Когда мы, пытаясь отдышаться, повалились на мягкий лесной мох, отец отрывисто проговорил:
- Нету иного пути, сын… бежать тебе надобно… бежать из деревни… насовсем…
- Как – насовсем?! – испугался я. – А как же ты, сестрицы? Как я без вас-то?!
- Наутро волхвы проведут обряд на капище по указу Лютана. Сам ведаешь, к чему все идет… волхвы во всем старейшине подвластны… не восстанут они супротив него. Куда им, седовласым старцам! А Лютан на тебя зуб наточил… помереть спокойно не сможет, покуда от тебя не избавится! Не желаю я твоей погибели, сын! Беги, беги из этих мест на север! Выйдешь на большую дорогу – доберешься до соседнего княжества… а там – боги милостивы…
- Да что мне делать в соседнем княжестве?! – в отчаянии воскликнул я. – Куда податься? Я иных мест не ведаю, обычаи и порядки их для меня чужды!
- Здесь для тебя нет спасения, Велимир! – отец с горячностью схватил меня за плечо.
Я упрямо покачал головой:
- Да как же! Не повидавшись с сестрицами, мне навеки уйти?! Нет, не могу я так! Не могу!
- Пойми, тебя хватятся еще до рассвета! Чуешь, ветер поднялся? Дымом с пожарища тянет. Это ведь я, Велимир, я избу поджег!
Я изумленно глянул на отца.
- А ежели прознает кто? Ежели тебя виновным во всем сделают?! Выходит, я спасу свою шкуру, а ты ответ держать перед народом будешь?!
- А как иначе? - пожал плечами отец. – Ты – мой сын, Велимир, пущай и не по крови! Я виноват перед тобой, перед Полелькой, что бражничал себе в угоду после смерти Клены… да и перед матерью вашей виноват. Я не могу поступить иначе. Ты должен спасать свою жизнь!
- Уйдем из деревни вместе, и будь, что будет!
Отец покачал головой:
– Мне отсюда ходу нет: тут сестрицы твои… Полелька, вот, понесла не ко времени… это ж я недоглядел за дочкой! Куда ей по лесам шататься! Не девичье это дело, не бабское… а ты сильный, Велимир! Даже не ведаешь, насколько сильный. Ты столько всего вынес, и еще вынесешь, но будешь жить! Я верю, что тебе предначертана долгая жизнь! За нас не пужайся: сдюжим как-нибудь с Полелькой… Ежели совесть в Беляе не проснется – на всю деревню его ославлю! Мне терять нечего…
Отец крепко обнял меня, прощаясь.
- Да погоди! – глотая невольные слезы, воскликнул я. – Совестно мне покидать вас на произвол судьбы!
- Ты довольно натерпелся, сын! – возразил отец. – И слушать ничего не желаю! Уходи подальше отсюда. Боги милостивы: свидимся когда-нибудь… Токмо не поспел я охотничий мешок для тебя собрать. Без него да без оружия тебе в лесах не выжить… схорониться тебе где-то надобно… а я мигом обернусь!
- К избушке Веданы подамся! – порешил я. – Там тебя ожидать буду! Есть одно тайное место неподалеку от избы, где схорониться можно! Токмо гляди, отец: будь осторожен!
- Значится, там и свидимся!
И отец бросился обратно в деревню, а я поспешил на знакомую лесную поляну…
Ожидать отца в самой избушке я побоялся: неровен час, туда могли нагрянуть деревенские мужики. Я сердцем чуял, что меня уже хватились и, вестимо, отрядили людей на поиски. Спрятавшись в укромном месте на краю поляны, я притаился, сгорая от тревоги и отчаяния.
Мысль о том, что более я не увижу своих родных – отца и сестриц, прожигала меня огнем насквозь. Однако я сознавал, что остаться в деревне – значило встретить скорую смерть или быть обреченным на долгие медленные мучения. Волхвы нынешним днем явили бы перед народом «волю богов», и тогда… я был бы обречен.
Меж тем, уже рассвело, а отец все не появлялся. Тягостное предчувствие закралось ко мне в душу.
- Неужто случилось чего? – шептал я, чуя, как живот скручивает от страха.
Наконец, я услыхал в лесу неподалеку треск сучьев, и меня бросило в жар. Вскоре на поляне перед избушкой бабки Веданы появился человек, но это был вовсе не мой отец!
«Пошто Горяй здесь?! – металось в моей голове. – Неужто уже погоню снарядили?!»
Покуда я соображал, как мне быть, парень взбежал на крылечко избы и, отворив дверь, проскользнул внутрь. Токмо в то мгновение я осознал, что на его плече висел мой собственный лук, а за спиной – охотничий мешок отца.
- Эх, была не была! – выбравшись из своего укрытия, я поспешил следом за Горяем.
В избе знахарки царил полумрак. Не топилась, как прежде, печь; не горела лучина, озаряя горницу мягким желтым светом. Лишь через одно из отворенных волоковых окошек* сочился утренний свет. Я обождал, покуда глаза мои привыкнут к полумраку, и различил очертания туловища Горяя, сидящего на лавке возле стены.
«Заклятый враг! – подумалось мне. – По мою душу, никак, явился!»
Я сжал кулаки и сквозь зубы процедил:
- Ты пошто тут?!
- А, явился! – хмыкнул Горяй. – Никто тебя не засёк?
- Никто! - ответил я. – А ты… ты откудова? За мной охотишься?!
- Больно надобно! – фыркнул тот. – Я от Будая! Недосуг мне с тобою языком чесать, потому держи свой мешок! И лук вот…
Он с грохотом водрузил все это добро на дощатый стол.
- Погоди! – выдохнул я. – А где мой отец?! Что стряслось?!
- К старикам его увели допрос чинить: мол, как эдак вышло, что ты сбежал…
- Эх! – я в отчаянии схватился за голову. – Ведал я, что дурно кончится! Неровен час, отец пострадает…
- Ничего, выкарабкается… каков с него спрос, с хмельного-то!
- Как это – с хмельного? Чего мелешь?! Он же во рту капли браги не держал столько дней! Да я же токмо видался с ним! Он меня спас!
- Значится, поспел уж налакаться… - усмехнулся Горяй и поднялся с места.
- Погоди, - я удержал его. – Поясни, как так?!
Горяй запыхтел:
- Да не ведаю я ничего толком! Сестрица твоя меньшая к Веснянке прибежала. В слезы кинулась!
- Полеля?
- Угу.
Поначалу я изумился, а после смекнул, что Полельке и впрямь не к кому было больше идти. Леля жила в доме мужа, а родня Любояра моего отца не сильно жаловала. Весняна же была нашим давним другом, и к ней Полеля вполне могла прибежать. Токмо пошто было Горяю мне помогать?
Я с подозрением вопросил:
- И что ж Полеля вам сказывала?
- Да про то, что Будай бежать тебе подсобил. Воротился он, мол, дабы поклажу для тебя снарядить, а тут нагрянули к вам от Лютана. Стали допрос чинить: как эдак вышло, что сгинул ты… а отец твой во хмелю! Так и увели его...
- Быть того не может! До бражки ли ему было?!
Горяй хмыкнул:
- Ну, того я не ведаю… знамо, поспел… охота пуще неволи!
Я сдвинул брови: что-то здесь не сходилось. Еще недавно отец был рядом, был ясен разумом, и тут вдруг – захмелел?! Не мог он так поступить – в самый отчаянный миг предать меня, поддавшись прежней слабости! Ведь он спас меня, рискуя собой, каялся в прошлых грехах, обещался заботиться о Полельке! Обещался воротиться… Я понурил голову.
- Чего дальше-то было, Горяй?
Тот пожал плечами:
- Да чего… сестрица твоя в ноги бросилась нам с Весняной – мол, не погубите братца, подсобите ему! По правде молвить, кабы не Веснянка, не стал бы я своей шкурой рисковать заради тебя! Да уж больно просила она… по старой памяти… на шею мне кинулась… жалко ей тебя…
Горяй невесело усмехнулся и добавил:
- Я поначалу мыслил было в отказ пойти, но Веснянка упросила… я тебя-то, Велимир, никогда не жаловал, и ты это ведаешь… на пути ты у меня одно время стоял – да, по счастью, своротил с него. Но я не позабыл, что отца моего ты тогда на ноги поставил. Ежели бы не твои травки, мог он раньше сроку к праотцам отойти… потому нынче мы с тобою квиты. Ступай из деревни своей дорогой, и более, надеюсь, не свидимся!
Я молчал, потрясенный. Более всего меня сбило с толку даже не то, что именно Горяй явился на подмогу, а то, пошто эдак вышло с отцом. Обуреваемый негодованием, отчаянием и тревогой, я пробормотал:
- Вот оно как, значится… неужто это все…
Горяй хмыкнул:
- А ты взаправду сам медведя-то завалил? Дюже не верится мне… я-то покрепче тебя буду, а и то не ведаю, сладил бы со зверем, али нет…
Я стиснул зубы:
- Взаправду…
Внезапно в лесу где-то совсем рядом с избушкой раздались крики. То были деревенские мужики, делавшие перекличку. На лбу моем выступил холодный пот.
- Сыскали… - обреченно пробормотал я, - не поспел уйти…
Горяй нахмурился:
- Кажись, охотники наши… не Смеян ли это?
Смеян… а ведь некогда он звался моим другом! Мало ли босоногих вечеров провели мы вместе на речке, мало ли троп избегали по лесу, охотясь на белок… и вот, нынче он гонится за мной по пятам с толпой других охотников! Да он и есть охотник, а я – зверь, пытающийся спасти свою шкуру… как скоро все поменялось в жизни! Как внезапно мы вдруг стали врагами…
Я горько вздохнул, а Горяй бросил мне:
- Уходи. Уходи прочь из этих мест – авось, и спасешься! Я прикрою тебя, но, ежели не выйдет, не обессудь…
С этими словами он выскочил из избушки знахарки, а я, схватив в охапку все свое добро, нырнул под стол и затаил дыхание. Мне было прекрасно слышно все, что делалось снаружи: тишина утреннего леса не могла скрыть ни единого звука.
Горяй, плотно притворив за собой дверь, крикнул кому-то:
- Эй! Я тута!
Раздался голос Смеяна:
- Ты пошто здесь? Тоже на поиски снарядился?
- Угу. Я сразу сюда метнулся: мыслил, подался он в избушку Веданы. Недаром же прежде тута столько околачивался! Но оказалось пусто: нету никого.
- Нету? – голос Смеяна стал заметно громче. – Неужто?
Внезапно дверь избушки отворилась, и внутрь ворвался яркий свет вместе со свежестью лесного утра. Сердце мое бешено заколотилось. Сидя под столом, я увидал, как мужские ноги, обутые в охотничьи сапоги, сделали пару торопливых шагов внутрь горницы. Затем ступни резко развернулись и зашагали в обратном направлении. Громко хлопнула дверь избушки; загрохотал наружный засов.
- И впрямь, нету! – крикнул Смеян. – Мужики, пусто! Идем дальше! Горяй, ты с нами?
- Разделимся! Я левее стану забирать, вы – вправо!
- Добро!
Вскоре голоса охотников стихли, и дрожь стала понемногу отпускать меня. Я все еще сидел под столом, когда услыхал, что наружный засов кто-то тихонько снял с двери. Далее наступила тишина.
«Не сдаст ли меня Горяй?! – металось в моей голове. – Неровен час, передумает и нагонит мужиков, поведет их по моему следу! Уходить надобно… токмо куда? Нынче в лесу народу полно рыщет…»
Я и впрямь не ведал, как лучше поступить: кидаться прочь из избушки Веданы али обождать. Порешив не медлить, я, озираясь, выбрался наружу, затворил дверь на засов и кинулся со всех ног в чащу…
Бежал я до тех пор, покуда не упал, споткнувшись об узловатые коренья елей. Растянувшись на мягком зеленом мху, я поначалу долго лежал ничком, пытаясь отдышаться. Сердце неистово стучало прямо у меня в ушах, в глазах темнело. Отчаяние и тоска душили, затмевая разум, и я не мог сообразить, куда мне двигаться дальше.
Я перевернулся на спину и уставился взглядом в высокое голубое небо, проглядывающее меж еловых вершин. Не готов я был покинуть родные места, не свидевшись более с отцом и сестрицами, не обнявшись крепко на прощание, не взглянув в последний раз на стены родного дома! Окромя того, меня растревожили слова Горяя о захмелевшем отце. Я никак не мог взять в толк, пошто эдак вышло, и терзался дурными предчувствиями.
Однако возвращаться в деревню нынче – значило подвергнуть себя смертельной опасности. Поразмыслив, я твердо решил, что проберусь в деревню под покровом темноты, но выжду время, покуда не прекратятся поиски.
«Авось, и Лютан помрет к тому времени!» – подумалось мне.
На душе было пакостно, но следовало двигаться дальше и приискивать себе место для будущего ночлега. Из оружия с собою у меня был токмо лук…
Я сел и торопливо развязал охотничий мешок отца. Бо́льшую часть мешка занимал мягкий сверток – теплая свитка**, заботливо уложенная, вестимо, Полелькой. Окромя того, сыскались охотничий нож, огниво, баклага с водой и краюха хлеба, завернутая в чистую рубаху.
- Ох, сестрица! – горестно прошептал я. – Обо всем ты помыслила, все собрала! Пошто ж свою-то жизнь загубила?! Пошто связалась с сынком Скоряты, себя потеряла? Как-то теперь все будет… ежели совесть в Беляе не проснется, позор на твою голову ляжет… эх! Прижать бы Беляя хорошенько, заставить повиниться…
В глубине души я смекал, что после всего произошедшего со мной семья Скоряты будет нас чураться. Надеяться оставалось лишь на совесть самого Беляя. Ежели бы он сознался отцу в содеянном, вестимо, Скорята бы и задумался. А так выходило, что доказать причастность парня было невозможно…
Тяжко вздохнув, я прислушался к звукам леса и, не приметив ничего необычного, двинулся дальше – в одно из тех потайных мест, что как-то приглядели мы с отцом…
Местечко это располагалось неподалеку от Заячьей горки. Там в лощине протекал лесной ручей и огромные валуны у одного из берегов образовывали подобие пещеры. Пару раз мы укрывались в ней с отцом от непогоды, а однажды даже заночевали перед ранней охотой.
Когда я добрался до ручья, солнце уже поклонилось к закату. Натаскав в свое прибежище елового лапника и мха, я обустроил себе подобие лежанки. На лес стала опускаться темнота, и я впервые за день помыслил о том, что еще ничего не ел. Охотиться в темноте было невозможно, и я уже выбился из сил, поэтому повечерять пришлось половиной краюхи хлеба, что припасла для меня Полеля.
Напившись воды из баклаги, я свернулся калачиком на своей подстилке и испытал такую гнетущую тоску, что впору было заплакать, но глаза мои оставались сухими. Их даже не защипали подступающие слезы, как это бывало прежде. Я лежал, размышляя о своей жизни и уставившись в слепую темноту ночи.
После всего случившегося у меня внутри что-то надломилось. Моя душа дала трещину подобно глиняному сосуду, который не выдержал обжига. Он казался целостным с виду, а изнутри был бесповоротно поврежден. Так же и я: оставшись тем же человеком, глубоко в душе утерял прежнего себя. Чутье мне подсказывало, что возврата назад уже не будет…
Разорвалась невидимая нить, накрепко связывавшая меня с прошлым. Навсегда кануло в лету то время, в котором я бегал по деревне мальцом, мать была жива, а в родном доме лакомо пахло свежеиспеченными пирогами...
В моей душе нынче теснились иные, неведомые доселе чувства, которым я не ведал названия. Глухая тоска, досада, злость, боль – все это умещалось в моем сердце, но было и нечто иное – пугающее, страшное. Странная пустота, заполняющая все мое существо и требующая насытить ее тем, чего я не в силах был осознать…
Так прошло несколько дней. Рано поутру я обыкновенно охотился и укрывался в своем убежище, а с наступлением темноты разводил костер и жарил пойманную дичь. Спасало то, что рядом бежал пресноводный ручей, да и ночи покамест не стали холодными. Пару раз вокруг Заячьей горки бродили деревенские мужики – я слыхал их перекличку. Спрятавшись в своем укрытии, я пережидал время до темноты, ведь на закате все они возвращались в деревню.
Что будет дальше – я не ведал и мыслил лишь о том, как проберусь тайком в деревню, дабы свидеться с отцом и Полелей. Но однажды случилось то, что навсегда закрыло для меня путь в родные места…
__________________________________
*Волоковые окошки – небольшие окна, вырубленные в бревенчатой стене сруба и закрывающиеся задвижками (прим. авт.)
**Сви́тка – мужская верхняя одежда из домотканого сукна (прим. авт.)
Назад или Читать далее (Глава 63. Скитания)
Поддержать автора: https://dzen.ru/literpiter?donate=true