Писатель последней страницей своих героев убивает, читатель – оживляет
В монаршьем гнезде воцарилась идиллия – правитель блаженствовал, буквально купаясь в заботе государыни. Дела спорились, документы изучались и подписывались с невиданной скоростью, и даже обеденный перерыв стал для правителя обыденным делом.
Как правило, тот из-за своей безотказности часто не успевал хоть чего-то куснуть. За дело взялся сосед из кабинета напротив – экс-монарх Святослав Владимирович Романов, который теперь исполнял роль блюстителя царского обеда. Ровно в час дня, как по мановению волшебной палки (или, скорее, по рычанию голодного желудка) он врывался в кабинет клятого трудоголика Андрея Андреевича Огнева, хватал его за локоть и тащил к себе со словами:
– Давай, Андрюх, работа в лес не убежит, а организм требует сил! Марш за стол! А то подданные со своими неотложными делами ложку тебе до рта не дают донести!
Так, с лёгким нажимом и юмором бывший монарх приучил своего сменщика к священному ритуалу дневной трапезы. Потому что даже у правителя всея бюрократии должно быть время на борщ!
Дружеские советы о курице за обедом с курятиной
Доев кусок осётра и принимаясь за курятину в чесночном соусе, Святослав Владимирович лукаво прищурился и спросил:
– Ну что, усмирил ты свою сумасшедшую курицу?
– Это насчёт чего? – сделал вид, что не понял, Огнев.
– Насчёт того, чтобы не пропихивала во власть своего отпрыска-демона.
– Не её, а нашего с ней.
– Да, вашего, – с готовностью поправился Романов.
– Я и сам пока в раздумьях. Держусь тактики затягивания и вежливого кивания. Иначе она что-нибудь хитрое придумает, а сын воплотит.
– Отправь его в Азию, пусть копошится. Мы там самых неподдающихся поселили. Если обратит их в православие, будет молодец. Нет – сам виноват. Ты своё дело сделал.
– А если обратит?
– Дашь ему другой такой же регион. А там, глядишь, лет через двести архангел Михаил пристроит его куда-нибудь. Ну и бред же у неё в башке! Отдать планету и шестьдесят миллиардов беззащитных людей в лапы этому исчадию! Да её саму надо в башню заточить на хлеб и воду! А Сашку – завалить самой тяжёлой работой. Чтобы неповадно было о мировом господстве мечтать. И вообще, Андрюх, распустил ты свою бабу! Давай уже, выползай из-под её каблука!
– Что значит выползай? – спросил монарх, уплетая грибное пюре со сметаной.
– О, способов – вагон. Самый надёжный: не ночевать дома. Она тут же сникнет, в слёзы ударится, а потом к реке побежит – топиться. Ты её выловишь, и у вас сразу станет тихо, как в гробу.
– Может, хватит её изводить экспериментами?
– Андрей, она и тебе уже мозги перекрутила! Кстати, уважаемый должник. Когда ты её мне вернёшь? Я учитываю каждый просроченный день! Уже натикало 55 лет и 76 дней. Завтра будет 77. Решись уже, Андрюх.
– Ну и на хрена она тебе?
– А тебе?
– Она мой кислород. Без неё дышать не могу.
– Вот и я о том же.
– Но она тебя на дух не переносит. И думать забыла!
– Охренеть аргумент! Да я только пальцем поманю! А давай на практике проверим?
Огнев, допив морс, лениво процедил:
– А, знаешь, ломает! Напроверялись уже...
– А-а, боишься...Потому что не уверен в ней. И вот тебе главное! Если Люцик-Сашка по её наводке будет тебя свергать, как думаешь, кто тебя вытащит? Ну же? Только я! Так что пока не поздно, именно я должен вправить ей мозги и потом жёстко контролировать. Быстро вразумлю! Ты её совсем распустил, весь из себя добренький.
Два затворника среди шума и гама
Царская чета жила тихо среди шума, толп и вечной суеты. Андрей на службе дико уставал. Вечером вылезал из-за стола только затем, чтобы упасть в кровать.
Марья бродила по лесу и читала книги.
Периодически подменяла его на второстепенных мероприятиях, если они совпадали с первостатейными. От беготни и переживаний она похудела, но не в ущерб изяществу. Скорее, наоборот. Фигура – словно выточена резцом, в глазах – лёгкая сталь. Костюм – безупречный, кудри – нарочито небрежные, манера общения – чарующая. Народ с неё глаз не сводил, любовался, как изящным музейным раритетом. Но панибратства она не допускала, тем более, эксплуатации своей безотказности.
“Можно сфоткать?” – подбегали к ней со смотрофонами.
Она сперва застенчиво пожимала плечами, потом ей эта бесконечная фотосессия надоела.
– Ой, да вы что, милые, времени совсем нет! – стучала она пальцем по запястью, улыбаясь так, что обидеться было невозможно. А мужу потом объясняла:
– Фото – это энергетический вампиризм в чистом виде. Если я буду сниматься со всеми подряд, вечером ты будешь меня на себе тащить, как мешок картошки.
На выходных у них были только свой дом, свои стены, своя тишина. Андрей дал понять согражданам: царь – не вечный двигатель. У него есть личная жизнь.
А разрезания ленточек, балы, приёмы и прочие "ах, твоё величество, осчастливь!" он перекинул на наследников.
Иван с Андриком крутились, как белки в колесе, а если сдувались, то подключались Марфинька с Веселиной. Ну и, конечно, легендарная дюжина святых царевичей и царевен – народ их обожал, а родители использовали как дипломатический резерв.
Время с пятничного ужина и до понедельничного завтрака Огневы посвящали друг другу. В любое время года бродили в обнимку по прилегающим к “Кедрам” лесным и луговым угодьям, болтали, летали, танцевали, озорничали. Андрей радовал Марью магическими фишками. Они не могли оторваться друг от друга.
Выбила бюджет под шквал озарений
В то утро она сказала:
– Слушай, Андрюш, я тут устроила в десяти школах пилотный литературный цунами! Объявила конкурс: пусть дети оживляют классику хоть кистью, хоть визуализацией, хоть сценками! Реакция – огонь: школяры рвутся в бой, учителя в экстазе, а один восьмиклассник и вовсе нарисовал «Преступление и наказание» в стиле манга – древнеяпонских комиксов. Творческая энергия людей нашла выход. Хочу размахнуть это на всю страну – от детсадов до трудовых коллективов. Бюджет не вздрогнет?
– Если дети вдохнут в классику жизнь – грех не поддержать. Подпишу даже траты на золотые рамки для их шедевров, – флегматично отозвался он, макая сырник в сметану.
– А ты из какой книги хотел бы визуализировать эпизод.
– Из “Юшки” Платонова. Чтобы наша сытая, благополучная, воспитанная на моральных ценностях молодёжь знала: когда-то даже в кромешной тьме безбожия тихими лампадками на сквозняке теплились люди-светильники. А ты?
– А я бы – клятву мальчиков на могиле Илюшечки Снегирёва под крылом Алёши Карамазова. Сколько раз перечитывала “Братьев Карамазовых”, столько на этом месте ревела в три ручья.
Гении и слон: история великих иллюзионистов
– А давай по-быстрому нырнём в классику, Андрей. Я считаю книги своим коллективным воспитателем. Пусть раздёрганным и хаотичным. Знаешь, как я вижу писателей?
– Ну-ну?
– Тысячи человечков с безумным огнём в глазах со всех сторон окружили нечто, лежащее под неподъёмно тяжёлым покрывалом. Например, там слон. Каждый приподнял свой уголок ткани и отобразил то, что увидел. Целостной картины ни у кого не получилось, сами запутались и других запутали. Но каждый яростно отстаивает своё видение. Или я не права?
– Права, – чмокнул царь царицу сметанными губами в щёку. – Хорошая аллегория! Давай разберём этот «слоновий хор» гениев. Достоевский ухватился за хобот и закричал: «Это змея экзистенциального ужаса!» Толстой обнял ногу и возразил: «Нет, это столб божественной гармонии!» Кафка потрогал хвост и пробормотал: «Это кнут бюрократического абсурда». Брэдбери ткнул в бивень: «Это меч технократической дистопии!». Данте и вовсе залез под живот и объявил: «Ад! Это однозначно девятый круг!»
– Но почему они не договорились?
– Оптика восприятия разная. Лермонтов смотрел через стекло тоски по ангелу, который нёс его душу в этот мир. Гёте – через призму всё познавшего и ничего не знающего Фауста. Язык опять же у всех подвешен по-разному. Шекспир описал бы слона сонетами, а Беккет – парой корявых реплик.
Опять же: эпоха диктует угол восприятия: что для Данте было «чёртом», для Булгакова стало «инженером в кепке».
– Значит то, что гении запутали человечество, не дав ясности, это было фатально?
– Запутки – великий подарок. Если бы кто-то разгадал слона, мы бы застряли в догме. А благодаря спорам истина мерцает, как свет в хрустале: сегодня она – ад, завтра – райская любовь, послезавтра – пустота. Ведь даже учёные что-то там пробормотали насчёт того, что объективной реальности нет, есть только интерпретации. Гении были первыми, кто это осознал.
А самым честным «слоноведом» был, пожалуй, Козьма Прутков: «Зри в корень!». Он-то как раз и был пародией на всех этих гениев.
Какой делаем вывод? Ну же, Марья.
– Что писатели не только запутали нас, но дали клубок в руки, чтобы мы сами продирались через дебри смыслов. Глаза разбегаются от трактовок мира. А это весело! – наугад сказала она, допивая клюквенный кисель.
Бессмертие в строчках: воскрешение бумажных героев
Он хмыкнул. А Марья скороговоркой зачастила:
– А знаешь, Андрейка, сегодня миллионы никому не известных гениев, которые на сто голов выше прежних, уже хотят целостной картины бытия. Людям тесно в мозаике. Они жаждут полноты.
– Они хотят прорыва в новую культурную парадигму. Давай разберём этот феномен «неизвестных гениев» и их тоски по целостности. Кто они, эти «новые провидцы»?
– Они объелись дроблением мира.
– Да, и хотят собрать мозаику в монолит. Их инструменты – не перо и чернила, а нейросети, квантовая физика и междисциплинарные мосты. Они видят, как литература перетекает в биохимию, а философия – в алгоритмы.
– Но почему их не слышно?
– Сегодня вокруг слишком много шума. Чтобы быть услышанным, нужно не только гениальное озарение, но и виральный скандал. А для них это унизительно. Кто поверит, что новый Достоевский тихо пишет посты в закрытом канале?
– И что их отличает от классических гениев?
– Аллергия на фрагментарность: они ненавидят, когда Платон – «вот об этой пещере», а Кафка – «про жука». Им нужна единая теория всего. У них появился свой языковой код, они общаются на гибридном наречии – сплаве нейропоэзии, математической лирики, алгоритмической эсхатологии. Им плевать на всемирную славу. Им уютно в своих сообществах. А старая критика их просто не расшифровывает.
– И где искать их манифесты?
– В едких комментариях к заумным научным статьям, в чатах сообществ, где они обсуждают Тютчева и теорию струн в одном флаконе. В видосах, которые собирают 37 слушателей, но все – гении. И да, они каждый разнообразно тоскуют по одному – по той самой целостности.
– Спасибо, Андрюш, ты всегда в теме, даже если темы нет...
– Ну, матушка, сказанула! Я люблю такие парадоксы!
Андрей обожал рассуждения, и Марья попала в точку.
– Получился идеальный эпиграф к нашему времени без эпиграфов! Тут и «нет темы», и «всё – тема». Мы живём в эпоху, когда гении прячутся в чатах, как средневековые алхимики, но вместо философского камня ищут алгоритм целостности. Истина то разбита на миллиард экранчиков, то собирается воедино где-то в облачном хранилище. Это и есть главный признак современного гения – умение тосковать по цельному миру, которого никто никогда не видел.
Марья заслушалась Андрея. Он устал от политики и экономики, поэтому она дала ему “окошко” для пространных философских силлогизмов.
– Андрюшик, значит, ты одобряешь мой всемирный “оживляж” классики?
– Целиком и полностью! Книги не умирают. Они засыпают на полках, покрываются пылью времён и ждут. Ждут, когда чьи-то глаза пробегут по строчкам, когда чья-то фантазия вздрогнет и оживит их. Персонажи спят в текстах, как семена в земле, и прорастают в сознании читателя. Каждое прочтение – воскрешение. Каждая визуализация – второе рождение.
Он встал и крупно зашагал по столовой:
– Дон Кихот, Князь Серебряный, Гамлет, Митенька Карамазов реальнее многих живых, потому что их «тела» – не из плоти, а из смыслов. Литература бессмертна ровно настолько, насколько мы готовы быть её проводниками. Читая, рисуя, споря, мы не просто потребляем, мы запускаем вечный двигатель культуры. Ты и я, Марья, – не только читатели. Мы – демиурги, которые дают вторую жизнь тем, кого писатели «убили» последней страницей.
Он многозначительно обвёл глазами полки книг, уставленных томами.
– И любой читатель – соавтор бессмертия. Писатель создаёт скелет, мы наращиваем плоть. Наши интерпретации, визуализации, споры, фанфики – это продолжение творения.
– Это и есть читательская магия, – поддакнула Марья.
– Когда художник рисует Раскольникова и Соню Мармеладову, он не иллюстрирует, а колдует. Буквы превращаются в черты лица, метафоры в жесты. Современные технологии доводят это до невиданных высот: вот уже нейросети анимируют Чехова, а школьники снимают «Преступление и наказание» в Майнкрафте. Может, кто-то рискнёт визуализировать “Мастера и Маргариту” в стиле киберпанк? Или, может, «Евгения Онегина» как реалити-шоу?
– Кстати, ты в курсе, государь, что число читателей, в смысле, сограждан, у нас стабилизировалось, – внезапно перевела разговор Марья. – Ни убыли, ни прироста. Видимо, Господь решил, что земная лодка и так переполнена.
Напрасные бульки
– Новые души появятся, когда начнём осваивать астрономическую вселенную.
– А нас с тобой разъединят?
– Вроде, по последним данным, никуда не пошлют. Будем тут до скончания времён. Но при надобности сможем посещать наших детей и потомков, которые станут окультуривать ближние и дальние миры.
– То есть, нашей работой на земле довольны?
– Вполне. Зуши благосклонно относится к нашему с тобой супружескому союзу. Так что зря ты меня за ловушки для Романова стыдила. Сверху виднее, Марья. Каждый наш шаг там изучают под микроскопом. Если бы я делал что-то не то, меня бы уже давно выпололи, как сорняк с грядки.
Марья бросилась к мужу на шею.
– Андрюш, камень с души свалился! Значит, я зря поднимала бульки в стакане воды?
– Не зря. Твоя готовность отказаться от царских привилегий ради правды сыграла свою роль. В синклите света поняли, что с нашими душами – всё в порядке. Ты пожалела своего вечного обидчика Романова, а это высший пилотаж милосердия…
– Боже, как же хорошо жить на свете! У меня распрекрасный муж!
– Верно любящий!
– Это ж захлебнуться от счастья можно!
– Ты, голубка, это счастье заслужила страданиями и всепрощением.
– А ты?
– И моя душа бывала истерзана в клочья. Я наскоро себя сшивал и ковылял дальше делать свою работу…
– Андрей, а давай устроим пир горой! Позовём хор сверчков и кузнечиков! Я надену платье вон из того перистого облака. А ты облачишься в косоворотку из цветущего льна. И мы пустимся в пляс.
– А давай сейчас!
– Чур не приставать!
– Рад бы, но… я соскучился.
Марья засмеялась и бросилась от царя наутёк. Он дал ей фору, потом в три прыжка настиг её и подбросил в небо. Марья спланировала и зависла прямо над его головой, дразня мужа рожицами.
Он лениво выбросил руку, стащил её вниз и, тэпнувшись прямо в спальню, кинул её на подушки для вдумчивых поцелуев.
– Марья, нет сил, как ты соблазнительна! Надо же было такую красоту в мир впустить!
– У нас по режиму – работа!
– Подождёт.
...В любовном полуобмороке она шепнула ему в ухо:
– Люблю!
– Люблю! – эхом ответил он.
Продолжение следует.
Подпишись – и станет легче.
Копирование и использование текста без согласия автора наказывается законом (ст. 146 УК РФ). Перепост приветствуется.
Наталия Дашевская