Алина села в мое кресло ровно через пять недель после своей свадьбы. На свадьбу я делала ей сложную прическу - «греческую богиню». Локоны, жемчуг, тонна лака. Она тогда сияла, как начищенный самовар, и все щебетала про Игоря, про их будущее гнездышко. А сейчас передо мной сидела тень. Плечи ссутулились, дорогой кашемировый свитер висел мешком, а идеальные волосы, ее гордость, были стянуты в неряшливый пучок на затылке.
- Просто кончики подровняйте, Ксюша, - голос тихий, надтреснутый.
Я начала расчесывать. Волосы путались, цеплялись за гребень, словно не хотели расставаться с пережитым. Я молчала. В нашей парикмахерской, как в купе поезда, молчание иногда развязывает языки лучше любых расспросов.
И она заговорила. Сначала обрывками, потом все более связно, глядя на свое бледное лицо в зеркале.
Про друзей Игоря. Про эти их сборища по субботам с пивом и вязким, как банный лист, мужским юмором. Она сидела на кухне, а из комнаты доносился их гогот, и она чувствовала себя не хозяйкой дома, а предметом интерьера. Особенно ее выводил из себя Денис, лучший друг Игоря. Громкий, прямой, как оглобля. Он не хамил ей, нет. Он ее просто не замечал. Смотрел сквозь нее, будто она прозрачная. И этот его взгляд был унизительнее любой грубости.
- Я Игорю сказала, - шептала Алина, а по щеке медленно ползла первая слеза. - Сказала, что не могу так больше. Что это не семья, а проходной двор. Попросила… попросила, чтобы Дениса в нашем доме не было.
Она замолчала, судорожно сглотнув. Я продолжала методично щелкать ножницами, отсекая сухие, безжизненные кончики. Этот звук - единственный в затихшем зале - казалось, отмерял секунды ее рухнувшей жизни.
- А он посмотрел на меня так… устало. Будто я не любимая жена, а надоевшая проблема. И сказал: «Хорошо. Тогда разводимся».
Зеркало перед нами стало мутным от ее дыхания.
- Я думала, шутит. Злится. А он… Ксюша, он сказал, что никогда меня не любил. Понимаете? НИ-КОГ-ДА. Что женился, потому что «так надо было». Родители давили, я ждала… Он сказал, что пожалел меня. По-жа-лел!
Последнее слово она выплюнула, как отраву. Это был тот самый взрыв, после которого остаются только руины. Не «он меня разлюбил», а «он меня и не начинал». Весь ее мир, такой правильный и красивый, с белым платьем и планами на ипотеку, оказался картонной декорацией. А она в нем - актрисой, которая одна не знала, что спектакль - это фарс.
Она рассказала, как выбежала на улицу в домашнем костюме, села на ледяную ноябрьскую скамейку. Сидела и ждала, что он выйдет, остановит, скажет, что это была чудовищная ошибка. Но дверь подъезда так и не открылась.
И тут из темноты вышел он. Денис. Тот самый, невыносимый. Подошел, молча сел рядом. От него пахло морозом и сигаретами.
- Замерзнешь, Алин, - сказал он просто, без насмешки, без злорадства. - Игорь - дурак. Но ты-то не дура. Пойдем.
И она пошла. Не потому что поверила или простила. А потому что идти было больше некуда. К родителям с таким позором - «здравствуйте, мама, папа, мой месячный брак закончился» - было немыслимо.
Он привез ее к себе в свою холостяцкую берлогу, где пахло кофе и пыльными книгами. Поставил на стол кружку с горячим чаем. Кружка была старая, с отбитым краем. Он налил чай ей в целую, а себе - в эту, треснувшую. И эта маленькая деталь почему-то тронула ее больше, чем все дорогие букеты от Игоря.
Она прожила у него неделю. Он спал на диване на кухне, она - в комнате. Он не лез с разговорами, не пытался утешать. Просто был рядом. Утром молча варил кофе, вечером приносил из магазина ее любимый йогурт. И она впервые увидела его другим. Не шумным приятелем мужа, а… уставшим, одиноким мужчиной. С такими же, как у нее, печальными глазами.
Конечно, Игорь все узнал. Примчался, орал на Дениса в подъезде. «Я ее ради нашей дружбы бросил, а ты ее подобрал, как котенка?! Предатель!» - кричал он.
Алина слушала за дверью, и ей было не больно, а странно. Она смотрела на двух мужчин, ломающих копья из-за нее, и понимала, что ни один из них не говорит о любви. Игорь кричал о раненой гордости и чувстве собственности. Денис отвечал что-то про совесть и человечность. А о ней, о живой Алине, в этом споре не было ни слова.
Игорь потом пытался ее вернуть. Звонил, писал, говорил, что погорячился. Но Алина слушала его и слышала только фальшь. Здание рухнуло, и строить на его фундаменте новое было уже невозможно. Она отказала. Тихо и окончательно.
Я закончила стричь. Волосы Алины лежали на полу ровной линией - прошлое, от которого она избавилась. Но взгляд ее в зеркале оставался прежним - потерянным.
Прошло почти полгода, прежде чем она снова пришла ко мне. Вошла - и я ее едва узнала. Похудевшая, повзрослевшая. В глазах больше не было черной дыры. Была… тишина. Спокойная, глубокая, как вода в лесном озере.
Она села в кресло.
- Здравствуйте, Ксюша.
Мы помолчали.
- С Денисом мы не вместе, - сказала она вдруг, предугадывая мой невысказанный вопрос. - Мы… друзья. Наверное. Оказалось, у него своя боль, у меня - своя. Мы просто помогли друг другу перезимовать эту зиму.
Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня с твердой, какой-то новой решимостью.
- А теперь режьте, - сказала она. - Коротко. Под мальчика. Не жалейте.
И я взяла ножницы. Я стригла, и с каждым отрезанным локоном, падавшим на пол, с ее лица будто уходила тень. Это была уже не та «греческая богиня», не брошенная жена и не случайная гостья. Это была просто Алина. Женщина, которая пережила крушение своего мира и нашла в себе силы не строить новый на старых обломках, а просто пойти дальше налегке.
И когда она уходила, коротко стриженная, с прямой спиной и ясным взглядом, я подумала: а ведь не каждая на это способна. Отстричь прошлое, как спутанные, мертвые волосы, и не оглядываться.
А вы бы смогли?
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами была Ксюша!