Ну, работа «по прилаживанию рук» закипела уже на следующей неделе, после оформления покупки. Сначала думали: ограничатся малыми средствами, выкосят бурьян, вкопают два столба и повесят гамак на изумрудной лужайке. Горницу обставят просто, в «бабушкином» стиле: поставят в углу кровать с шишечками (нашли такую), бросят на пол домотканую дорожку (и это удалось раскопать в, смешно подумать, шведском магазине. Стол простой и лавки деревянные. Букет живых цветов и старинный секретер. Или буфет. И будет обоим счастье!
Как бы не так!
Лужайка, да еще и изумрудная, не получалась. Витя бился с триммером, бесконечно меняя тонюсенькую леску, которой хотел срезать баобабы с колючками. Бился целый день, пока сердобольный сосед не отдал молодым дуракам обыкновенную косу-литовку, остро наточенную.
Косили по очереди. Витька не косил, а просто махал этой литовкой, как завхоз «Куда ставить-то» из любимой всеми комедии – яростно и беспощадно. Дашка выдернула у него косу, поставила ноги на ширине плеч, чуть выставив вперед левую, мягко размахнулась, стараясь тянуть лезвие под самый корень и… вж-и-и-и-к. Враг пал к ногам. Вж-и-и-и-к, вж-и-и-к, вж-и-и-и-ик…
Иногда – вжик. Иногда – вжк, когда коса, от непривычки тыкалась в землю носом или чиркала по камню. Но руки-то помнили? Помнили руки детство и бабушкину науку! Восторг!
Потом, уже ближе к холодам, утепляли стены. Конопатили окна. Вставляли дополнительные рамы. Топили печь так, что уши в трубочку сворачивались. Пока печь горит. А потом – холод собачий, и ветры завывают в трубе. То, что печь надо бы закрывать после топки, как-то не подумали, и жались друг к другу всю ночь, как кутята. Ну и доприжимались: один за одним посыпались у Вити и Дарьи ребятишки…
Грядки и клумбы появлялись на участке стихийно, как сосед посмеивался: бык нас*ал. Дашка ужасно обижалась на его смешки и запасалась в киосках всевозможными дачными журналами. На следующую весну, глубоко пузатая, она не ленилась протягивать колышки с веревкой – резала гряды, как по линеечке. А по осени, когда в коляске, прикрытой марлей, гулил Дашкин первенец Матвейка, сосед был глубоко потрясен величиной и цветом ядреной моркови, выращенной молодухой. Капуста вообще поразила соседское воображение, таких огромных кочнов он еще не видал. Даша ликовала – умыла таки опытного огородника. А не задирай нос, понятно?
Супруга соседа, отчаянно ревновавшая мужа к «молодайке», резонно заметила:
- Почва отдохнувшая, вот и родит...
И через два года Дарья демонстрировала образцово-показательный сад-огород-цветник, в котором было все, даже кукуруза и невиданная капуста, которая и на капусту даже не похожа была. А тыквы победили. Дарья, снова глубоко беременная, не смогла соперничать величиной своего живота с величиной и пузатостью северных «гарбузов». Ах, какая славная была эта тыква в запеченном виде! Ах, сколько же Дашка стрескала этой тыквы в охотку, когда ей хотелось чего-то такого… легенького, но сытного. И горячего, ароматного, сладковатого, но при этом питательного… В общем, как всем беременным: чего-то хочу, а чего – сама не знаю.
Родилась Иринка. Едем дальше.
Витька недолго ходил «дурак дураком». Дети – они заставят повзрослеть. Наличие семьи превращают самого последнего раздол*ая в хозяина. И через каких-то три года Виктор умел управляться и с рубанком, и с дровоколом, и пилой двуручной, и бензопилой, и тримерром, и еще с целой плеядой всевозможных инструментов, необходимых в любом хозяйстве.
Он научился строить бани, класть печи, штрабировать стены, зашивать эти стены вагонкой и (вагонку отодрал) блок хаусом. Он освоил сварку и художественную резку по металлу. Он научился копать пруды и колодцы. Он умел практически все. Он совсем изменился внешне: движения уже не были порывистыми и полными энергии. Откуда-то появилась неторопливость, неспешность и рассудительность, свойственная почтенным отцам семейства. Тем более, что в этом семействе появился мелкий Артемка, третий житель маленькой сельской империи.
Дом рос, разрастался и обрастал всевозможными пристройками. Баня, летняя кухня, беседка, сарай и сарайчик, детский домик-теремок, пара собачьих будок, гараж и навес, дровеник и еще, бог знает, что, необходимое САМОМУ. Дети росли, крепли и мужали. Доченька хорошела и потихоньку отлипала от хлопотливой мамы. Ей уже скучно было копаться в огороде и возиться с цветами. Скучно варить папе рисовую кашу на молоке. Ей нравилось читать и рисовать.
Мать все это видела и понимала – не домом единым жив человек. Если сыновьям нравилась суета и труд, то Ирке нравилось созерцание. Это не лень – это другое. Хочет рисовать – пусть рисует. Бог с ней, с кашей и розами. У кого-то в семье должны быть руки, не запачканные землей. Пусть эти руки будут перепачканы краской.
Ирка раскрылась в своем таланте, как цветок весной. И теперь все стены в доме были украшены картинами, пейзажами, портретами, эскизами… Как красиво! Как уютно и стильно, честно!
Дом прожорлив. Дом требовал к себе внимания. И порой Дарье казалось, что их дом уже не был тихим, немного старомодным, одиноким другом. Дом был тираном, сатрапом и абьюзером, требовавшим сил и денег, денег и сил, больше, больше, больше! Перекрыли крышу, сменив ненадежный пластилиновый андулин, на металлочерепицу, как забор, симпатичный штакетник, стал кренится во всех местах, и его надо было срочно менять… И все дела бесконечны и неотложны, круглогодичны и обязатальны.
А однажды Дарья нашла в густых своих волосах первую сединку. А Витя уже не скрывал, что полгода держиться на болеутоляющих: спина его просто разламывалась. И взгляд потух. А мальчишки однажды – р-р-раз, и, один за другим уйдя в армию, вернулись, погостили и разъехались по большим городам, стыдливо спрятав глаза. Им жить. Им работать. Заводить новые семьи, зарабатывать новые деньги.
Ирка покинула родителей последней. Ее увез с собой проезжий приезжий художник. Трепетный, с нервно-красивым лицом и копной иссиня-черных кудрей. Приехал в деревню на «пленер», увидел волоокую Иришку и пропал навеки.
Он чинно просил Иркиной руки, и напоминал Врубелевского мятежного демона, вдруг прикинувшегося паинькой. Но Дарья все подмечала, и огонь из-под опущенных демонических ресниц не скрылся от ее внимания. Ирке будет нелегко с этим художником. Но кто знает – вправе ли родители запрещать взрослой дочери любить?
А Виктору становилось все хуже и хуже. Поехали на обследование в Питер – там и дети рядом, есть у кого, если что, остановиться.
Думали, спинная грыжа. Думали, уколами обойдется. Оказалось – адские боли в спине – следствие опухоли. Неоперабельной опухоли. Неоперабельной стадии. Все.
Виктор умер через шесть месяцев. Похоронили на деревенском кладбище, как он просил. Больше в деревню Дарье ездить не хотелось, хуже того – она возненавидела этот дом. Дети не перечили матери и не переубеждали ее оставить родовое имение в покое. Хотя бы для будущих внуков. Дарья вдруг открыла для себя страшную вещь: она ничего не видела в своей жизни, зарылась в огороде, закопалась, как крот в земле. И мимо прошло все: поездки и экскурсии, путешествия и курорты. Все! Она даже моря ни разу в жизни не видела!
Дом был продан. Цену Дарья специально занизила, и потому его быстро купили. Молодая пара, муж и жена, восторгались уютом и порядком гостиной и детской. Спорили, где поставить кроватку. Рассуждали, куда же вбить столбы для гамака, в тени или на открытом месте… Дарья с горечью вспомнила – ИХ гамак так и остался лежать на чердаке.
В городе было комфортно – все под рукой. Отпала необходимость в бесконечной готовке, много ли ей, вдове, надо. И консервация никому не нужна теперь. Она быстро сдружилась с соседями. Быстро обленилась и коротала свободное время за сериалами, сутки через трое подрабатывая в конторе ЖКХ.
Путешествия и экскурсии Дарью разочаровали. Если бы Витя был рядом, то да… А так… С кем делиться впечатлениями – дети вечно заняты работой, а дочка все никак не может распутаться со своей любовью: художник был гениален и сложен, ни сколько любил жену, сколько мучил.
А потом она стала уставать от города, и, бывая на кладбище у Вити, горько каялась в содеянном. Зачем она променяла солнце, купающееся в утреннем озере на духоту и шум равнодушной и душной городской тесноты? Что ей делать в квартире, где так давят четыре стены и нет никакого выхода из этих четырех стен? И этот гул в черепной коробке… Господи, как она могла? Как она хочет вернуться к своим грядкам, благодарным ей за труды. К камину, деловито потрескивающему в зимних сумерках. К запаху нагретой, медовой травы, к сладости яблок сорта «Конфетный»…
Утром Дарья тщательно сфотографировала комнату и санузел, новенькую кухню и двор. Лоджию, украшенную яркими петуниями, тоже не забыла. В двадцати километрах от города, в прелестном дачном поселке, одна женщина совсем не дорого продает малюсенькую дачку, хорошенькую, как игрушка. Если продать квартиру – вполне хватит, еще и останется. Медлить нельзя – перехватят: развитая инфраструктура, магазин и почта, сосны вокруг, интернет и замечательно-спокойная обстановка.
Может, успокоится Дарьино сердце? Может, этот участок станет для нее новым местом силы?
Анна Лебедева