ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
В один из первых дней мая, как всегда не спеша, шёл из школы домой третьеклассник Буня…
Вообще-то мальчика звали Борей, просто давным-давно, когда Боря не умел толком говорить, бабушкино "Борюня" превратилось у него в "Боуня", а папа стал называть его ещё проще – Буня. Был Буня мальчиком немножко упрямым, в отличники не выбивался, но и троек в своём жёлтом портфеле не таскал. Зато в художественной школе Буня был всеобщим любимцем: мало кто умел веселее его работать с цветом и уж точно никто не мог столь быстро, чуть ли не с первого взгляда, запомнить любое изображение. В шутку Буню даже называли фотографистом, а он лишь улыбался в ответ: " Я разве виноват, что у меня в голове картинки?"
Итак, около двух часов дня Буня шёл домой. Солнце забралось уже очень высоко и работало на всю катушку, в садах за заборами разливалась белым цветом вишня, а свежевымытые стёкла окон весело играли солнечными зайчиками.
Но в одном, тёмном от старости, доме стёкол не было вообще, а внутри его лазали шустрые мальчишки, раскидывая старые журналы и добивая всё хрупкое. По скрипучей лестнице Буня поднялся на второй этаж и заглянул в ближайшую комнату. Там было темно и тихо. Буня вспомнил, что в портфеле у него лежит подаренный дедом фонарь – "жучок". Освещая дорогу, мальчик осторожно пошёл по комнате. В конце её луч фонаря высветил ступени, ведущие на чердак. Буня хотел подняться наверх, но его заинтересовал таинственный блеск под лестницей. Подойдя ближе, Буня увидел кресло, обитое тканью с рисунками беседок и каких-то симпатичных зверьков с пушистыми хвостами. Именно вышитые золотой ниткой зверьки и поблескивали в свете "жучка". Хотя кресло и выглядело ненадежным сиденьем, Буня всё-таки сел в него и как-то сразу его сморил сон.
Открыв через некоторое время глаза, Буня не сразу понял, где находится: кто-то убрался в комнате и раскрыл окна. На влажном после мытья полу гуляли разноцветные пятна света – пробивающиеся сквозь молодые листочки большой липы лучи солнца попадали в красные и зелёные стекла в верхней части оконных рам и становились цветными. А за окнами волшебной картинкой лежал незнакомый город на холмах: дома, дороги, церкви, пожарные каланчи.
Шёпот сзади заставил Буню обернуться. За креслом стояли мальчик лет десяти-двенадцати и маленькая девочка. "Кто вы?" – хотел было спросить Буня, но лишь сладко зевнул, даже глаза закрыл, а открыв их, увидел, что окна снова забиты досками, лишь сквозь щели в комнату пробиваются лучи солнца, высвечивая полоски густой пыли.
Буня вскочил и подбежал к забитому окну, но сквозь дырку он увидел лишь заросли кривых деревьев и обломки старой-престарой липы возле самого дома. Мальчик понял, что спал и видел красивый сон.
Придя домой, Боря уселся рисовать. Вначале он изобразил зверька, виденного им на кресле, но потом понял, что хочет нарисовать свой сон – загадочный город на холмах. Часа через три рисунок был почти готов, осталось дорисовать высокую – почти до неба – колокольню на самом высоком холме. Вошёл отец:
– Что творим? Гм, красиво... Но, постой, где ты это видел?
– Нигде, во сне, – ответил Боря.
– Как во сне? Не может быть, вот же Троица, вот пожарка, вот наша Казанская. А здесь должен быть мой дом. Вот и тополь, только совсем молодой, – воскликнул отец дрогнувшим голосом. – А какого цвета дом за ним?
– Не помню, вроде бы голубой.
2
На следующий день, возвращаясь из школы, Буня увидел, что на перекрестке его поджидает неприятный тип Колям со своей верной командой. В понедельник Буня, разозлившись на нахальные приставания Кольки, так толкнул его, что забияка улегся в грязь на виду у целой оравы хохочущих девчонок. И теперь, в компании рыжего Герки и второгодника Люли, Колям жаждал реванша. Буня понял, что ему опять порвут рубашку или изрежут альбом, и предпочёл бежать. Колям с группой поддержки ринулся в погоню. Дорога к Буниному двору была отрезана, но как спасение вновь возник на пути старый дом без стёкол. Буня буквально влетел в окно, поднялся на второй этаж, стараясь не шуметь, прошёл по комнате и вновь оказался во вчерашней каморке под лестницей. Внизу уже гаркала Колькина команда, так что оставалось только ждать. Буня уселся в кресло, поджал ноги и зажмурился – всё равно темно.
3
Услышав шорох, Боря открыл глаза: в дверях стояла девочка – та самая, что была во вчерашнем сне. Вновь в комнате было прибрано, и повсюду гулял запах черёмухи. Вспомнив про вопрос отца, Боря вскочил с кресла, и… девочка уступила ему дорогу. Убедившись, что домик за тополем на самом деле голубой, Боря повернулся к девочке.
Перед ним стоял удивлённый ребенок со светлыми волосами, в синем платье и с огромным кружевным воротничком, почти таким, какие мамы надевают на первоклассниц первого сентября. Забыв, что он спит, Боря спросил:
– Тебя как зовут?
– Глаша, – ответила девочка и добавила – А что вы опять здесь делаете?
– Кто это МЫ? – не понял Боря и оглянулся, но вскоре сообразил, что вежливая девочка обращается к нему одному.
– Залез в окно, оно разбито было.
Девочка хотела было заплакать, но тут в дверях появился мальчик – тот самый, вчерашний. Глаша успокоилась и встала рядом с братом.
– Добрый день, – сказал мальчик и, услышав Борино "здрасьте", неожиданно спросил:
– А вы знаете, какой нынче год?
– Ну, девяносто пятый, а что?
– Одна тысяча девятьсот девяносто пятый вы имели в виду? – сам поражаясь своим словам, вымолвил мальчик, но быстро справился с волнением и добавил, – Так слушайте, на дворе тысяча девятьсот шестнадцатый год!
– Ну и сон, – подумал Боря, – такая древность и такие все культурные – класс!
– И ещё. Вы не спите, – как бы читая Борины мысли, произнёс мальчик, – Если не верите, ущипните себя.
Недолго думая, Буня хватанул зубами руку и аж подскочил от боли.
4
Вскоре Боря на правах нового приятеля мальчика, которого, как выяснилось, звали Юрой, сидел вместе с детьми и их мамой на веранде. Свистел самовар с кругляшками на боках (медалями, как объяснил Юра). Самовар поразил Борю тем, что его не включали в розетку, а он всё же нагрелся, из него даже дым повалил. На столе стояла посуда для чая, какие-то необычные – цветные вазочки, лежали непонятного назначения щипчики и картонная коробка с нарисованной на ней дамой в широкой шляпе. Боря почему-то решил, что попал на день рождения. Платье и прическа матери детей вроде бы подтверждали эту догадку, но гости всё не шли, да и жарковато было на улице для визитов. Правда здесь, в тени липы, жары не чувствовалось и лишь вкусный запах дыма мешался с черёмуховым ароматом.
5
После чаепития Юра, наконец, поведал Боре тайну кресла:
– На него не обращали внимания, – говорил он, – покуда в прошлом году мама, разбирая бабушкины бумаги, не уронила случайно на них свечку. Только тогда я вспомнил, что бабушка просила меня беречь это кресло и найти в бумагах его историю. Бабушка умерла пять лет тому назад, а я так и не заглянул в сундучок с документами. Смотри, – и Юра протянул сильно обгоревший листок, исписанный мелкими и какими-то мутными буквами:
«Кресло сiе великую таитъ силу. Всякiй добрый человѣкъ можетъ почивать въ немъ весьма изрядно. Буде онъ отрокъ годовъ числомъ до десяти, унесетъ онаго сила великая назадъ, въ было...», – с трудом прочитал Буня.
– Там ещё страница была, но от неё только пепел остался, – сказал Юра.
– А как же я назад попаду? – испугался Буня.
– Очень просто, садись в кресло.
Боря сел, и глаза его сами собой закрылись.
И снова мальчик оказался в пыльном старом доме. Через щели в помещение уже попадали солнечные лучи, а Колькиной команды не было и следа – ведь прошло часа три. Буня решил, что мама заждалась его, и побежал домой.
6
И снова сразу после школы Буня заглянул в старый дом. Кто-то разбросал по полу поздравительные открытки. Подняв одну из них, Буня прочёл начало:
«Дорогая Глафира Фёдоровна! Поздравляю Вас с Новым, 1957 годом!..»
Боре понравился рисунок – розовощёкие мальчишки-лыжники среди ёлок, и он сунул открытку в карман.
Кресло кто-то ворочал, но ничего не найдя, бросил. Боря сел и, боясь неудачи, зажмурился... И опять разноцветные зайчики заиграли на вымытом полу.
…На этот раз Юра решил научить Борю пользоваться своим фотоаппаратом, но привыкший к карманным фото-«мыльницам» конца века гость не слишком увлекся большой коробкой с «гармошкой» и учёба шла вяло.
Но вот под окнами что-то застучало и зафыркало. «Папа приехал», – воскликнула Глаша, и вскоре Буню представляли хозяину дома: «Папа, это Боря, он на Большой Казанской живёт».
– Весьма рад, молодой человек. Меня величают Фёдор Александрович, – мужчина протянул Боре руку. И, обращаясь ко всем, добавил, – Мне за город надо, не желаете ли прокатиться на авто?
Понятно, что уже через минуту Буня с восторгом рассматривал похожий на игрушку автомобиль: блестящий, с огромными фарами и множеством штучек, которые очень хотелось потрогать.
...Тяжело пыхтя, автомобиль взобрался на вершину холма и остановился по просьбе Юры, задумавшего сделать снимок. Город утопал в яблоневом цвете, а кое-где уже проявились лиловые пятна сирени. Широко разлившаяся река, казалось, ещё немного и поглотит висящие над ней на крутом обрыве домишки, и они вместе со своим зыбким отражением поплывут куда-то далеко-далеко. Туда же, куда важно направлялись задумчивые облака. Было очень тихо, лишь ветер иногда напоминал о себе лёгкими порывами.
– Какое небо, – чуть слышно сказала Юрина мама, – Как на ладонях.
Глаша улыбнулась:
– Как смешно – небо на руках...
7
Боря так увлёкся новыми друзьями, что и на следующий день, подходя к старому дому, не придал значения тому, что неподалеку стоит бульдозер, а рабочие устанавливают вокруг дома забор.
Вскоре Боря уже важно сидел в извозчичьей пролётке: Юра решил показать ему город – родной, но, тем не менее, совершенно незнакомый. Они проехали мимо церкви на холме, поднялись в гору и, когда колёса лихо застучали по булыжной мостовой, Боря вдруг с удивлением узнал свою улицу: почти те же дома, здание завода с балконом, пожарная каланча. Только там, где должен был находиться Борин дом, стояли какие-то ларьки, раздавалось хрюканье, кудахтанье и галдёж базара. Мальчик громко поделился своим открытием, но Юра тихо, но твёрдо погасил восторги друга:
– На людях, пожалуйста, об этом не говори, можем попасть в неприятную историю. А тебе ведь до заката нужно воротиться домой.
Но вскоре, когда ребята проезжали по одной из центральных улиц, Буня опять не удержался:
– Смотри, музей Ленина!
– А кто это – Ленин?
– Ленин – враг буржуев и дворян, друг рабочих и крестьян, – не без гордости заявил Буня.
– А наша бабушка была дворянка, – робко заметила Глаша, – Но все её очень любили, так наша мама говорит.
Немного погодя, пролётка остановилась возле узорных ворот парка, и ребята сошли.
Парк буквально заворожил Буню. Сначала он увидел необычный фонтан – мальчика и девочку под зонтиком, а сверху, из самого зонтика била вода. Потом ребята с любопытством следили за какой-то игрой, главным призом которой был новенький велосипед. Откуда-то доносилась музыка, люди гуляли нарядные и весёлые. И над всем этим возвышалась громада собора, золотой крест которого, как показалось Буне в его короткое первое путешествие, вонзался прямо в небо.
8
А назавтра у Буни был день рождения. Как всегда забежала бабушка с тортиком, и уже с утра именинник скопил завидный шоколадный арсенал. Жуя конфеты, Буня рассуждал: юбилей – 10 лет, или нет…
В школе опять организовали субботник, и лишь под вечер уставший именинник смог оторваться от суеты. Миновав угол, за которым должен был появиться старый дом, Буня остолбенел: дома не было, а по месту, где он ещё вчера стоял, ползал канареечного цвета бульдозер. Мальчик сел на какой-то ящик под кустом сирени, на глазах у него появились слёзы. Так и сидел он, переживая неожиданную потерю ставших ему такими близкими друзей...
Застрекотала сорока. Буня поднял глаза и в кустах вдруг увидел своё кресло с беседками. Не веря себе, Боря уселся в него.
Ещё не открыв глаз, мальчик понял, что кресло «работает», пыль и гарь исчезли, и всё вокруг заполнил запах цветущих яблонь: Боря сидел под деревом в саду Юриного дома. Солнца под деревьями уже не было, лишь разноцветные стекла окон сверкали как драгоценные камни.
Найдя Юру, Боря рассказал ему о событиях дня. Так тебе сегодня десять лет, – почему-то печально произнёс Юра. – Разве ты забыл, что кресло перевозит лишь тех, кому меньше десяти? Но ты можешь остаться с нами насовсем, если до заката не сядешь в кресло.
Переживания дня настолько измучили Борю, что он не думая воскликнул:
– Конечно, останусь!
И тут Буня почему-то вспомнил, как плакала мама, когда у него прошлой зимой «стреляло» ухо. А ещё он подумал о том, как хороши бывают те редкие дни, когда папа свободен, и они идут в парк или просто гуляют по городу.
– Нет, я не могу остаться, – со вздохом произнёс Буня. – Но мне так у вас нравится, у меня ведь даже в классе почти нет друзей.
– А ты вспоминай нас. Постой-ка, – и через несколько минут Юра вернулся с пачкой фотографий. – Это тебе на память, я нынче утром их сделал. А Глаше я скажу, что ваша семья срочно переехала в другой город. И ещё: если можешь, сбереги кресло. Ой, смотри, солнце уже за горизонт цепляется.
Мальчики как взрослые пожали друг другу руки, но глаза их при этом блестели совсем не по-взрослому.
9
Придя домой и выслушав мамин «нагоняй», Буня сразу же стал упрашивать отца сходить за креслом. И такая мольба была в его глазах, что отец не решился отказать ему. Вскоре кресло стояло в коридоре. Папа, взглянув на него, развеселился:
– Так это же кресло моей учительницы. А беседки ты узнал? Почти такие же и сейчас в парке стоят.
Но Боря уже ничего не слышал: обессиленный, он упал в кресло и сразу же заснул. Ему снова снился дом с цветными стеклами под старой липой, жизнь спокойная и удивительная. Которая была когда-то и которой никогда уже не будет. Жизнь его родного и любимого города.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Выходной выдался на редкость мрачным: тучи, ветер и дождь были никак не летними.
– Ничего себе май, того и гляди снег повалит, – ворчал Бунин отец, натягивая куртку, – в начале месяца ещё куда ни шло, почти привыкли. Хотя... Боря! Как вернёмся, напомни мне про снег.
Родители уехали спасать рассаду от холода, оставив Борю за старшего, а Борин брат – весьма самоуверенный молодой человек шести лет от роду, стал собираться на прогулку. Оделся он даже теплее, чем требовалось, но Буня, быстро войдя в роль командира, запретил Степану выходить, если тот не наденет шапку вместо каскетки. Тут же началось нытьё: «У меня капюшон. Всё равно так пойду», а потом мальчик, хлопнув дверью, ушёл в спальню и вскоре притих.
Буня же никак не мог оторвать глаз от телевизора, и лишь когда, наконец, «Терминатор» закончился, вспомнил про брата. Окликнув его и не услышав ответа, Боря рассердился – сбежал всё-таки без спроса – и пошёл закрывать за упрямцем дверь. Но, ещё не дойдя до нее, Буня почувствовал что-то неладное. Убедившись, что дверь заперта, он вбежал в спальню: брата не было и там, а в старинном кресле, пахнувшем после ремонта лаком, лежала любимая Стёпина пожарная машинка...
2
...Лихо развернувшись против течения, пароходик причалил к плавучей пристани, и вскоре вдоль стоящего на высоком берегу стен монастыря, уныло потянулись забытые всеми извозчиками и озабоченные неожиданным холодом дачники.
Юра, по собственной инициативе возглавивший эвакуацию семьи, нёс огромный чемодан. В начале крутого подъёма их догнала пролетка, и сидящий в ней человек в полицейской форме, поприветствовав знакомых, пригласил садиться, а сам вылез и, погрузив чемодан, пошёл рядом с Юрой. Мама же с Глашей, усевшись в коляску, оказались вдруг рядом с мальчиком, глаза которого были красными от слёз.
Минут через пять подъехали к дому. Глаша, сойдя первой, подбежала к брату и восхищённо заявила:
– Юра, а шапка у него совсем как у Бори!
Услышав это, мальчик в коляске поднял рёв. Начиная что-то понимать, Юра спросил его:
– Ты Борин брат?
– Да-а, – всхлипывая, протянул мальчик.
На лице полицейского появилась довольная улыбка:
– Ну, слава тебе, Господи, нашёлся, а то «на Октябрьской живу» – и всё тут.
3
Боря понял, что кресло сыграло с ним злую шутку: точно так же как он сам совсем недавно путешествовал в былое, отправился туда и его маленький и совершенно беззащитный брат. Боря пытался утешать себя тем, что Юра быстро вернёт Стёпу, но время шло, и надежда таяла.
...Брата не было больше часа, и Боря готов был разреветься, когда под окном вдруг раздалась трель звонка. Выглянув в форточку, Боря увидел живущего через дорогу Лёшку – неизменного спутника по велосипедным прогулкам:
– Пошли погоняем, пока дождя нет, – крикнул Лёшка.
Буня покрутил головой, но тут же, неожиданно вспомнив, что Лёшка моложе его на целых четыре месяца, сказал:
– Заходи, одну вещь покажу.
Белобрысый Лёшка всегда выделялся среди ровесников своим невысоким ростом, но, кроме того, был чересчур хитрым и изворотливым для своих лет, поэтому Буня почти час потратил на то, чтобы убедить недоверчиво улыбающегося приятеля в правдивости истории с креслом: показывал фотографии, рисовал план города, набросал даже внешний вид Юриного дома – ничего не помогало, Лёшка решительно ничему не верил, хотя и разглядывал всё с явным интересом.
Тогда Буня, усевшись в кресло и беспрестанно зевая, вдруг заговорил о том, как хорошо оно усыпляет, и предложил Лёшке попробовать. Тот, не переставая улыбаться, но уже без привычной уверенности, стал очень медленно садиться.
4
...Отремонтированное кресло погрузили в телегу, работник взял вожжи и хотел было ехать, как вдруг рядом с ним оказался невесть откуда взявшийся мальчишка. Удивленный дядька поначалу хотел шугануть непрошеного пассажира, но то ли от холода, то ли просто от лени не сделал этого.
– Простите, вы ведь к Юре едете, – спросил мальчишка. – Я по креслу узнал.
– Сначала на Ильинскую, к бабушке ихней, кресло отвезу, а уж опосля – к господам, – медленно проговорил дядька.
5
Юра подробно обо всём расспросил заплаканного мальчика. Стёпа (а это был, конечно, он) понял, что попал к Бориным друзьям и успокоился. Мальчик рассказал, как уехали родители, как он поссорился с братом, как сел в кресло и почему-то оказался в неизвестном сарае, где пахло опилками. Что потом его повели в «участок», а дядя – «кварталенный» повёз его к себе домой – «откушать».
Выслушав мальчика, Юра поднялся наверх, к креслу с беседками, но, не найдя его, вконец растерялся, ведь он не знал, что кресло отдали в ремонт, чтобы потом отвезти к бабушкиной сестре – Любови Степановне, «потерявшей» сон и убедившей всех, что в кресле она спит почти как ребёнок.
Под окнами послышался цокот копыт. Юра выглянул, и незнакомый белобрысый мальчишка, увидав его, крикнул:
– Ты Юра?
6
А полчаса спустя Юра, Лё ша и Степа уже шли к Любови Степановне...
Юра любил бывать в переулке у бабушки, ему нравился её дом под тополями, из окон которого можно было видеть отваливающие от пристани неуклюжие пароходики и долговязые ели на горе, восход январского солнца среди столбов дыма и сияние зарниц в июле, апрельский ледоход и крещенскую прорубь – иордань.
Юра уже давно не мог представить себя без этого дома. С тех самых пор, как однажды понял, до чего хорошо неожиданно проснуться тёплой летней ночью, когда только далёкие удары колокола разгоняют неохватную тишину, и лишь свет звёзд падает на залитые мягкой чернотой улицы над невидимой и неслышимой рекой, раскрыть окно на веранде и сидеть так до тех пор, пока тёплые краски зари не размалюют весь горизонт.
Чуть не половину лета проводил Юра у бабушки, изучая содержимое многочисленных шкафов, комодов, сундуков, чердака и подвала, листая книги, которых, пожалуй, не сыскать было и в домах профессоров.
...Стёпа с удивлением оглядывался на гуляющих прямо по улицам важных коз, пытался складывать в слоги аршинные буквы фанерных вывесок, налепленных едва ли не на каждом доме, но быстро устал и стал считать подъёмы и овраги, решив, что так скорее... проснётся.
Мальчишки свернули на грязную улицу, миновали мостик через ручей, и тут вдруг повалил настоящий снег.
– Ничего себе лето, – заметил Лёша.
– Почему лето, ведь только 8 мая? – возразил Юра.
– Как это? А-а, так ты, наверное, по старому стилю, а у нас уже 21-е, почти лето.
Прибыв на место, Юра и Лёша долго спорили, как без неожиданностей вернуться в 1995 год, причём Юра так и не смог объяснить, что такое Ильинская церковь, возле которой и находился бабушкин дом. Решили, что Лёша отправится первым и встретит Степана.
7
Вскоре «спасатель» уже сидел на траве под молоденькой липкой, засыпанной то ли снегом, то ли ледяной крупой. Время шло, а Стёпа все не появлялся. Не спуская с липы глаз, Лёша отошёл к телефону-автомату и набрал Бунин номер:
– Борь, вроде всё нормально, жду Стёпку у четырнадцатиэтажки, но что-то долго нет его.
– Ты здесь! А Стёпа..., – торопливо начал Буня, но потом добавил уже спокойнее, – солнце село, подожди, сейчас приду.
Через несколько минут Боря был на месте.
– Что, Степан, не очень ревёт? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил, – А где кресло стояло?
– У бабушки, в Митрофановском, что ли, переулке, у Ильинской церкви.
– Да, это здесь, – подумав, сказал Буня.
– Ты ничего не путаешь? – засомневался Лёшка, недоумённо озираясь.
– Нет. Ладно, завтра с утра сам приду.
8
Степан дремал в кресле уже полчаса, хотя Юра давно понял, что солнце село и, стало быть, возвращение откладывается. Подошла бабушка и поинтересовалась, куда это исчез старший мальчик, и не потеряют ли малыша дома. Юра отговорился, что родители Степана на даче и что дома его никто не ждёт. Любовь Степановна пригласила ребят к столу, и они вслед за ней поднялись наверх и вошли в едва освещённую комнату, за окнами которой белел пропадающий в волнах сизого тумана сумеречный силуэт церковного купола. На потолке бродили таинственные тени, лишь сполохи от пламени горящей печи изредка высветляли их. А в углу, в рубиновом свете лампады сила золотом большая и богато украшенная витиеватым узором икона.
– Это Богородица – Неопалимая Купина, – видя восторг мальчика, пояснил Юра.
– Какой впечатлительный, – удивилась бабушка, – для такого гостя, пожалуй, и свечи зажечь можно.
И на большом круглом столе, ножками которого были сказочные женщины с крыльями, воцарился матово-серый подсвечник, и Степан сразу оказался в волшебном мире украшенных резными деревянными цветами шифоньеров, доверху заполненных книгами и посудой шкафов, часов с необыкновенной длины маятником, картин в золочёных рамах, фотографий и развешенных на стенах тарелок с рисунками, бирюзовых, сиреневых ваз и разноцветных фарфоровых безделушек на полках, непонятных циферблатов лишь с одной стрелкой, чернильных приборов и ещё многих других вещей, о существовании которых он не имел до сих пор ни малейшего понятия.
Проголодавшиеся гости дружно налегли на предложенный им пирог-морковник, хозяйка же, поискав что-то в шкафу, обратилась к внуку:
– Юра, у меня тут открыток много скопилось, а ты, я знаю, интересуешься. Возьми их, пожалуйста.
...Долго ещё светились в переулке уснувшего города три окна, лишь молодой месяц, протыкая иногда рогами покров туч, с удивлением наблюдал за поздним бдением.
А уже в шесть утра мальчики были на ногах. На лестнице Юра спохватился, что «забыл» шарф. Бабушка вернулась за шарфом, а всё ещё дремлющий Степан был моментально усажен в кресло...
9
...Рано утром противное пиликанье будильника подняло Буню, и вскоре он уже мчался на своем «Школьнике» к четырнадцатиэтажке, на место, где прежде стояла церковь. Сквозь разрывы белёсых туч над срывающейся к реке городской горой алые полоски зари открывали занавес нового дня – всё ещё холодного, но уже с надеждой на тепло.
...Долгих два часа мёрз и чуть не плакал от отчаяния Боря, ожидая брата. Легко понять, какой с него свалился груз, когда возле липки появился такой маленький и такой милый Степка. В полудрёме, но по привычке крепко держась за руль Бориного велосипеда, он всё рассказывал и рассказывал: про Юру, про бабушку, про снег.
10
Ближе к вечеру все сидели за столом, рассматривая фотографии и открытки, подаренные Буне, как он сам сказал, другом. Больше всех восторгался отец: он вновь видел знакомые с детства дома и улицы, исчезнувшие потом навсегда или изменившиеся до неузнаваемости. Дойдя до снимка с Ильинской церковью, папа спохватился:
– Боря, что ж ты мне про снег в мае не напомнил?
Он достал из шкафа какую-то коробку и торжественно извлёк из нее фотоснимок:
– Вот, держи.
– Снег 21 мая 1916 года, – прочитал Буня.
Стёпа же буквально впился глазами в фотографию, явно что-то узнавая:
– А я здесь был, когда... спал.
Заговорщицки улыбаясь, отец вытащил из коробки ещё и штук десять писем и открыток:
– Это нашли при ремонте старого маминого дома лет сорок назад.
Буня, беря открытки, случайно выронил одну из них. Подняв её, он увидел, что она исписана аккуратным, каким-то школьным почерком:
«1917 года, Октября, 10 дня.
Здравствуйте, дорогая бабушка!
Почти годъ живемъ мы въ МосквѢ, и я не перестаю удивляться этому городу. Но отчего то все чаще я вспоминаю, какъ еще дома ходили мы на Страстной къ ТроицѢ, какъ внизу по рѢкь плыли последнiя льдины, а городъ былъ укутанъ дымомъ костровъ. И какъ огромная луна выкатилась изъ-за горы, и то, что бываетъ всякую весну, обратилось разомъ подъ тепломъ ея золотаго свьта въ тайну.
P.S. Я очень скучаю и на Рождество прибуду непремѢнно. Поклонъ Вамъ отъ папы, мамы и Глаши. Вашъ Юрiй».
Удивленный Буня перевернул почтовую карточку и медленно, как бы раздумывая, прочёл адрес:
– Митрофаньевский переулок, дом шестнадцать.
– Никуда он, должно быть, не прибыл, хмуро произнес отец, – взгляните на дату.
А Буня, буквально ошалевший от известия, что мама родилась именно в этом доме, молчал, и влажные глаза его напоминали о том, что ему всего только десять лет.
11
...Прошёл год. Однажды, майским вечером, Буня кружил на велосипеде по скверу, на месте которого когда-то стоял древний кремль. Сумерки постепенно таяли, и Буня подумывал о возвращении домой, когда вдруг остановился, восхищённый чудесной картиной, виденной им до этого не раз, но лишь сейчас поразившей его: над городом, уже стряхнувшим с себя грязный снег, но ещё не затянувшимся паутиной зелёных иголочек листьев, вставала уверенная в своей бессмертной красоте и волшебной силе царственная луна. Та самая – «тёплая» луна, которая очаровала и Юру восемьдесят лет назад и которую он навсегда сохранил в памяти как светлый образ своей золотой родины.
И Буня вдруг почувствовал, как волны лунного света обволакивают, завораживают его, погружая вновь, хоть и на мгновения, в то далёкое и невозвратное время, гдѢ удаль лихихъ пролетокъ и вѢчная тѢнь столѢтнихъ липъ, вездѢсущiя гимназическiя фуражки и всепокоряющiй цвѢтъ яблонныхъ садовъ, звонъ пасхальнаго колокола и радость солнечнаго дня.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
На зажатом между домами «пятачке», радуясь наконец-то пришедшему теплу, мальчишки гоняли мяч. Среди них, почти ни в чём им не уступая, лихо носилась темноволосая девчонка.
Чем-то озабоченный мужчина вынес тяжёлую коробку и поставил на землю:
– Кому бабкин хлам нужен, налетай!
Мальчишки в минуту устроили коробке экзекуцию, только девочка из вороха бумаг, коробочек и пуговиц вытянула тонкую книжицу с необычными иллюстрациями.
Придя домой, девочка хотела прочесть найденную книжку, но помешала вышедшая с кухни мать:
– Анечка, сходи, пожалуйста, к дяде Глебу, отнеси вот этот кекс – у него нынче день ангела.
2
Аня застала дядю за рассматриванием огромного альбома, заполненного старыми фотографиями, открытками и рисунками. Передав мамины поздравления, девочка хотела добавить что-нибудь от себя, но, случайно взглянув на альбом, вдруг узнала две фотографии, которые уже видела в найденной книжке.
...С интересом полистав поданную Аней книгу, дядя предложил:
– А давай, почитаем вслух, по очереди. Если согласна, начинай.
– В один из первых дней мая, как всегда не спеша, шёл из школы домой третьеклассник Буня, – начала Аня...
– Надо же, тоже именинник, – улыбнулся дядя, когда Аня прочла, что мальчика на самом деле звали Борей ...
– Подойдя ближе, – читала Аня, – Буня увидел кресло, обитое тканью с рисунками беседок и каких-то симпатичных зверьков...
При этих словах дядя неожиданно вскочил и заглянул в книгу. Найдя там то, что искал, он воскликнул:
– Точно, моё кресло!
Аня недовольно посмотрела на дядю, а он, виновато улыбаясь, произнес:
– Хорошо, хорошо, больше не буду. Но знала бы ты, какой подарок мне сделала!
3
...Чтение закончилось. Аня ещё была под впечатлением от сказки, когда дядя Глеб начал тихо, так что Аня даже не расслышала начала, говорить:
– Парки тогда жутко запущены были, в одном даже завод построили, зато вон на той горе, – он указал на утыканный пирамидками домов холм, – в мае среди цветущих садов крыши были едва видны. Я тогда начитался про бриллианты в стульях и даже в табуретках стал искать клады. Мне, понятно, не везло, но однажды учительница привела нас в музей, где я и увидел это самое кресло, на нём ещё табличка была – «Не садиться!» Я отстал от одноклассников и, пользуясь тем, что вокруг никого не было, нагнулся и сунул руку внутрь кресла. Представь себе, там лежала коробочка. Услышав чьи-то шаги, я вскочил, запихнул свою находку в карман и бросился догонять своих. Только дома я смог безбоязненно открыть коробочку и прочитать лежавшую в ней записку. К моему разочарованию в записке всего лишь были указаны адреса владельцев кресла в разные годы. Был там и твой Боря – Буня, он, кстати, и написал записку.
– Про это там тоже было написано? – спросила Аня.
– Нет, просто... просто он сам мне об этом сказал.
4
– Понимаешь, – продолжал дядя, – в записке было столько незнакомых названий, что любопытство привело меня к соседу, который, как я знал, любил разные старинные штучки. Я спросил его про адреса, а он сразу же задал встречный вопрос – почему, дескать, спрашиваешь. Пришлось показать записку. Борис Леонидович немного поворчал насчёт того, что уже и до музея добрались неугомонные, но потом увлёкся и часа два, наверное, рассказывал мне про старую жизнь, про своё знакомство с Юрой из шестнадцатого года, показывал свои рисунки и картины.
Словом, я рискнул и... Вот точно так же как и наш Буня катался я на «Школьнике» бирюзового цвета, любовался восходом луны и настоящим ледоходом. В первый раз я, правда, довольно долго искал владелицу кресла – Глафиру Фёдоровну, ведь мне надо было и домой возвращаться. Хорошо ещё, что я много запомнил из рассказа Буни – Бориса Леонидовича, и потому, придя к Глафире Фёдоровне, объяснил, что нашёл старую открытку, написанную её братом. Тётя Граня почему-то, как мне показалось, испуганно вздохнула, но меня впустила. Тогда-то я и услышал начало истории об её брате Юре – том самом Юре, что в твоей книжке. Позже мне стало известно о нём много больше, и до сих пор меня мучит то, что я не смог передать всего того, что узнал о Юре, Глафире Фёдоровне, так его любившей сестре.
5
– Мне было шесть лет, – рассказывала тогда тётя Граня, – когда в ноябре 1916 года папу пригласили работать в Москву, и мы уехали. Вскоре началась революция, некоторое время папа работал, но потом голод заставил нас вернуться на родину. Мама в дороге заболела, и домой через многие недели мы приехали уже без неё. Мы – это я и папа. Юра же, ещё когда мама была в бреду, побежал на станции за водой, вскоре мы услышали выстрелы, а поезд будто сорвался с места. А Юра остался. С тех пор я его никогда уже не видела, хотя и знала, что он жив – лет через пять пришло от него письмо, кажется из Греции. Письма приходили ещё года три, а что с Юрой стало потом, я, видно, никогда уже не узнаю. Так и запомнила его навсегда шестнадцатилетним, читающим свои стихи: «Ещё горят ночные фонари, И снег не тронут пешеходом...»
6
– Позже, – продолжал дядя Глеб, – когда мои беседы с тётей Граней внезапно прекратились из-за того, что кресло с беседками унесли куда-то на музейный склад, я как-то пересказал эти две строки Юриного стихотворения Борису Леонидовичу. И крайне удивился, когда, услышав их, он вскочил и чуть ли не трясущимися руками вытащил из шкафа книгу, быстро перелистал и подал мне. Непривычные буквы не помешали сразу узнать стихотворение. Оно называлось «Зимнее утро»:
«Ещё горят ночные фонари,
И снег не тронут первым пешеходом,
И далеко покуда до зари,
Но я из этой ночи родом.
И мнится мне, что я смогу
Еще застать дыханье тайны...
Но эти улицы в снегу
Как сны – унылы и печальны».
Борис Леонидович посетовал, что в стихах разбирается плохо, но автор этой, напечатанной за границей, книги – наш земляк и потому заинтересовал его. Но что только сейчас с моей помощью он окончательно убедился, что указанный на обложке Юрiй Андреевъ и есть его друг из прошлого и потерявшийся брат Глафиры Фёдоровны Юра.
7
– Дядь Глеб, – спросила Аня, – А на сколько лет назад кресло переносило?
– Меня на семьдесят девять, но почему именно так, не знаю. Погоди-ка, в твоей книжке Буня ведь тоже ездил на 79 лет назад, из 1995-го в 1916-й. Значит, улыбнулся дядя, если хочешь познакомиться с Буней, дерзай: недавно в музей зашел – кресло опять стоит. Правда, подойти теперь к нему не так-то просто.
...Боясь не успеть, Аня бежала. Хотя солнце и пряталось в тучах, было жарко, а в небольших зелёных садиках вовсю благоухала черёмуха.
До закрытия музея оставалось меньше часа, когда Аня, убедившись в безнадежности своего желания незаметно влезть в кресло, остановилась у стенда со старинной картой города. Рассматривая её, Аня тем не менее слышала, что служительницу куда-то позвали, а вскоре отражающийся в стекле стенда зал как-то неожиданно опустел.
Поражаясь собственной смелости, девочка подскочила к креслу, села в него и зажмурилась...
8
...Открыв глаза, Аня с разочарованием обнаружила, что стенд с картой стоит на том же месте, и что вообще ничего не изменилось. Боясь, что её застанут сидящей, она вскочила, но, подойдя к выходу, с ужасом обнаружила, что двери заперты. Аня хотела стучать, надеясь, что люди ещё не вышли из здания и, значит, могут услышать шум и выпустить её, но тут взгляд её остановился на прикрепленном к дверям объявлении, где было сказано, что работа выставки продлевается до 15 июня 1996 года. Только тогда Аня обратила внимание на то, что и стены помещения стали немного другого цвета, а в углу появились тёмные шкафы. Но самым интересным было то, что обернувшись, Аня не нашла своего кресла с беседками – на его месте находилось какое-то другое, обитое потёртой чёрной кожей. Внезапно за дверью раздались шаги и в замочную скважину вставили ключ. Девочка едва успела спрятаться за стенд, как в зал вошло десятка два людей, среди которых были и дети. Все уселись, заиграла негромкая музыка, и началось, кажется, собрание.
Немного обождав, девочка потихоньку выскользнула из помещения.
9
Аня шла и не узнавала улиц. Солнце так и не появлялось, а откуда-то из-за стен домов на неё то и дело обрушивался одуряющий аромат цветущей черёмухи. Сирени с готовыми раскрыться кисточками как часовые торчали чуть ли не у каждого забора. Аня шла к Буне, шла на улицу Октябрьскую, название которой она запомнила из разговора с дядей. Вспомнив фотографию из книжки, Аня нашла нужный дом, вошла во двор и спросила у первого попавшегося мальчишки:
– Простите, вы не скажете, как мне найти Борю – художника?
...Услышав обращение на «вы», Буня замер: ему показался знакомым голос девочки и её панама – как будто из начала века. Он бы с радостью признал в девочке Глашу, но внимательный взгляд художника не позволил себя обмануть – девочка не была ему знакома.
10
...Где-то далеко, в таинственном прошлом, растворился Буня, а за окном всё так же кипел май. И вот среди этой, почти незнакомой ей прежде весны, Аня вдруг почувствовала желание рисовать позднюю осень. Такое бывало и прежде, но всякий раз Аня убеждалась, что ей опять не удалось изобразить на бумаге всего, что она задумала. А сегодня звучащие в памяти строки, появившиеся полтора века назад, настолько быстро превратились в её голове в «картинку», что Аня поняла: теперь она наверняка сможет передать ту сладкую тоску, ту невероятную любовь к людям, улицам, домам и даже крышам – всему тому, что обычно называют родиной:
Мокрые крыши
Печальных домов,
Город не дышит
В объятиях снов,
Зыбким туманом
Плывет тишина,
В город обманом
Вползает зима.
Почти пять часов общения с Буней пролетели совсем незаметно – всего пять часов из пяти веков её города. Аня спешила, пока не превратилось в призрачное видение то немногое, что оставалось ещё в её памяти от встречи с Буней, с жизнью, которая сейчас, по прошествии стольких лет, стала легендой, стала сказкой. Сказкой города цветущих яблонь.
Глава Неглавная
Вот этот дом. Там все еще живёт мое детство; моя мама там – моложе меня. Меня тянет туда, я безумно хочу вновь войти в этот дом. Через тридцать лет. Но меня держит то, что сильнее меня: я чувствую, что это разрушит нежную память моего детства, убьёт сладкую тоску моих снов. Река счастья давно утекла и вновь в неё уже не ступишь. Никогда уже не будет сугробов выше головы и сладкого безделья лета. И только маленький мальчик, так похожий на меня тогдашнего, вновь зовёт меня в плавание. И всем, что я для него делаю, я вновь наполняю пересохшее русло. Но уже не моей реки детства.
Декабрь 1995 – март 1998
Автор: Анатолий Черкалихин
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!
