Ольга сидела на краю дивана, обнимая сына, который в третий раз за ночь проснулся с криком. Малыш метался, горел от температуры, дышал тяжело, прерывисто. Её глаза были красными, руки дрожали — не от страха, от изнеможения. За последние двое суток она поспала суммарно три часа. А Сергей… Сергей уехал в командировку, «очень важную», как он говорил, и весь вечер присылал фото, как он с коллегами ужинает в ресторане.
«Ты справишься, ты же у нас сильная», — написал он в сообщении.
Да, конечно, сильная. Особенно, когда у ребёнка температура под сорок.
Ольга машинально проверила время: 5:23. До утра оставалось чуть больше часа. Поднявшись, она покачала сына на руках, поставила свечку, сменила пелёнку, поцеловала в лоб. Лекарство, которым лечили, почти не помогало, врач накануне сказал: «Вирус, держите температуру, наблюдайте». Как будто это просто — «наблюдать», когда твой ребёнок горит, как угли в камине.
Она на автомате поставила чайник, вытерла стол, убрала игрушки с пола — потому что не могла видеть этот беспорядок. И всё это — на автопилоте, в пижаме с пятнами каши и волосами, собранными в торчащий пучок.
Сергей вернулся вечером. С порога — звонко чмокнул в щёку, бросил рюкзак на стул.
— Ну что, мои солнышки? Как тут без меня?
Ольга стояла у раковины. Рядом — таз с детским бельём, на плите остывала гречка, которую она не успела доесть.
— У Лёшки температура, держится третий день.
— Да ты что? А мне не сказала!
— Я писала тебе вчера и сегодня утром. Ты не прочитал.
Сергей замер, глядя в экран.
— А, да. Пропустил, наверное. У нас там связи толком не было.
Ольга закусила губу. Захотел — прочитал бы.
— Я два раза врача на дом вызывала. Лёшка ревел, у него горело тело. Я одна, с градусником, жаропонижающим и мокрыми полотенцами. Всё сама.
Сергей кивнул и… улыбнулся.
— Ну ты у меня молодец. Справилась же.
— Справилась? Я не спала два дня. У меня шея не поворачивается, руки трясутся. Но да, я «справилась».
Он отмахнулся.
— Ну что ты заводишься? Всё уже хорошо. Я же теперь дома.
Она посмотрела на него. Гладко выбрит, чистая рубашка, в руке — стакан колы. Он даже не заметил, как она изменилась — под глазами круги, губы сухие, движения замедленные, как у робота с севшей батарейкой.
— Ты не спросил, как я себя чувствую.
— А ты что, заболела?
— Я вымоталась.
Он пожал плечами.
— Ну ты же дома сидишь. В тепле. С ребёнком.
Именно эта фраза стала щелчком. Не громом, не бурей. Щелчком, словно тонкая трещина в стекле.
— В тепле?
— Ну а что? Я по командировкам мотаюсь, по морозу, по стройкам. А ты дома.
— Я в этом «доме» по восемнадцать часов в день с ребёнком, с бытом, с твоими носками. Я ела вчера в три часа дня, потому что до этого не было времени даже сесть!
Сергей фыркнул.
— Ну ты же знала, на что идёшь. Ребёнок — это тяжело. Но и красиво, трогательно. Это же... материнство.
— А ты — что? Гость в этом материнстве?
Он замолчал, глядя в сторону. Потом тихо, почти без эмоций:
— Ты изменилась, Оль. Раньше ты была весёлой. А теперь... просто злая.
Она не ответила. Просто пошла в спальню, закрыв за собой дверь.
Именно в эту ночь она впервые села к компьютеру и написала сообщение своей бывшей начальнице:
«Есть ли у вас что-то удалённое? Готова начинать хоть завтра».
***
Ольга не знала, чего ждала от этого письма — скорее, писала его из отчаяния. Но уже через час пришёл ответ:
«У нас освободилось место по партнёрским заявкам. Несколько часов в день, работа из дома. Хочешь попробовать?»
Ольга смотрела на экран и чувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Не надежда — твёрдость. Решимость. Словно она вспомнила, что у неё вообще-то есть не только пелёнки и кастрюли, но и мозги. Опыт. И жизнь.
Утром она обратилась в частный детский сад, нашла вариант на два часа в день. Договорилась с соседкой-няней — та согласилась подстраховывать. Всё складывалось.
Сергей же только отмахивался.
— Работаешь? А что ты вообще там делаешь, Оль? Какие-то бумажки?
— Это деньги. Мои. И это — не бумажки. Это возвращение к себе.
Он усмехнулся:
— Ну да. А дом кто будет вести? Или ты хочешь и работать, и чтобы я по ночам вставал?
Она ответила спокойно:
— Я хочу, чтобы у нас были равные обязанности. Мы оба родители. И оба взрослые.
На этом разговор закончился. Но не история.
***
Через два дня пришла свекровь. Без звонка. С контейнером котлет и выражением лица, будто идёт спасать семью от развала.
— Олечка, я тебе скажу как женщина женщине. Ты должна понять: мужчина — как ребёнок. За ним надо следить, заботиться. А ты его вечно пилишь.
Ольга молчала. Не потому что соглашалась. А потому что если бы открыла рот — сказала бы слишком много.
— Мой Серженька устает, ты же знаешь. Он весь день на морозе. А ты… дома.
— Вы тоже считаете, что я тут отдыхаю?
— Олечка, ты в декрете! Это же не работа, это счастье!
— Ага. Счастье, которое стирает трусы, варит суп, кормит, убирает, успокаивает ночью, оплачивает счета и — внимание! — ещё и не имеет права уставать.
Свекровь побагровела.
— Ты неблагодарная. Ты разрушишь семью!
Ольга поднялась.
— Я защищаю себя. И своего ребёнка. Если он вырастет и будет ждать, что женщина всё сделает за него — я провалюсь как мать.
Когда дверь за свекровью закрылась, Ольга впервые за долгое время улыбнулась. Не злорадно. Просто — спокойно. Она отстояла границу.
Вечером Сергей, узнав о визите матери, был раздражён:
— Что ты ей наговорила? Она теперь в слезах звонит, говорит, ты её выгнала!
— Я объяснила, что у меня не гостиница. И что твоё отсутствие не повод приглашать ко мне "помощь", которую я не просила.
Он молчал. Было видно — закипает. Но сдержался.
— Ладно. Я… подумал. Может, ты и права. Давай я, не знаю… буду сам мусор выносить. Или пылесосить по субботам.
Она кивнула. Сдержанно.
— Хорошо. Только не обещай. Делай.
Но в глубине души она уже знала: он не выдержит.
И оказалась права.
***
Бытовую «помощь» Сергей воспринимал как игру: пару раз пропылесосил, вынес мусор — и ждал аплодисментов. Через неделю устал.
— Я ж пылесосил уже. Чего ты опять?
— Потому что пыль не ждёт вдохновения. Она просто есть.
Он хмыкнул и ушёл в другую комнату.
Когда пришли квитанции за коммуналку, Ольга скинула Сергею фото.
— Половина — твоя.
— А у меня в этом месяце зарплата меньше. Кредит, подписка на Netflix. Перенеси на следующий.
Она медленно опустила телефон.
— Сергей, это уже третий месяц подряд. У тебя деньги — на подписки. У меня — на ЖКХ.
Он пожал плечами.
— Ну ты же сейчас работаешь. У тебя есть доход.
— У меня доход 12 тысяч. А у тебя — 70. Но плачу всё равно я. Как интересно складывается.
Сергей фыркнул:
— Ой, начинается. Эти ваши "бабы всё тянут". Ты сама выбрала в декрет идти. Никто не заставлял.
Она вскинулась:
— А ты — не отец? Или отец только когда ребёнок улыбается и не мешает спать?
Он раздражённо отмахнулся:
— Ну и вечно ты заводишься. Может, ты просто не создана для семьи?
Эта фраза ударила, как пощечина. Ольга замерла.
Потом спокойно спросила:
— Скажи честно. Ты покупал хоть раз за полгода мыло, порошок, салфетки, мешки для мусора?
— Ну это ж ерунда какая-то. Копейки.
— Эти «копейки» каждый месяц обходятся мне в треть дохода. А ты даже не замечаешь. Ты думаешь, что еда, чистая ванна и детские памперсы появляются сами.
Он усмехнулся:
— Да ты просто вечно недовольная. Другие бы на твоём месте радовались, что муж не пьёт и по бабам не бегает.
— Правда? А может, мне медаль дать? Или тебе? За то, что ты не бьёшь меня?
Сергей встал, сжал кулаки:
— Ну и что ты хочешь?!
— Я хочу, чтобы ты понял: я не обслуживающий персонал. Если у нас раздельный бюджет — пусть будет и раздельный быт.
Он дернулся:
— Что ты несёшь?
— Всё просто. Я больше не готовлю тебе ужин. Не стираю твою одежду. Не покупаю тебе туалетную бумагу. Хочешь жить по своим правилам? Живи. Сам.
Он вскочил:
— Да это бред! Ты специально назло, да?!
— Нет. Я просто устала быть удобной. И знаешь, что я поняла? Женская забота — это не должное. Это выбор. И я — больше не выбираю тебя.
Он вышел, хлопнув дверью.
На следующий день Ольга подала заявление на расширение часов работы. Её приняли. Вечером она купила тетрадь и написала сверху:
«Мой новый график. Без тебя».
***
Поначалу Сергей воспринимал её слова как истерику. Думал: «Побесится и пройдёт».
Но не прошло.
Утром в холодильнике — пусто.
На плите — ничего.
На спинке стула — его рубашка с пятном соуса, которую он сам так и не застирал.
Ребёнка в доме не было: Ольга отвела Лёшку к няне и поехала в коворкинг.
Сергей был... один.
Вечером она вернулась с работы, с ребенком, усталая, но спокойная. Поставила себе чай, села за ноутбук.
Сергей стоял на кухне, растерянный.
— У нас еды нет.
— Ты в магазин не сходил?
— Я думал, ты...
— Я же говорила. У нас теперь раздельный быт. Я купила продукты на себя и Лёшку.
— А я?
— Ты — взрослый человек. У тебя две руки, зарплата и свобода. Пользуйся.
Он молчал. Потом тихо пробормотал:
— У тебя был тонкий намёк?
— Нет, Сергей. Это была прямая демонстрация: каково жить без меня — но не как с женой, а как с бесплатной домработницей.
Он уселся напротив. Вид у него был смятый. За три дня он похудел, пытался стирать, что-то варить — но сжёг кастрюлю и забыл включить машинку.
— Ты не предупредила. Это было жёстко.
— А когда ты три месяца не платил коммуналку — это было мягко?
Он провёл рукой по лицу.
— Я не думал, что тебе так тяжело.
— Потому что тебе было удобно не думать. Всё было — просто «само»: ужин, чистые носки, улыбающийся ребёнок. Только у этого «само» есть цена. И если ты не хочешь её платить — больше её и не получишь.
Он глубоко вдохнул.
— Хорошо. Давай... как раньше. Я буду стараться.
— Как раньше? Когда я делала всё, а ты забывал? Нет, Сергей. Есть два варианта:
Либо ты честно включаешься во все процессы: уборка, оплата, воспитание, без нытья и «забыл».
Либо — мы делим всё: жильё, траты, время, ребёнка. И живём как соседи с совместным опекунством.
— Это что, угроза?
— Это выбор. Ты можешь его не делать. Но тогда я сделаю свой.
Он долго сидел молча. Потом, опустив голову, сказал:
— Я не согласен.
Ольга встала. Взяла ключи, паспорт и заранее собранную сумку. Затем аккуратно надела Лёше куртку, посадила его в коляску, проверила, чтобы всё было на месте: бутылочка, лекарства, игрушка.
— Тогда я уезжаю. Я не держусь за отношения, в которых меня не уважают.
— Ты не можешь вот так взять и уйти!
— Могу. И делаю.
Сергей не двинулся с места.
Через десять минут Ольга закрыла за собой дверь. На душе было тревожно. Но — впервые за долгое время — свободно.
Она не знала, что будет завтра. Но точно знала одно:
Себя — и сына — она больше не предаст.