— Лена, ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты родную мать в могилу свести хочешь! — голос в трубке дрожал от слёз и застарелой обиды. Год прошёл, а репертуар не менялся.
Лена прижала телефон плечом к уху, продолжая аккуратно развешивать на вешалке новые шёлковые блузки. За этот год её маленький отдел в «Горизонте» превратился в уютный бутик с собственным названием — «Елена». Она вложила в него все деньги, оставшиеся после продажи и размена их с Русланом квартиры, всю душу, всё время. И это место стало её крепостью, её спасением.
— Мама, доброе утро. Я не хочу начинать день с этого разговора, — спокойно ответила она. Спокойствие. Это было её главным достижением за прошедший год. Ледяное, выстраданное спокойствие.
— Утро добрым не бывает, когда дочь от семьи отреклась! — запричитала мать. — Катенька вчера звонила, плакала. Максимка опять болеет, на лекарства денег нет. Руслан этот... — мать запнулась, подбирая слова, — ...работу потерял. Перебивается какими-то шабашками. Она крутится, бедная, как может, а ты... Ты хоть бы копейку прислала племяннику! Он же тебе не чужой!
Лена замерла, держа в руках блузку цвета утренней зари. Копейку. За этот год она ни разу не отказала в помощи, когда мать, обходя Катю стороной, просила «на лечение внука». Она молча переводила деньги на карту матери, прекрасно понимая, куда они пойдут на самом деле. Но вступать в пререкания было выше её сил. Проще было заплатить этот налог на прошлое и жить дальше.
— Мама, я переведу тебе деньги на Максимку, как всегда. Но с Катей я общаться не буду. Мы эту тему закрыли.
— Закрыли? Это ты её закрыла! Взяла и вычеркнула сестру из жизни! А она страдает! Она же по тебе скучает, Леночка! Говорит, как ей тебя не хватает, твоего совета, твоей поддержки... Она ошиблась, с кем не бывает? А ты, как судья, приговор вынесла и всё! А ведь семья — это главное. Это умение прощать...
— Прощать — да. А позволять садиться себе на шею и ехать, свесив ножки, — нет, — отрезала Лена. — Мама, у меня клиентка. Всего доброго.
Она положила трубку, не дожидаясь новой волны обвинений. В дверях бутика и правда стояла женщина, её постоянная покупательница. Лена заставила себя улыбнуться.
— Здравствуйте, Антонина Сергеевна. Вам отложить ту синюю тунику? Привезли ваш размер.
Весь день прошёл в суете. Покупатели, примерки, работа с накладными. Лена любила эту круговерть. Она не давала ей погружаться в воспоминания. Но вечером, закрывая магазин и садясь в свою старенькую, но надёжную машину, она снова почувствовала, как наваливается усталость. Не физическая — душевная.
Год. Целый год она жила в новой реальности. Без мужа, без сестры. С матерью, которая звонила только для того, чтобы упрекнуть. Первые месяцы были адом. Развод, раздел квартиры, которую они с Русланом покупали вместе, в которую она вложила всю себя. Он вёл себя грязно, пытался отсудить большую часть, приводил каких-то липовых свидетелей, которые утверждали, что он делал дорогой ремонт за свой счёт. Лена молча отдала ему то, на что он претендовал. Ей хотелось только одного — чтобы этот кошмар поскорее закончился.
Она переехала в крошечную однокомнатную квартирку на другом конце города. Спала на матрасе, ела из одной тарелки. Но впервые за много лет дышала свободно. Никто не упрекал её за невыглаженную рубашку, никто не требовал отчёта за потраченные сто рублей, никто не тянул из неё жилы, прикрываясь родственными чувствами.
Подруги, как это часто бывает, разделились. Кто-то поддержал, кто-то занял выжидательную позицию. А некоторые, самые «сердобольные», пытались их с Русланом «помирить». «Ну, с кем не бывает, мужик оступился. А Катька — бес попутал. Ты же старшая, ты должна быть мудрее». Лена молча обрывала такие разговоры и постепенно свела общение с «миротворцами» на нет.
Единственным человеком, который был рядом по-настоящему, оказалась Ольга, её соседка по торговому центру, хозяйка отдела с бижутерией. Полная, смешливая, острая на язык женщина лет пятидесяти, дважды разведённая и не потерявшая веры в людей.
— Ленка, запомни, — говорила она, разливая по чашкам ароматный чай в своей крошечной подсобке. — Предательство — это как аппендицит. Его надо вырезать. Сразу и под корень. Будет больно, будет шрам. Но если оставить — сгноит тебя изнутри. Твои «родственнички» — это твой гнойный аппендицит. Режь, не жалей.
И Лена «резала». Она заблокировала все номера, сменила замки, ни разу не ответила на сообщения в соцсетях. Она строила вокруг себя стену, кирпичик за кирпичиком. И за этой стеной её боль постепенно утихала, превращаясь в холодный рубец.
Она научилась жить для себя. По выходным ходила в бассейн, читала книги, о которых давно мечтала, смотрела старые фильмы. Она даже завела кота — смешного рыжего найдёныша, который встречал её у порога и мурлыкал так громко, будто внутри у него работал маленький трактор.
Иногда, в самые тёмные часы, ей становилось невыносимо жаль себя. Ту, прежнюю Лену, которая верила в семью, в любовь, в сестринскую дружбу. Которая готова была отдать последнее ради близких. Но потом приходила злость. И эта злость была созидательной. Она заставляла её вставать по утрам, идти на работу, делать свой маленький бизнес лучше, становиться сильнее.
Она знала из материнских рассказов, что Катя с Русланом съехались почти сразу после её ухода. Жили в Катиной квартире. Поначалу, видимо, у них была эйфория. Но очень скоро быт и безденежье съели всю романтику. Руслан, привыкший, что Лена всегда создавала уют и решала все финансовые проблемы, оказался не готов к роли главы семьи. Он не хотел «напрягаться». Катя, привыкшая жить на всём готовом и получать помощь от сестры, оказалась никудышной хозяйкой и вечной жалобщицей.
Мать, конечно, рисовала всё в пастельных тонах. «Катенька старается, Руслан её на руках носит, Максимка его папой зовёт». Но Лена умела читать между строк. Если Катя плачет в трубку, а Руслан потерял работу — значит, «ношение на руках» закончилось, не успев начаться.
В один из вечеров, когда Лена уже собиралась уходить с работы, снова позвонила мать. На этот раз её голос был не просто расстроенным — он был паническим.
— Лена, срочно приезжай! Мне плохо! Сердце... давление... Скорую вызвала, но они не едут... Приезжай, дочка, я боюсь одна умирать!
Сердце Лены пропустило удар. Что бы ни происходило, но это была её мать. Мысли о манипуляции даже не возникло.
— Мама, я еду! Держись! Выпей свои таблетки!
Она летела через весь город, нарушая правила, не замечая светофоров. В голове стучала одна мысль: «Только бы успеть!»
Дверь в квартиру матери была не заперта. Лена вбежала в прихожую, сбрасывая на ходу туфли.
— Мама! Я здесь! Где ты?
Мать сидела в кресле в гостиной. Бледная, но вполне живая. Рядом с ней, на диване, ссутулившись, сидела Катя.
Лена застыла на пороге комнаты. Ловушка захлопнулась.
— Вот, дочка, приехала, — тихо сказала мать. — А ты говорила, не приедет. Сердце у неё не камень.
Катя подняла на неё глаза. Лена её не узнала. За год сестра превратилась в измученную, задёрганную женщину. Под глазами тёмные круги, в уголках рта — горькие складки. Дорогой халатик, когда-то подаренный Леной, сидел на ней мешком. От былой цветущей внешности не осталось и следа.
— Здравствуй, Лена, — прошептала она.
Лена молчала, переводя взгляд с сестры на мать. Гнев боролся в ней с разочарованием. Как она могла купиться на этот дешёвый спектакль?
— Спектакль окончен? — ледяным тоном спросила она, глядя на мать. — «Скорая» уже уехала? Или её и не было?
— Леночка, не сердись, — заюлила мать. — Я не знала, как ещё вас свести. Вы же родные люди! Нельзя так...
— Можно, — твёрдо сказала Лена. — Оказывается, можно. И даже нужно, когда «родные люди» втыкают тебе нож в спину.
Она повернулась, чтобы уйти.
— Подожди! — Катя вскочила, подбежала к ней, схватила за руку. Её пальцы были холодными и липкими. — Прошу тебя, не уходи! Выслушай меня!
Лена брезгливо высвободила руку.
— Я всё услышала год назад. Мне хватило.
— Нет! Ты не всё знаешь! Я.… я виновата перед тобой, Лена! Я так виновата! — Катя вдруг рухнула на колени и зарыдала, цепляясь за подол её платья. — Прости меня, если сможешь! Я дура была, последняя дура! Я жизнь себе и тебе сломала!
Это было так не похоже на её всегда гордую, уверенную в своей правоте сестру, что Лена на мгновение растерялась.
— Встань, — глухо сказала она. — Не унижайся.
— Я не унижаюсь! Я правду говорю! — Катя подняла заплаканное, опухшее лицо. — Ты думаешь, я счастлива? Ты думаешь, я у тебя мужика увела и в шоколаде живу? Да я в аду живу, Лена! В настоящем аду!
Она говорила сбивчиво, захлёбываясь слезами и словами. И Лена, против своей воли, осталась слушать.
— Он... Руслан... он совсем другой оказался. Пока ты была, он шёлковый ходил. А как мы съехались, так всё... Сначала придирался, что я готовлю не как ты, убираю не как ты. Потом деньги закончились. Он же работать не хочет! Ему бы на диване лежать да пиво пить. Обвиняет меня во всём! Что это я его из семьи увела, что это из-за меня у него все проблемы. Говорит, что ты была идеальная жена, а я — ошибка. Представляешь?
Лена молчала. Она не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только глухую, тупую боль. И какую-то странную жалость. Не к сестре. А к той иллюзии семьи, которую она так долго строила.
— Он пьёт, Лена, — шёпотом добавила Катя. — Почти каждый день. А как выпьет — злой становится. Руку не поднимает, нет. Но словами так приложит, что лучше бы ударил. Максимка его боится, прячется, как только слышит, что он домой пришёл. Я не живу, я существую. Я боюсь каждого дня. Я так устала...
Она снова зарыдала, уткнувшись лицом в пол. Мать, сидя в кресле, тоже плакала, вытирая глаза кончиком платка.
— Доченьки, ну что же вы... Родные кровиночки... — причитала она.
Лена глубоко вздохнула. Воздуха не хватало.
— Зачем ты мне всё это рассказываешь, Катя? — тихо спросила она. — Что ты от меня хочешь? Чтобы я тебя пожалела?
— Чтобы ты меня простила! — воскликнула Катя. — И помогла! Лена, я так больше не могу! Я хочу от него уйти, но мне некуда! И не на что! Помоги мне, как раньше! Ты же всегда мне помогала! Пусти меня к себе пожить на время, а? С Максимкой. Я на любую работу пойду, я тебе мешать не буду!
Вот оно. Кульминация спектакля. Лена посмотрела на сестру, потом на мать, которая смотрела на неё с мольбой и надеждой. Они не изменились. Нисколько. Они по-прежнему считали, что она — их спасательный круг. Их безотказная палочка-выручалочка.
— Нет, — сказала Лена. Тихо, но так твёрдо, что и мать, и сестра вздрогнули.
— Что «нет»? — не поняла Катя.
— Я не пущу тебя к себе. И помогать тебе, как раньше, не буду.
— Но... почему? — в глазах сестры промелькнул испуг, а за ним — привычная обида. — Ты мне мстишь?
— Я не мщу. «Я себя защищаю», —Лена говорила, и каждое слово давалось ей с трудом, но она знала, что должна это сказать. — Ты сама сделала свой выбор, Катя. Ты хотела его — ты его получила. Ты хотела жить без меня — ты живёшь. Это твоя жизнь, и тебе нести за неё ответственность.
— Но я ошиблась! Я же говорю, я ошиблась! — почти кричала Катя.
— Все мы ошибаемся. Но взрослые люди не бегут к другим, чтобы те исправляли их ошибки. Они исправляют их сами. Ты получила то, чего добивалась. Ты разрушила мою семью, чтобы построить свою. Так строй.
В этот момент в прихожей щёлкнул замок, и дверь открылась. На пороге стоял Руслан. Помятый, с мутными глазами и запахом перегара. Он с удивлением уставился на Лену.
— Опаньки! «Какие люди!» —протянул он с пьяной ухмылкой. — Леночка пожаловала! Соскучилась, что ли? Решила вернуться к разбитому корыту?
— Руслан, замолчи! — шикнула на него Катя.
— А что «замолчи»? — он прошёл в комнату, шатаясь. — Я правду говорю! Что, прибежала нас мирить? Или сестричку свою жалеть? Вот она, твоя сестричка! — он ткнул пальцем в сторону Кати. — Вся в тебя! Такая же пила! Только ты пилила молча, а эта вслух ноет с утра до вечера!
— Убирайся, — сказала Лена, глядя не на него, а куда-то сквозь него.
— Что-о? — протянул Руслан. — Это ты мне говоришь? В моём доме?
— Это не твой дом. И никогда им не был, — спокойно ответила Лена. — Ты здесь такой же гость, как и я. Только я сейчас уйду, а ты останешься. В своём аду, который сам себе и построил.
Она повернулась к матери.
— Я надеюсь, ты довольна, мама. Ты свела нас. Ты показала мне, во что превратилась жизнь твоей любимой младшей дочки. Тебе стало легче?
Мать молчала, опустив глаза.
Лена в последний раз посмотрела на сестру, которая стояла, оцепенев, между рыдающей матерью и пьяным сожителем.
— Я переведу деньги на ребёнка, — сказала она Кате. — На первое время, чтобы ты могла снять комнату и найти работу. Это всё, что я могу для тебя сделать. Больше у меня сестры нет. Прощай.
Она вышла из квартиры, не оборачиваясь. За спиной она слышала пьяную ругань Руслана и плач Кати. Но её это уже не трогало. Она вышла на улицу и вдохнула свежий вечерний воздух. На душе было странное чувство — смесь горечи и облегчения. Она сделала то, что должна была. Она поставила точку.
Прошло ещё полгода. Лена сидела в своём уютном магазинчике и пила кофе с Ольгой.
— Ну что, звонила твоя маман? — спросила Ольга, размешивая сахар в чашке.
— Звонила, — улыбнулась Лена. — На прошлой неделе. Говорила, что Катя устроилась работать в супермаркет кассиром. Сняла комнатушку в коммуналке. С Русланом разошлась окончательно.
— Туда ему и дорога, козлу, — хмыкнула Ольга. — А мать что? Всё так же зудит?
— Нет, представляешь. Почти нет. Голос совсем другой стал. Даже извинилась. Сказала, что была слепа и только сейчас поняла, какую змею на груди пригрела. И меня, говорит, поняла. Почему я так поступила.
— Надо же! Прозрение снизошло! — усмехнулась Ольга. — Лучше поздно, чем никогда. А ты что?
— А я что... Я сказала, что рада, что она меня поняла. Позвала её в гости на выходные. Пироги будем печь.
Они помолчали. За окном шёл тихий снег, укрывая город белым покрывалом.
— Знаешь, Оль, — сказала Лена, глядя на кружащиеся снежинки. — Я иногда думаю... Ведь как странно жизнь устроена. Кажется, что всё рухнуло, что это конец. А на самом деле — это только начало. Начало чего-то нового, настоящего.
Она была счастлива. Не тем шумным, показным счастьем, а тихим и светлым. Она научилась ценить простые вещи: утренний кофе, мурлыканье кота, улыбку покупательницы, разговор с подругой. Она научилась быть хозяйкой своей жизни.
Она знала, что шрам на сердце останется навсегда. Но он больше не болел. Он просто напоминал ей о том, какой долгой и трудной была дорога к себе. И о том, что даже самые тёмные времена заканчиваются. А после самой холодной зимы всегда наступает весна.
Иногда так случается, что для того, чтобы спасти семью, её нужно сначала разрушить. Разрушить ложь, предательство, токсичные связи. Чтобы на расчищенном месте, на фундаменте из уважения и честности, построить что-то новое. Или, может быть, просто построить свой собственный дом, в котором тебе будет тепло и уютно. Одной. И это тоже будет правильно.
От автора:
История закончилась, но за её пределами всегда есть другие, не менее важные.
Ваши комментарии помогают понять, что волнует людей по-настоящему.
«Лайки» подсказывают, какие темы находят отклик.
Если у вас есть личная история, которой вы готовы поделиться — возможно, именно она оживёт в моём следующем рассказе.