С Рубеном Дарио Флоресом Арсилой мы познакомились на прошлогодней Ассамблее Русского мира в Москве. За большой вклад в продвижение русского языка в Республике Колумбия и в связи с 80-летием Института русской культуры им. Л.Н. Толстого в Боготе он был награжден медалью и дипломом фонда "Русский мир". На сцену тогда поднялся худощавый кареглазый человек с копной чуть подернутых проседью темных волос. Президент Института им. Л.Н. Толстого, адъюнкт-профессор Национального университета Колумбии, писатель, поэт и переводчик Рубен Дарио Флорес Арсила перевел на испанский язык роман "Евгений Онегин" Александра Пушкина, а также познакомил читателей Колумбии, Аргентины, Мексики, Испании, Чили со стихами Анны Ахматовой, Бориса Пастернака и Арсения Тарковского. Влюбленный в литературу и культуру России колумбийский профессор ожидаемо оказался увлеченным и интересным собеседником.
Текст: Екатерина Жирицкая, фото: Андрей Семашко
— Господин Арсила, как и когда состоялась ваша первая встреча с русской литературой?
— Мое знакомство с русской литературой началось с романа "Война и мир". У отца была довольно большая библиотека, и в один из вечеров я случайно наткнулся на томик в красном кожаном переплете. На обложке красовалась надпись золотом: "Полное собрание сочинений графа Льва Николаевича Толстого, перевод на испанский язык". Так произошло мое первое погружение в сложный и прекрасный мир русского классического романа.
В "Войне и мире" меня сразу заинтересовала фигура Михаила Кутузова. Тогда я еще ничего не знал об этом выдающемся полководце, поэтому решил разыскать дополнительные сведения о нем. У нас дома была прекрасная энциклопедия на испанском языке, изданная во Франции, очень подробная и обстоятельная. Кстати, она до сих пор весьма популярна в Колумбии. Каково же было мое удивление, когда я не нашел в ней ни единого упоминания о Михаиле Кутузове! Авторы многотомной энциклопедии просто проигнорировали его существование! Мне показалось это очень странным. В итоге моя первая встреча с русской литературой обернулась и первым столкновением со стереотипами о России, которые на протяжении веков создавали и продолжают создавать в Западной Европе. Тогда я еще ничего не знал о противостоянии между западными элитами и русским народом. Но у меня сразу возник вопрос: "Почему в словаре, где есть масса данных о великих деятелях Франции, Испании, Британии, Америки, нет никаких сведений о такой важной исторической персоне, как Кутузов?"
Что же до самого романа, то он буквально заворожил меня. Я будто сам стал частью мира, который создавал текст Толстого: наблюдал за ходом Бородинской битвы, слушал обсуждение предстоящего сражения на знаменитом военном совете в Филях, видел, как покидают Москву ее жители, как поджигают город... Не меньшим потрясением стали и характеры персонажей. Да, это были герои художественного романа, но для меня они превратились в реальных людей.
Я по-прежнему убежден, что в мировой литературе нет более талантливого рассказчика-реалиста, чем Лев Николаевич Толстой. Ни у одного другого писателя я до сих пор не нашел такой магии, такого высокого искусства передачи подлинности жизни. Понимаю, что подобный подход часто критикуется. Многие говорят, что литература — всего лишь игра словами, что это созданный, воображаемый мир, который не может подменить действительность. Между прочим, эту мысль рьяно отстаивал русский писатель Владимир Набоков. Он считал, что если читатель настолько погружается в повествование, что не отделяет себя от него, то это упрощает "проживание" художественного текста. Но я разделяю точку зрения древнегреческих философов, которые подчеркивали взаимосвязь личности и языка. Ведь язык с помощью образов, которые он создает в нашем воображении, влияет на человека, формирует его характер и убеждения, создает картину мира. Без языка нет личности — и наоборот. Лев Николаевич силой своего таланта смог продемонстрировать, что логос — по-гречески "слово" — тождествен жизни, тождествен человеку. Дар Толстого — способность описывать явление так, что ты воспринимаешь его как реальность, будь то битва или мирная жизнь. Впечатления от первого прочтения романа "Война и мир" остались у меня на всю жизнь.
— Почему в романе именно образ Кутузова привлек ваше внимание?
— Образ талантливого русского полководца выписан в романе одновременно и тонко, и реалистично. В трактовке Толстого он нисколько не похож на романтического героя-воина, хотя этот генерал-фельдмаршал играет одну из главных ролей в крупнейшей европейской войне. Это удивительное совмещение в Кутузове личности исторического масштаба и обычного человека, которому чужд пустой пафос, произвело на меня большое впечатление.
Так, через "Войну и мир", я познакомился со вселенной русской культуры. Мне кажется, Толстой и сегодня по-прежнему очень актуален. Возьмите, например, размышления Наполеона, разглядывающего архитектурные памятники Москвы и мечтающего о том, как он заменит их более "цивилизованными" зданиями. Ведь это отражение общего отношения европейцев к культурам других народов, которое впоследствии назовут колониализмом. Подобный взгляд западноевропейских элит на Россию мы можем проследить на протяжении нескольких веков.
— Итак, вы читали роман Толстого в переводе на испанский язык. А какую книгу вы прочли первой на русском?
— Это был "Евгений Онегин".
— Нетривиальный выбор для иностранца, только что поступившего на подготовительный факультет Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы...
— Я поставил себе задачу прочитать "Евгения Онегина" на русском. Это был совет моих преподавателей по русскому языку, которые рекомендовали мне прочитать одну главу романа. Но я решил, что прочту все произведение. Вооружился словарями, включая словарь Ожегова, и каждый день читал по одной главе. Выписывал каждое незнакомое слово на отдельную карточку, туда же заносил его объяснение из словаря и перевод на испанский язык. Когда я закончил читать роман, у меня был собственный каталог всех незнакомых русских слов из романа с переводом на испанский и с определениями из словаря на русском. Потом я читал "Евгения Онегина", уже не прибегая к словарю, а заглядывая в свои карточки.
Многие филологи говорили о невозможности перевода этого произведения, о сложности понимания романа Пушкина, изданного на другом языке. Они считали, что "Евгений Онегин" — замкнутое явление русского языка. Мне это казалось странным, ведь сам Пушкин писал стихи и прозу на французском. Он пользовался литературными жанрами, зародившимися еще в Античности, продолжал и развивал традиции европейской литературы XVIII–XIX веков. Конечно, он виртуозно перерабатывал эти формы, укладывая их в свою особую строфу. Пушкинское чувство ритма, гармония и завершенность его произведений поразили меня. Я читал "Онегина" вслух, чтобы лучше понимать мелодику русского языка, и был ею очарован. Фонетические особенности русского языка помогали мне ощущать особую музыкальность пушкинского слога, а сопоставление в романе разных стилей речи порой просто поражало.
Кроме того, мне была интересна сама история, изложенная в романе. Наивная, чистая провинциальная девушка влюбляется в скучающего повесу из светских салонов Петербурга, она заворожена его пустой изящностью. И получает от Онегина горькую отповедь. А потом все меняется: сам Евгений теряет голову, встретив Татьяну в Петербурге. И она, уже замужняя дама, отказывает Онегину, хотя и не скрывает, что продолжает испытывать к нему самые глубокие чувства. Я полюбил эту историю. Мне было интересно наблюдать, как сюжет, ранее уже встречавшийся в европейской литературе, принимает оригинальные формы на русской почве.
— Вы взяли на себя риск переложить Пушкина на испанский язык. Но он не единственный русский поэт, которого вы переводили. Были еще Пастернак, Тарковский, Высоцкий, Ахматова... Почему выбор пал именно на них?
— Слишком обширный вопрос. Если позволите, я сфокусирую внимание на одном поэте — Арсении Тарковском. В его творчестве меня привлекло лирическое описание домашнего быта и простых предметов и явлений, сквозь привычную оболочку которых проглядывают глубокие смыслы. К примеру, у Тарковского есть стихотворение "Сколько листвы намело..." — это настоящая жемчужина. Листва для поэта — вполне привычные "легкие наших деревьев" и "кровли птичьих гнездовий", но в то же время она — "опора летнего неба", "охра и пурпур надежды на драгоценную жизнь, на раздоры и примиренья". "Листья, братья мои, укрепите меня в этой жизни..." — просит Тарковский. Он приходит к пониманию необходимости единения с природой, наблюдая за, казалось бы, обычным явлением: как листья деревьев из зеленых становятся желтыми и в конце концов опадают.
Есть у Тарковского еще одно стихотворение — о старом доме, который покинули его обитатели. В этих строках чувствуется какая-то космическая боль от того, что людей, которые здесь жили, отмечали дни рождения, радовались и печалились, уже нет. Измерение времени, огромное значение домашнего очага и простых предметов домашней утвари, которые столько лет были с жильцами дома и в радости, и в горе... Красота быта со всеми его достоинствами и изъянами... Это очень тонко.
Если русская литература XIX века часто показывала, как быт берет человека в плен, засасывает его, раскрывая губительную силу повседневности, то Тарковский замечает поэтику, скрытую в обыденной жизни. Этот реализм очеловеченных предметов мне также оказался близок. Подобным взглядом на мир Арсений Александрович продолжал традиции, например, писателя Михаила Осоргина, который в 1927 году написал рассказ "Вещи человека". Здесь также можно вспомнить и сборник рассказов "Чемодан" Сергея Довлатова, в котором предметы из старого чемодана сначала становятся поводом вспомнить истории разных людей — женщин, детей, мужчин, старых и молодых, — а затем постепенно очеловечиваются сами.
— Вас не остановила даже женская поэтическая лирика, хотя в этом случае пришлось выступать в роли переводчика дважды: и между разными языками и культурами, и между женским и мужским миром.
— В русской литературе есть яркие женщины-поэты — Марина Цветаева, Белла Ахмадулина. Но мне особенно близка поэзия Анны Ахматовой. Как и Тарковский, она предельно простым словом могла передать сложно сконструированный мир своей лирической героини. Это умение показать сложное через простое занимает меня, поскольку я не только переводчик, но и писатель — в прошлом году был издан мой роман "Византийская монета". Я люблю наблюдать, как другие писатели выражают чувства своих героев, какими словами пользуются для передачи их взаимоотношений. Ахматова владеет искусством передавать в предельно простой форме сложную диалектику чувств — ревности, ностальгии, тоски, радости нежданной встречи.
— Что общего и чем, на ваш взгляд, различаются русская и латиноамериканская литература?
— Могу сказать, что меня привлекает в русской литературе. Она является общепризнанным образцом психологизма, глубокого проникновения во внутренний конфликт человека, который находится в ситуации морального выбора. Человека, который, образно говоря, оказался на перекрестке, и его ответом на возникшую дилемму должен стать поступок.
Русская литература, как и латиноамериканская, кажется мне глубоко поэтичной. Литература должна завораживать ясным словом, яркими персонажами. Например, такими, как герои в рассказах Борхеса или в "Докторе Живаго" Пастернака. Это обычные люди, оказавшиеся в неординарных обстоятельствах.
— О чем вы рассказываете своим студентам в институте? Что для них наиболее интересно в русской культуре?
— Столица Колумбии, где живет около 9 миллионов человек, — город с высокоразвитой культурой, его исторический центр составляют кварталы зданий и храмов в стиле барокко и неоклассицизма. Наш Институт русской культуры им. Льва Толстого находится в одном из таких кварталов, и многие слушатели из других стран Латинской Америки приезжают в Боготу, чтобы прикоснуться к культуре, в том числе и русской. Я рассказываю им о цивилизационном и культурном значении русского языка и русской литературы, которое растет по мере того, как мир становится многополярным. А историческое значение Западной Европы продолжает снижаться.
Слушатели приходят на наши лекции по собственной воле, значит, им это близко. Но интерес колумбийцев к русской литературе доказывает и ряд других примеров. Так, мой перевод сборника дагестанского поэта Расула Гамзатова в прошлом году представили на книжной ярмарке в Боготе, а сборник современной русской поэзии, также переведенный мною, появился на крупнейшем фестивале литературы и поэзии в Медельине.
— Первый раз вы приехали в Россию почти тридцать лет назад. Затем бывали здесь неоднократно. То есть вы видели нашу страну на разных исторических этапах. Каковы ваши впечатления?
— В конце 1980-х годов, когда я учился в Университете дружбы народов в Москве, в составе студенческого стройотряда УДН участвовал в строительстве Байкало-Амурской магистрали. Мы выехали из Москвы, поезд шел день, другой, третий, это была длинная, весьма длинная поездка в поселок Усть-Кут — очень далекое место. Зато я имел возможность увидеть удивительную красоту Сибири, и эти бесконечные русские ландшафты произвели на меня незабываемое впечатление. Так трудовые поездки, опыт работы с другими студентами помогли лучше узнать вашу страну.
Мне кажется, стройотряды не потеряли своего значения и теперь, потому что молодому человеку важно чувствовать себя не только отдельной личностью, но и частью большого общественного проекта. Это важно для формирования характера, для понимания, что вкладываешь крупицу своего труда в общее дело. Особенно остро это чувствуется при сравнении с современной Латинской Америкой, где люди, увы, разобщены. И, возвращаясь к началу нашего разговора, хочу заметить: то, как русский язык описывает русские ландшафты, какие выразительные средства он при этом предлагает, формирует теплое, сердечное отношение к этой земле.
Вновь я оказался в Москве в 1996 году. Это было время слома и хаоса, СССР больше не существовал. Мы в Боготе также тяжело переживали распад Советского Союза. Было непонятно, что будет дальше, сохранится ли в столице Колумбии Институт русской культуры, который традиционно поддерживало советское правительство. В конце 1980-х я как раз вернулся из вашей страны, стал преподавателем русского языка в Институте дружбы с Советским Союзом, и вот три года спустя СССР распался. Это был большой удар по нашим убеждениям. Я лично очень болезненно воспринял происшедшие в вашей стране перемены. Было чувство растерянности, разочарования, безысходности — как дальше жить? В нашем институте прошло экстренное собрание, на котором обсуждался только один вопрос: закроют ли его или Бог и литература нам помогут?
Знаете, в некотором роде князь Мышкин и Дон Кихот Ламанчский близки по духу. Россия является литературной родиной "Идиота" — гениального произведения Федора Достоевского. А испаноязычные читатели и писатели все вышли из "Дон Кихота" Мигеля де Сервантеса. Так что мы тоже в определенном смысле идеалисты. Поэтому на том собрании мы решили, что ни за что не закроем институт — русская литература нас спасет. И действительно, Институт русской культуры им. Л.Н. Толстого работает до сих пор. Так что не только с практической, но и с метафизической точки зрения мы оказались правы.
Первые годы XXI века были для нас сложными, ведь новые рыночные отношения в вашей стране затронули и сферу культуры. В советские времена у института была поддержка со стороны СССР, например в подготовке преподавателей. И в Боготе было очень позитивное отношение к студентам нашего института, потому что Советский Союз выделял им десять бюджетных мест в своих вузах. С точки зрения культурной политики это было хорошей рекламой преподавания русского языка. Но после распада СССР мы потеряли эту привилегию, и без государственной поддержки России нашему институту было трудно выживать. Институт русской культуры им. Л.Н. Толстого известен в Боготе, все считают, что мы являемся Домом русской культуры. Он был основан в 1944 году усилиями колумбийцев, которые так выразили свое восхищение, уважение и любовь к стране, разгромившей фашизм. И, несмотря на все трудности смены эпох, мы продолжаем работать и сегодня.
Что касается второй части вашего вопроса, могу сказать очевидное: в нынешнем веке Россия вернула себе свойственную ей важную роль в мире. Я не политолог и не историк, но мне кажется, что пришло время вспомнить ту огромную историческую роль, которую Россия играла в XIX и XX веках. Ваша страна, безусловно, признанный авторитет в области культуры. При этом на глазах у всего мира происходит упадок западной цивилизации. Поэтому, мне кажется, XXI век станет веком России в новом, многополярном мире.
