– Переезжаю я, Оль, – Антонина помешивала чай, но видно было сразу: не чаю попить пришла, поговорить.
– Так и знала! Дура ты, Тонька! Зачем? Твой же домина, твоя половина. А там что? Не дом, а одно название.
Ольга нервничала. Жалеть Тоньку не было сил. Жалей – не жалей, она сама же всё и испортит. По жизни такая.
– Да не могу я больше. Собачимся кажный Божий день. Сашку колотят. Пусть живут...
– А Женька?
– Не хочет. С ними останется. Вчера сказала, что и Сашка – не брат ей, и я – не мать.
– Ну, это сгоряча. Ты уж не слушай, – Ольга нахмурилась, ей страшно было слышать такое. А матери каково?
Антонина махнула рукой. Ей ли расстраиваться по таким пустякам?
Жизнь ее не щадила, впрочем, она сама вершила свою ломанную-переломанную судьбу. Себя никогда не жалела. Не жалеет и сейчас.
Дочку Аллу родила она не рано – в двадцать. От залетного строителя южной национальности. И сама не помнит – какой. Он был обходителен, кучеряв, мал ростом и щедр на обещания. У Тоньки он был не первый. Падка она была вот на такие обещания, и уж не раз оставалась то с пустым кошельком, то с позорными болезнями, то с долгим разочарованием и слезами.
Есть такие женщины – верят мужчинам, под ноги стелются, пылинку сдувают, ждут, пишут душевные письма, спасают – в общем, живут этим, забывая о себе.
Такой была и Тонька.
За очередной любовью уехала она в монастырь. Да-да, влюбилась в послушника и поехала за ним. Никогда раньше она в церковь не ходила, грешила по чем зря, но любовь привела туда.
Маленькую Аллу растила баба Галя практически без помощи и поддержки дочери четыре года. А однажды рванула баба Галя в Рязань, в областную больницу – сообщили: дочь там чуть ли не при смерти. Привезла домой исхудавшую, синюю, без части удаленного лёгкого Тоньку – подхватила дочь какую-то легочную болезнь, пришлось оперировать, удалять.
Года два побыла Антонина образцовой матерью, а потом – новая любовь. На этот раз даже с регистрацией в ЗАГСе. Даже мать, Галина, поверила, что нашла, наконец, дочь свою судьбу. Молилась, чтоб на этот раз повезло Тонюшке. И ничего, что муж старшую Аллу забирать не хочет, желает своих детей. Ничего, лишь бы Тонька счастье свое нашла!
И первое время всё так и было – родила Тоня подряд двоих детей: дочку Женю и сына Сашу, присылала гостинцы старшей Алле. Правда, жила со свекровью и свекром, приходилось потрафлять. Это уж потом, через годы, выяснилось, что правильнее сказать – приходилось Антонине жить в работницах.
Но разве этим Тоньку испугаешь? Непривередливая она и услужливая.
Да только через восемь лет вернулась в дом матери ни с чем. Вернее, с двумя детьми. Выгнал муж – приревновал. Уж больно Тоньке друг его нравился. И по сведенным бровям Тоньки, по страданию в лице, можно было прочесть – не зря выгнал.
Алле шел пятнадцатый. Росла одна в большом доме с бабушкой, избалованная ее любовью. А тут мать с двумя детьми на голову свалилась. Алла встретила ее плохо, обвинила в том, что бросила ее на бабку. Сразу и начались конфликты.
Как могла поступить Тонька? Только отрабатывать свои грехи перед дочерью. Взвалила все хозяйство на себя, опять стала прислужницей. К тому ж баба Галя начала хворать, сдавать.
Как-то зашли по дороге с картофельного поля, с окучки, они к Тоне – по дороге было в магазин идти.
– Аллочка, что кушать будешь? Чё в магазине тебе купить?
– Сарделек возьми этих, какие я люблю. Вечером Катька придет.
Вышли, Ольга удивлённо спросила:
– Так чё ты Аллу-то на окучку не взяла? Жара такая, помогла б матери. Болеешь ты ведь. Вон, как дышишь тяжело.
Если б Ольгина Танюшка была не в лагере, точно с ней бы была, хоть и тринадцать ей.
– Да учеба у ней. Пусть учит. Сама я.
– Сама да сама. Грехи замаливаешь?
– Да какие грехи? Чё я не помогала что ли матери?
– А чего тогда? Сама себя истязаешь. Смотри! Здоровье -то не железное.
Видать, шишки набивать Тоньке хотелось. Стала у нее Алла на пьедестал за прошлую ее вину материнскую.
Теперь Алла учила мать жить, понукала, припоминала прошлое. А за ней тянулась Женька, дочка вторая. И стала мать в собственном своем доме, считай, прислугою. Вот только Саша жалостливый рос. Мать жалел, на сестер огрызался, оттого считался неуправляемым хулиганом.
Вскоре Алла поступила в техникум, но после второго курса и у нее сложились страстные отношения. Наверное, такие отношения с мужчинами у них с матерью в крови. Пришлось срочно играть свадьбу – Алла ждала первенца. Муж ее, Борис, по округе слыл первым драчуном и раздолбаем, но парень был видный, девки его любили.
Дом не делили, жили вместе. Только свалились на Антонину ещё заботы – зятя кормить, да с внуком помогать. И ладно б была благодарность, но наоборот – только скандалы, обвинения и ссоры.
Сашка вступался за мать и не раз уж ходил битым – то фингал под глазом, то рука – в повязке. Что-то в генах его сложилось по-другому – мать собою прикрывал от дурного свирепого зятя.
Ольга ругалась:
– Выгони ты их! Кто он вообще? Как может руки на тещу поднимать и на мальчишку!
Но куда там – у Антонины чувство вины перед дочерью, да и бабка души в ней не чает.
Ольга и ещё соседка их Наталья пытались Аллу пристыдить.
– Вы чего на мать все сели и ножки свесили. Посмотри, совсем мать с ног сбилась, на себя не похожа. Больная ведь, без лёгкого. А вы орете на нее только!
Алла лицом побелела, брови сдвинула и монотонно повышая тон дала понять, что суются они не в свое дело.
– А мать никто не заставляет ломаться. Она и нас достала. Кто ее просит в дела наши соваться? Мы не просим... Шла б она лесом!
Вскоре скончалась баба Галя, мать Тони. И в этот же год родила Алла второго ребенка. На материнский капитал и с продажи гаража, доставшегося Борису, приобрели они развалюшку на окраине села. Не то дом, не то сарай. Благо – печка целая.
Туда и собралась усталая и не совсем уж здоровая Антонина. С нею и Сашка.
– У тебя дом напополам с Аллой приватизирован, вот и поделите. Куда ты пойдешь? Там – ни газа, ни воды, ни удобств! С твоим-то здоровьем...
– Так сколько уж собачиться-то, Оль! Вон Сашка без конца битый. Школу пропускает из-за битости этой. Искалечит он его.
– А заявление написать на зятька не хватает толку, да?
– Да ну... Алла и так злая на меня.
Да, жаловаться на зятя Антонина не пойдет – дочь жалеет. Лучше пойдет жить в землянку-развалюху из своего собственного благоустроенного дома.
А Алла как раз за переезд матери взялась с азартом. Даже почти новые ковровые дорожки отдала, красивые, светлые – с зелёным узором. Мол, полов там у матери, считай, нету.
Теперь Алла – полноправная хозяйка большого дома, жена с двумя детьми, ну, а Женька, сестра – в помощницах. Это ж она полжизни своей прожила тут с бабкой, она, Алла, – на дом рассчитывала. А откуда-то свалилась мать с детьми на ее голову.
Вот ведь незадача!
Ольга лишь рукой махала. Всю жизнь шишки себе Тонька набивает, и ещё набъет – неисправима. Но помочь подруге надо. Отдала старую мебель с кухни, что в летнице стояла, утварь кое-какую, да и Генка, муж, пару раз съездил к Антонине, помог печь наладить да обмазать.
– Хватит благотворительностью заниматься! – рычал потом, – Эту избушку снести легче, чем до ума доводить.
– Смысла нет до ума доводить– Аллы ж избушка-то, – рассуждала Ольга, – Ею куплена с маткапиталом. А этой палец в рот не клади, быстро мать выставит, если что.
Теперь Антонина жила на другом конце села Ермишь. Пешком – далековато, лучше – на автобусе. Теперь уж не прибегала она к Ольге на чай – плакаться, а просто звонила.
И по голосу Ольга понимала, что приходит Антонина в себя. Как-то удавалось ей быстро находить мужичков, хоть и немолодая уж, больная вся. Но избушку латал ей работник за тарелку борща, а может ещё за что – Ольга не вникала.
И настроение у Тоньки пошло вверх, и здоровье подналадилось. И когда, месяца через три, позвала Ольгу она в гости, посмотреть, как обустроились, Ольга, приехав, удивилась не столь убранству ( все равно, как не приукрашай, но старый домишко), сколько виду его хозяйки: Антонина поправилась, сделала завивку, распрямила спину и помолодела взглядом.
– А за водой куда ходите? – озиралась гостья.
– А вон колодец за углом.
– Далеко-о.
– Так Сашка на тачке. Берет вон бочку, да и за раз. А я разок схожу с ведрами, и хватает. Но весной проведем – на полив не натаскаешься. Вот только денег подкопим...
Оказалось, хилые алименты делит Тонька поровну – половину отдает Алле, за Женьку.
– Я ж поначалу-то кажный день к вам на Северный моталась. Сяду в автобус с работы, и – туда.
– Зачем?
Тонька вздыхает, уж понимая, что Ольге рассказ ее не понравится.
– Так ведь ... То продуктов отвезу, то приготовлю там чего. Внуки ведь, да и Женька на них...
– А Сашка?
– Сашка. А Сашка у меня самостоятельный, – Тоня заулыбалась, гордилась она сыном, – Он и приготовить сам может, и меня накормит, и за собой лучше любой девки уберет. Сашка не пропадет, хоть и младший.
– Девки, значит, без тебя не приготовят, а сын ...
– Так ведь семья там, дети. Да и ..., – она опустила голову, погладила зелёную клеёнку, – Всё. Не езжу больше. Первое время только и поездила.
– Зять? – Ольга нахмурилась.
– Ага. Говорит, что вытурили с трудом, целый дом отдали, а я опять, как муха на варенье...
– Как муха. Точно. Только не на варенье, а на г....
Антонина грустно улыбнулась.
– Скучаю ведь по ним. Алла не ездит. А Наталья говорит – плохо они там живут, скандалят. Помощь им нужна, понимаешь? Трудно ведь Алле одной-то.
– Тонька! Не исправима ты! Мало она тебя грязью поливала, позорила? Из дома выставила, сюда, в холупу эту, погнала...
– Так чё холупа-то. Живём. Совсем что ль тебе не понравилось?
И Ольге стыдно вдруг стало перед подругой. Она огляделась.
– Да нет, хорошо у вас. Уютно. Молодцы вы с Сашкой, столько перелопатили тут.
Миниатюрная кухонька и одна комната – вот и весь дом. Но кухню обили фанерой, оклеили обоями. А рабочую стену – белым пластиком. Мебель Ольги отчищена, смотрится хорошо, хоть и знает Ольга – старая. Окно в домушке одно – даже свежая краска на старом дереве его не спасает. Зато фикус хорош и тюль современный, однотонный.
У Саши и компьютер есть. Стоит на столе у окна. Наверное, сам собирал, по частям. Но рабочий. Телевизора нет, горюет Тоня, но мечтает, что приобретут вскоре. А сейчас холодильник важнее – старый материнский ещё "Саратов" хоть и холодит отменно, но проржавел весь. Очень мечтает Тоня о новом холодильнике.
Диванчик, кресло, торшер, у печки – разложенное кресло, второе спальное место. Тесно, но всё на своих местах.
В общем, видно, что если не большие средства, то душа уж точно в обустройство дома вложена.
– Сашка довольный у меня. Говорит, лучше жизни у него и не было. А весной птицу заведу, отгородок мне Витька обещал.
– Так Витька-то – ухажёр что ли?
– Да ты что! Какое уж..., – а глаза знакомо засветились.
–Смотри, Тонька! Сашка осудит.
–Сашка-то? –засмеялась, – Так он его и привел. Сдружились они. Сашка-то ведь у меня все лето на перерабатывающем подрабатывал. Вот там с дядей Витей и познакомился.
И так Ольге нравилась сейчас Антонина. Хорошо, когда любовь сына с отдачей. Чего уж.
– Вот и живите, Тонь, – кивнула уж радостно, – Чего уж теперь. Потихоньку и зиму переживете. Вон печка-то какая! А они пусть сами там управляются.
Ольга вздохнула.
– Так ведь вот – ругаются, Наталья говорит. И чего не поделят?
А потом Наталья слова Тони подтвердила. Звонила ей Ольга. Алла, избалованная бабкой и винящей себя матерью, за хозяйство бралась с ленцой. Она была слишком рассудительной, много говорила, но в делах была – крайне медлительной и неповоротливой.
А Борис привык приходить "на горяченькое", привык к порядку в доме, отдохнувшей жене с распущенными волосами и ужину у телика с меняющимися блюдами от тещи.
Начались ссоры с женой. А жена срывалась на сестре. Мол, бездельница, ничего не помогаешь.
А Женька, вместо того, чтоб ситуацию исправлять, закрывалась в комнате и ревела белугой. Ждала, когда закончит девятый и уедет в Рязанский колледж.
Однажды приехала к матери, пару ночей ночевала с ней на диване. Жаловалась, плакала, делилась подробностями. Антонина звонила Алле, та бросала трубку. Конечно, Антонина звала Женьку жить к себе. Но той избушка эта с дровами – у печки, с морозцем – с улицы, с туалетом – во дворе и водой из пузатого рукомойника совсем не нравилась. Да и школа ее – на Северном.
Вернулась она к сестре, на время помирились, нужно было потерпеть до лета.
В колледж Женька поступила. Начались другие ссоры с сестрой: Женька требовала отдать ей причитающиеся алименты, Алла жадничала. А Тонька не знала, как и быть. Опять не хотелось обижать Аллу, совала Женьке свои хилые сбережения.
Вот тогда разобиделся Сашка. Он вовсю работал, старался, копил, а мать деньги "разбазаривала". Странно, но карточка с алиментами и на него, и на Женю находилась у Аллы. Это она отдавала матери Сашину часть, а не наоборот. Сашка нашел выход – позвонил в банк с телефона матери и карточку эту заблокировал.
Разразился очередной скандал, к ним приехал Борис, качал права, а Тонька вовсе ничего не понимала – о блокировке карточки она не знала, а Сашки дома не было. Когда вернулся он домой, нашел мать рыдающую, растрёпанную, без пуговиц на кофте и с синяком и опухлостью на скуле. Она еле говорила, ворочала языком с трудом – зять постарался.
Этой ночью случился в доме Аллы пожар. Заметили соседи: матери Натальи не спалось, увидела огонь за окном. Сгорела часть дома и гаража. Пожарные быстро определили – поджог. Виновника тоже нашли быстро. Он и не сильно скрывал, признался сразу.
Подключилась полиция, начали выяснять – почему ребенок живёт не по месту прописки? Почему живёт с матерью в другом месте? Прописан он был как раз в доме, который поджег, да и мать его – собственник. Полиция пальцем погрозила, да и всё.
Вот только Наталья с Ольгой, да и другие соседи, уж успокоиться не могли – Тоньку жалели. От удара зятя у той полетели зубы, а Алла уж вызывала оценщика ущерба, готовясь взвалить на мать ремонт сгоревшей части дома.
– Ну, вот что, Алла! Если ущерб на мать повесишь, так и знай – в суд пойдем. Справка из больницы уж есть – мать челюсть лечит. Половина дома ее. Делайте дележку, раздельное владение.
– Я ее не гнала, она сама...
– Не гнала. Только Боря твой Сашку бил, а теперь вот и мать. Не стыдно вам?
В общем, заявление на ущерб Алла писать не стала ( правда, зелёные ковровые дорожки у матери забрала).
Вот только Тоньке от этого не легче, она винила себя. А когда в себя пришла, начала думать, где деньги найти, чтоб Алле с ремонтом помочь.
Санька заработанное матери уже не доверял. Зато холодильник купил, телефон новый, приоделся чуток. Хоть и шел ему всего-то пятнадцатый год. В школе тоже успевал, способный парень. То ль от того, что приходилось махать топором, то ль от работы, то ль просто оттого, что время силы его пришло, Сашка накачал мышцы, вытянулся в рост и похорошел.
Теперь уж мать на его фоне казалась худенькой девочкой. В кои-то веки почувствовала Антонина настоящую защиту. Это придало ей уверенности в себе, заставило задуматься.
– И верно, Оль, чего я все пресмыкаюсь перед ними? Всю жизнь пресмыкаюсь. Вон сын у меня какой!
И потихоньку всё утряслось. Витя был у них частым гостем. В домик провели воду, газ, поправили крышу. Уж и Сашка заканчивал девятый класс. Собрался поступать на заочное, искал работу.
И тут по весне пришла от Женьки новость – Борис от Аллы уходит, бабу себе нашел. Да и какую? Старше его на десять лет. Зато пылинки с него сдувает, пирогами кормит.
– Не то что наша Алка – вечно злая, ворчливая и недовольная, – морщилась Женька.
Тонька звонила, а потом и помчалась к дочери. Борис не только собрал свои вещи, он забрал технику, сорвал ванну, и даже выкопал чугунную скамью во дворе. Алла рыдала в подушку, дети испуганно прятались в комнате.
– Мам, переезжайте сюда, ладно? Чё я одна-то? Как я теперь?
Антонина задумалась. Уж привыкла она к избушке своей.
А у Аллы вскоре появилась задумка – поехать на заработки. А там, смотришь, и личную жизнь поправить можно ... А вот детей оставить не с кем ...
В общем, история повторялась. За подобное обвиняла Алла всю жизнь мать, а теперь и сама мечтала уехать.
Не выдержала Ольга:
– Алк! Помню, говорила ты мне, мать ругала – дескать бросила меня на бабку. А сама чего делаешь? Двоих бросаешь...
– Кто вам сказал? Я просто съезжу, поработаю. Помогать буду ... Мне как жить теперь по вашему?
– Так не помогать, а растить надо. Можно подумать – тут работы нету.
Да разве Аллу убедишь?
Вот и встала перед Антониной задача. Витя стал уж родным, почти мужем, так много сделал для них с Сашкой. А теперь нужно было делать выбор – дочери помочь или с Витей остаться? Сюда ведь, в дом, его не притащишь.
– Пусть сама справляется, Тонь. Мало ты от нее страдала?
– Так ведь дети. И как я жить-то буду? Сашка ведь тоже летом уедет.
Разве отпустит Тоню обострённое чувство вины?
К осени Тоня осталась в большом родительском доме с детьми Аллы. Саша поступил на заочное и уехал работать на вахту, на север. Парень он был деловой, нашел место хорошее.
Алле не везло. Прыгала с работы на работу, переезжала с места на место, личная жизнь тоже не ладилась.
А Витю Антонина звала на помощь часто – дом большой, одной женщине трудно. В конце концов поселился и он тут, на веранде. Дети к нему привыкли, как к родному деду. Отправляли Тоню и в больнице, на курс лечения, справлялись.
Женя в Рязани вышла замуж, мать на свадьбу не позвала. Сказала, что отметили скромно. А Антонина узнала, что свадьба была, просто ее отчего-то звать дочь не стала. Обиду проглотила, как ночные слезы – привыкла обиды глотать. А теперь рядом был Витя, посмотришь на него, на старые его рабочие руки, и вроде спокойнее.
Сашка присылал деньги, помогал. А потом и вовсе приехал на хорошей машине, объявил, что покупает квартиру и гараж в Рязани. В нем Антонина не сомневалась, Сашка с малых лет хваткий.
Исхудавшая и больная вернулась Алла, когда дети уж учились в старших классах. Дочка смотрела на нее сердито.
Зачем явилась такая мать?
Через некоторое время Витя и Тоня уехали в избушку, оставив Аллу с большими уж детьми.
– Не вини себя, Алла. Не вини, – говорила Антонина дочери по телефону, – Привыкнут они к тебе. Погоди чуток.
– Злится Ирка, ненавидит меня, мам. Виновата я перед ними. Чего уж. Теперь, наверное, век вину замаливать ...
Ольга сидела в гостях в уютном, но не таком уж маленьком домике Тони – сделали они с Витей хорошую пристройку. Пили чай. Антонина вздыхала, жалела старшую дочь. А Ольга думала о материнском терпении и всепрощении.
Забыла Антонина все плохое, и опять винила себя за прошлое.
А Ольга думала о том, что истории и судьбы повторяются, и все прегрешения наши возвращаются к нам же самим – бумерангом ...
***
🫖🫖🫖