Семь лет. Семь лет я просыпаюсь рядом с ней, завариваю ей утренний кофе с корицей, целую в макушку, когда она, сонная, ворчит, что опять забыла поставить будильник. Семь лет называю её "маленькая моя" — с тех самых пор, как на втором курсе она заснула у меня на плече в библиотеке, уткнувшись носом в конспекты по термеху. Тогда она и правда была маленькой — худенькой, с косичками, в огромном свитере, из рукавов которой торчали только кончики пальцев.
Тот свитер до сих пор валяется где-то на антресолях. А вот косички сменились каре, на плечах появились веснушки от солнца (мы же всё-таки съездили в тот Таиланд, о котором она мечтала), а в глазах — те самые лучики у глаз, которые появляются, когда она смеётся над моими глупыми шутками.
В тот вечер я возвращался домой поздно. Окна нашей хрущёвки светились тёплым жёлтым светом — значит, Аня не забыла поменять перегоревшую лампочку в кухонной люстре. Я снял промокшие ботинки в подъезде (на улице лил противный октябрьский дождь) и уже в прихватке нащупал выключатель.
— Маленькая моя, я дома! — крикнул я, вешая куртку.
Из кухни донёсся знакомый запах жареной картошки с грибами — моего фирменного блюда, которое Аня научилась готовить даже лучше меня.
— Как ты, маленькая моя? — спросил я, заглядывая на кухню.
Аня стояла у плиты, помешивая сковородку. На ней были мои старые баскетбольные шорты и футболка с надписью "Я люблю физику" — подарок моих студентов на день рождения.
— Всё нормаль... — начала она, но тут в кухню ворвался ураган в розовых легинсах и с бантиком на макушке.
— Папа! — Настя, наша пятилетняя дочь, влетела в меня, как снаряд. — Мы сегодня рисовали ёжика! И я ему сделала фиолетовые иголки!
Я подхватил её на руки, крутанул (как она любила) и поцеловал в щёку.
— Молодец, крошка!
— Пап, — вдруг серьёзно сказала Настя, упираясь ладошками мне в щёки, — я твоя маленькая.
— Ну конечно, — засмеялся я.
— А мама, — продолжала дочь, торжествующе оглянувшись на Аню, — она уже кобыла здоровая!
Тишина.
Аня замерла с половником в руке. Я почувствовал, как у меня дёргается щека. Потом Аня фыркнула. Потом рассмеялась. И мы все трое хохотали до слёз, пока Настя, довольная произведённым эффектом, не потребовала немедленно показать ей этот самый смех в зеркале.
— Откуда она вообще это знает? — позже спросил я, когда Настя наконец уснула, уютно устроившись между нами.
Аня вздохнула:
— Вчера мы смотрели "Бременских музыкантов". Видимо, прониклась.
Я обнял их обеих — свою "кобылу здоровую" и нашу "маленькую".
Наутро я рассказал эту историю коллегам. На кафедре смеялись до колик. А вечером, когда я снова назвал Аню "маленькой", она с невозмутимым видом заржала.
Мораль: Семья — это когда тебя могут назвать "кобылой здоровой", а ты не только не обидишься, но и будешь хранить этот момент как самое дорогое.