к пупсам, платьям и флердоранжевым венкам. Главное, что они теперь вместе. И навсегда. Да!
Несколько лет супруги искали свое «место силы». О бабушкином доме не было и речи: зачем устраивать семейные распри, делить с братом его руками созданный оплот и крепость? Даша так решила: пускай. Дом для нее чужой. Это дом – брата, который сумел восстановить все, вплоть до утерянных документов. Дарья на чужое не претендовала – и правильно сделала – не нажила себе врага. Надо было искать что-то свое.
И ведь нашли! Совсем недалеко, в соседней деревне, около здоровенного озера. Еще и лучше – воду любили и Даша, и Виктор. Их дом прятался в бурьяне, жалкий, никому не нужный, заброшенный и захламленный. Пробившись сквозь заросли крапивы, с трудом открыли дверь, вошли… и обалдели.
Вот что значит, четвертое измерение! Как у Булгакова в «нехорошей квартире». Как это вообще произошло? Снаружи захудаленькая избенка ничего из себя не представляла, а внутри… Свет лился от практически новых, гладких бревенчатых стен. Янтарный пол… Свет бил в окна, и не сразу Виктор и Дарья разглядели, как сверкает в этих окнах озеро, в котором отражалось синее небо.
Пахло древесной смолой, разморенной от жарких летних дней. В доме царил простор и воздух, согретый истомной негой июля. Веранда была такой, о какой мечтали муж и жена: старомодной, с витражными окошечками, с круглым деревянным столом и широкими досками надежного пола.
И потолки высокие, и печь русская, беленая с синькой. И никакой разрухи, опоганенной всякими спившимися мерзавцами.
- Хороший мужик его строил, - сказал продавец, - для себя, для матери. Построил и умер. Так и пустует дом двадцать лет. А он крепкий совсем, просто надо руки приложить немного.
И вдруг этот дом напомнил Даше хорошего, не старого совсем друга. Просто надо его полюбить. Всей душой, всем сердцем, и друг помолодеет, просветлеет лицом и глазами…
Витя думал о том же самом.
Автор: Анна Лебедева