В документе, если пересказывать его простыми словами, а не юридическими терминами, говорилось, что Анастасия Николаевна Мальцева является наследницей – даже не дальнего родственника своего, а просто друга отца, человека одинокого, и чрезвычайно богатого.
Какое-то время наследство это (согласно завещанию) находилось под управлением другого лица. Деньги же, вырученные от бизнеса, откладывались на определенный счет и проценты по ним росли. Теперь же, и особняк и деньги отходили в полную собственность Анастасии Николаевны, а часть суммы предназначалась– тем людям, которые будут ухаживать за ней в старости.
- Розыгрыш, - сказал Максим.
Но голос его дрогнул. Надеяться-то как хотелось! Мгновенно забылась ссора с Анастасией Николаевной, перед глазами маячила сумма. Да какая сумма! Да роскошный дом в придачу…
- Конечно, розыгрыш, - согласилась Валентина, но тоже неуверенно, - Такие бумаги вообще не рассылают по почте. Нас должны были пригласить к нотариусу… да, наверное, к нотариусу… и там огласить…
- Но это же не само завещание. Это письмо от человека, который в последние годы управлял бизнесом. Он, наверное, думал, что старушка уже в мараз-ме, и хотел ее подготовить, заранее все доходчиво объяснить. Нас как раз приглашают к нотариусу.
- Нас? – переспросила Валентина, - А причем тут мы?
Она выделила последнее слово. Действительно, речь шла о ее матери. Но в эту минуту оба – и Валентина, и Максим – считали Анастасию Николаевну – и деньги ее, в первую очередь, своей собственностью. И распоряжаться всем этим - они считали себя в полном праве.
- Знать бы точно, куда мама поехала…
Валентина говорила задумчиво, а сама уже вспоминала, где лежит та потрепанная книжица, в которой у матери записаны телефоны и адреса ее подруг. Ведь до последнего - открытки к праздникам Анастасия Николаевна писала регулярно, и Максим сердился, когда видел на столике у тещи десяток конвертов – таких по нынешним временам дорогих.
- Подожди, - оборвал жену Максим, - Надо сначала все-таки связаться с нотариусом, тут и телефон указан. А лучше даже съездить, поговорить... Вдруг все-таки - розыгрыш.
Анастасию Николаевну – без наследства, а только со старым чемоданом, куда вместилось все ее добро, зять разыскивать и возвращать не собирался.
- Поезжай, - Валентина сказала одними губами, как будто боялась спугнуть удачу, - А я сейчас найду мамину записную книжку, и… Мне же на работу надо. Если что, я оттуда буду звонить ее подружкам. Больше же она нигде не может быть, только у кого-то из них…. Других родственников, кроме нас, у нее нет…
- Вот что, если все подтвердится, - Максим уже стоял в дверях, - Ничего сразу про завещание матери не говори, просто забирай ее – и вези сюда. А знакомым скажи, что она забывается, заговаривается… Вот и пример – она сама взяла чемодан и ушла, болтает, что ее из дома выгнали. А ее, напротив, все ищут… И сразу нужно будет недееспособной ее признавать, врача вызвать, спросить – как это делается… Чтобы опеку нам оформить….
- Иди уже, - Валентина подталкивала мужа к двери даже взглядом.
Записную книжку ей найти не удалось. Очевидно, мать забрала ее с собой. Мать вообще ценила всякую ерунду. Старые выцветшие фотографии, какие-то вышивки, которым, Бог знает, сколько лет… Наперсток своей бабушки хранила – это ж с ума сойти! С матери сталось бы, когда ей велели собирать вещи - она положила бы в чемодан не теплую кофту, а книжки с дарственными надписями. И эту самую, записную, маленькую, в коричневом переплете, с потускневшим золотым тиснением – в первую очередь. Там адреса и телефоны были вписаны мелким почерком, один под другим, - замучаешься всех обзванивать. Тем более, что многих подруг уже не было на этом свете, а мать их адреса не вычеркивала.
В детском саду пахло чуть пригоревшей манной кашей, звенели голоса, Валентина морщилась как от головной боли, и все пыталась сосредоточиться на работе, на треклятых этих песенках, когда позвонил Максим.
Он сказал два слова:
- Все правда.
И замолчал.
Валентина молчала тоже. Зато галдели дети, избавленные от бесконечного повторения одного и того же куплета.
- Ну что…, - сказал Максим, - Надо ехать, искать ее… Отпросись. Скажи что-нибудь… что тебе срочно надо уйти…
- Может быть – ты?
- Со мной она не пойдет. Как-то неловко будет при чужих людях брать ее в охапку, тащить в машину. Так-то она ж не выглядит сума-сшедшей.
Максим называл Анастасию Николаевну не иначе, как «она».
- Да и не все ее подружки меня знают. А ты – дочь, тебе и положено о матери беспокоиться.
- Ладно, - сказала Валентина, - Проведу это занятие и… придумаю что-нибудь. Совру.
- Поспеши. Там этот нотариус – такой деловой дядька, глядишь – отыщет ее раньше нас. А она сейчас обиженку будет строить… При таких-то деньгах! Скажет, что наймет кого-нибудь по уходу…. Ведь каждый согласится…теперь-то…
- Ты понимаешь, что перегнул палку, когда так обошелся с мамой? – строго спросила Валентина.
Она будто на расстоянии видела, как Максим обезоруживающе улыбнулся, развел руки в стороны – этакий рубаха-парень, который неудачно пошутил.
- Теперь ты будешь вести себя иначе, - продолжала Валентина, как будто и впрямь имела право поучать, как будто Максим ее когда-нибудь слушался.
Но многое изменилось. Валентина была уже не просто немолодой поднадоевшей женой, которой положено знать свое место. Нет, она оказалась дочерью богатой наследницы.
И муж впервые в жизни с ней согласился:
- Ясен пень. Ну, в смысле поведения. Но недееспособной объявить все-таки вернее. Иначе она будет выкаблучиваться, вот увидишь. Замучаемся с ней. А так всё просто – бабка при-ду-рошная, и как распорядиться ее наследством – это уж решаем мы.
*
Больше всего в том доме, где позволено ей было жить, полюбила Анастасия Николаевна сад.
Много лет имела она дачу, жалкие несколько соток. Воспринимала она их как свое хозяйство, за которым зорко следила. И растила, в основном, все практичное – овощи, зелень. Вечно маялась в обычных заботах дачников – вовремя полить, подвязать, доволочь урожай домой… О любовании не шло уже и речи – ни времени, ни сил на это не хватало.
А за этим большим садом – при особняке - два раза в неделю приходил ухаживать крепкий дядька средних лет, и была у него разная техника. Анастасия Николаевна дожидалась в доме, когда смолкнет жужжание, а немного позже - звякнет калитка, прощаясь с уходящим. И тогда она сама выходила в сад, который обновлялся для нее, не видевшей садовника, точно сам собой.
Анастасия Николаевна садилась в тени большой яблони. Тут не ощущалось зноя даже в разгар дня. Может быть потому, что неподалеку бил фонтан. И пруд тут тоже был, и тянуло оттуда свежестью.
Анастасия Николаевна ставила босые ноги на траву, ощущая теперь особую причастность к земле. Не так уж долго оставалось до того срока, когда она сама уйдет туда, сольется с землею, станет ею…Может быть, эта трава под ногами переживет ее…
И с чувством человека, побывавшего на краю, или приблизившегося к краю, Анастасия Николаевна с умилением смотрела вокруг. Всё воспринимала она дивно красивым – как в раю. Как доверчиво тянутся к солнцу, раскрываясь всем существом своим, огромные ромашки. Как кружит голову запах флоксов! Как царственные розы красиво расправили лепестки…
Анастасия Николаевна согласна была бы сидеть тут вечно… не насмотрелась она в жизни своей на красоту, а ведь только ради этого и стоило жить! Она же осознала это так поздно! И теперь пыталась наверстать хоть крохи
Иногда она спохватывалась, когда уже темнело. Тогда Анастасия Николаевна возвращалась домой под звездами. И тогда она опять-таки не спешила, а замирала на крыльце, чтобы насладиться великолепием звездного неба. В ясную погоду небо было не черным, оно словно светилось серебряной россыпью – столько в нем было звезд.
Продолжение следует
Вышла "Берта-3", можно читать, тыцнув по ссылке выше