Больничные коридоры пахли хлоркой и тихой тревогой. Елена шла по вытертому линолеуму, и стук ее каблуков казался неуместно громким в этой обители болезней. Ярко-красная помада, которую она нанесла как боевую раскраску, придавала ей уверенности. Она не была здесь жертвой, прибежавшей на зов манипулятора. Она была гостем, пришедшим на закрытие затянувшегося спектакля.
Палата Тамары Павловны оказалась двухместной, но свекровь лежала в ней одна. Не было ни капельниц, ни пищащих приборов. Лишь сама Тамара Павловна, в белоснежной казенной ночной рубашке, с трагически прижатой ко лбу рукой. Увидев Елену, она издала слабый стон.
— Леночка... ты пришла... Я уж думала, не увижу тебя перед смертью...
Рядом с кроватью, на единственном стуле, сидел Игорь. Он вскочил, едва она вошла. В его руках был букет алых роз, которые выглядели в убогой палате так же чужеродно, как и ее помада.
— Лена! Маме плохо, у нее сердце... Все из-за нас! — его голос был полон наигранного отчаяния.
Елена молча окинула взглядом сцену. Аня была права. Это была ловушка. Дешевая, предсказуемая, но оттого не менее отвратительная. Она подошла к кровати, но не к изголовью, а к изножью, сохраняя дистанцию.
— Здравствуйте, Тамара Павловна. Выглядите не так уж плохо для умирающей. Цвет лица почти здоровый.
Свекровь убрала руку ото лба, и в ее глазах мелькнуло раздражение.
— Как ты можешь так говорить? У меня душа болит! Сердце кровью обливается, глядя, как рушится семья моего единственного сына!
— Семья уже разрушена, — спокойно ответила Елена. — И не мной. А вашим сыном, который двадцать пять лет видел во мне не жену, а обслугу. И вами, которая все эти годы его в этом поддерживала.
— Лена, прекрати! — вмешался Игорь, делая шаг к ней с букетом. — Мама ни при чем! Это все я! Я был неправ, я погорячился! Я был идиотом! Прости меня! — он попытался всучить ей цветы. — Давай начнем все сначала! Ради Ани, ради нашей любви!
Елена даже не посмотрела на розы.
— Любви? Игорь, ты хоть знаешь, что это такое? Любовь — это когда ты радуешься успехам другого. А ты обесценивал все, что я делала. Любовь — это уважение. А ты унизил меня перед своими партнерами, а потом и перед всем судом. Любовь — это поддержка. А ты заблокировал мне счет и сменил замки, оставив без копейки. Так что не смей говорить о любви. Ты ее не заслуживаешь.
Она перевела взгляд на свекровь.
— А вам, Тамара Павловна, я дам бесплатный совет. Перестаньте манипулировать своим здоровьем. Однажды сердце может и вправду прихватить, а вам уже никто не поверит. Живите долго. Вам еще предстоит увидеть, как ваш сын будет учиться сам заваривать себе чай.
Она развернулась и пошла к выходу.
— Стерва! — донеслось ей в спину шипение Тамары Павловны, окончательно забывшей о роли умирающей.
— Ты еще приползешь! — крикнул Игорь. — Ты без меня никто! Нищая!
Елена остановилась в дверях, обернулась и с ослепительной улыбкой, подчеркнутой красной помадой, сказала:
— Зато свободная. Прощайте.
Она вышла, и только за дверью позволила себе глубоко выдохнуть. Все. Последняя нить, державшая ее в прошлом, была обрублена.
Прошло три месяца. Развод состоялся. Суд, благодаря железным аргументам Киры и идиотскому поведению Игоря, разделил квартиру и машину строго пополам. Игорь был в ярости. Ему пришлось продать их общую четырехкомнатную квартиру, чтобы выплатить Елене ее долю. Он переехал в «двушку» попроще, а Елена, добавив немного денег от первых заказов, смогла купить себе небольшую, но уютную однокомнатную квартиру в хорошем районе.
Ее дело по ландшафтному дизайну неожиданно пошло в гору. Люди, как оказалось, истосковались по красоте. Ее маленькая фирма «Зеленая Гармония» уже имела несколько серьезных контрактов. Она наняла двух помощников и даже сняла крохотный офис. Она работала как одержимая, но эта работа приносила ей радость и, что немаловажно, деньги. Она впервые в жизни почувствовала твердую почву под ногами — почву, которую она создала сама.
Роковой звонок раздался в субботу утром. Звонил нотариус из Санкт-Петербурга.
— Елена Викторовна? Меня зовут Захарченко Петр Львович. Мне поручено сообщить вам пренеприятнейшее известие. Ваша двоюродная тетя, Ангелина Германовна Вольская, скончалась.
Елена села на стул. Тетю Ангелину, мамину кузину, она видела всего пару раз в глубоком детстве. Знала только, что она была одинокой, жила в Питере и считалась в семье «белой вороной» — искусствовед, дружила с какими-то художниками, жила в своем мире.
— Мне очень жаль, — растерянно проговорила она.
— Соболезную, — сухо ответил нотариус. — Но есть и другая новость. Ангелина Германовна оставила завещание. Все свое имущество она завещала вам.
У Елены перехватило дыхание.
— Мне? Но почему? Мы же почти не общались.
— В завещании указано: «Моей внучатой племяннице Елене, в девичестве Самойловой, чей талант к рисованию я разглядела еще в детстве и чью акварель с сиренью я хранила всю жизнь, в надежде, что она не зароет свой дар в землю ради борщей и мужа-самодура».
Елена закрыла рот рукой. Та самая акварель... Она написала ее в тринадцать лет и подарила тете Ангелине во время ее редкого визита. Она и забыла о ней. А тетя, оказывается, помнила. И все понимала.
— Что... что входит в наследство? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Квартира в историческом центре Санкт-Петербурга, на набережной Мойки. И денежные средства на счетах. Сумма значительная. Вам нужно будет приехать для оформления документов.
Положив трубку, Елена еще долго сидела неподвижно. Это было похоже на сказку. Награда за все ее страдания. Она вдруг почувствовала невероятный прилив сил. Она поедет в Питер, город своей мечты. Она увидит эту квартиру, эту акварель...
Но она еще не знала, что ее бывший муж тоже умел читать чужие письма.
Через две недели, когда эйфория немного улеглась и она уже планировала поездку, ей пришла официальная повестка. Открыв конверт, она не поверила своим глазам. Игорь подал в суд. Он требовал... половину ее наследства.
Она тут же позвонила Кире.
— Кира, это какой-то бред! Он сошел с ума! Какое он имеет право на наследство моей тети?
— Спокойно, Елена Викторовна, дышите глубже, — голос адвоката был серьезен. — Я уже видела его иск. Ваш бывший муж — редкий подонок, но его адвокат — хитрый лис.
— Но на чем основан иск? Это же абсурд!
— Не совсем. Их логика такая: информация о том, что вы являетесь потенциальной наследницей, стала вам известна в тот период, когда вы еще состояли в официальном браке. Развод был оформлен позже. Следовательно, по их мнению, право на наследство является совместно нажитым имуществом.
— Но это же дичь! — закричала Елена. — Право на наследство возникло после смерти тети, а она умерла, когда мы уже были в разводе!
— Именно. И любой нормальный суд это подтвердит. Но они будут тянуть время, мотать вам нервы, требовать экспертиз, накладывать арест на имущество. Их цель — измотать вас до такой степени, чтобы вы согласились на мировое соглашение и отдали ему часть денег, лишь бы он отстал. Это юридический шантаж. И, боюсь, с этим делом я одна не справлюсь. Нам нужен специалист по особо грязным разборкам.
— И у вас есть такой?
— Есть, — после паузы сказала Кира. — Его зовут Аркадий Борисович Воронов. Легенда адвокатуры. Старая гвардия. Он берется только за безнадежные или, наоборот, за самые интересные дела. Гонорары у него заоблачные. Но если он возьмется — он их порвет, как Тузик грелку. Он не просто адвокат. Он — стратег.
Кабинет Аркадия Борисовича Воронова не был похож на современный офис. Старинный дубовый стол, заваленный книгами, зеленый абажур, запах хорошего табака и кофе. Сам хозяин кабинета, мужчина лет шестидесяти пяти, с густой седой шевелюрой, пронзительными голубыми глазами и бабочкой на шее, больше походил на университетского профессора.
Он молча выслушал рассказ Елены, изредка делая пометки в блокноте остро отточенным карандашом. Кира сидела рядом, заметно нервничая.
— М-да, — сказал он наконец, откинувшись на спинку кресла. — Клиент ваш, голубушка, — он кивнул в сторону Елены, — классический пример того, что в народе называют «жлоб обыкновенный, подвид алчный». Существо, лишенное понятий о чести и совести, но свято верящее в свою исключительность. А его адвокат, Венгеров, — мой давний знакомый. Скользкий тип, но законы знает. Любит нестандартные ходы.
Он встал и подошел к окну.
— Знаете, Елена Викторовна, чем отличается хороший адвокат от плохого? Плохой знает законы. Хороший — знает судью. А гениальный... — он обернулся, и в его глазах блеснули озорные искорки, — гениальный знает психологию противника. Ваш Игорь — трус. Он нападает, потому что боится. Боится остаться один. Боится выглядеть неудачником. Боится, что вы, его бывшая «обслуга», станете успешнее и счастливее, чем он. И сейчас, когда на вас свалилось это наследство, его страх превратился в панику. А паникующий человек делает ошибки. Наша задача — заставить его их сделать.
Он вернулся к столу и взял в руки карандаш.
— Вот смотрите. Есть такое понятие в военном искусстве — «асимметричный ответ». Когда на удар в лоб вы отвечаете не встречным ударом, а щелчком по носу с совершенно неожиданной стороны. Они подали иск о разделе наследства? Прекрасно. А мы подадим встречный иск.
— Какой? — с надеждой спросила Елена.
— О признании вашего бывшего супруга недостойным наследником.
Кира удивленно подняла брови.
— Аркадий Борисович, но он же не наследник Елены Викторовны.
— А это неважно! — хитро улыбнулся Воронов. — Важен прецедент. Мы заявим, что его действия по отношению к вам на протяжении всего брака были аморальны. Что он скрывал доходы, что он оказывал на вас психологическое давление. Мы вызовем в суд свидетелей — ту самую жену его начальника, ваших подруг. Мы поднимем протокол первого заседания, где он сам называл вас «обслугой». Мы создадим ему репутацию человека, который недостоин не то, что чужого наследства, но и ложки в приличном обществе. Мы превратим его жизнь в ад.
Он говорил это с таким упоением, с таким артистизмом, что Елена невольно залюбовалась им.
— А теперь, — продолжил он, становясь серьезным, — немного ликбеза, как вы говорите. В юриспруденции есть такое понятие, как «принцип эстоппель». Грубо говоря, это запрет на противоречивое поведение. Если ты сначала утверждал одно, а потом, когда тебе это стало выгодно, начал утверждать прямо противоположное, суд может тебе сказать: «А-я-яй, голубчик, так нечестно». Ваш Игорь в первом суде кричал, что вы — содержанка и ни копейки не заработали. А теперь он хочет получить половину от ваших денег. Чувствуете противоречие? Вот на этом мы и будем строить нашу линию защиты. Мы докажем, что его поведение недобросовестно. А закон не любит недобросовестных.
Он взял со стола старую книгу в кожаном переплете.
— Но это все лирика. А теперь к делу. Мне нужны все документы. Все чеки, которые вы можете найти за последние годы. Все свидетели, которые могут подтвердить, что вы вкладывали деньги в ремонт дачи его матери. Мне нужно знать все о его работе, о его друзьях, о его привычках. Мы будем не просто защищаться. Мы будем наступать.
Началась кропотливая работа. Аркадий Борисович оказался настоящим дьяволом. Он заставил Елену вспомнить все до мелочей. Она подняла старые записные книжки, нашла подруг, с которыми ездила выбирать обои для той самой дачи. Нашлись даже фотографии, где она, молодая, красит забор, а на заднем плане Игорь «руководит процессом» с бутылкой пива в руке.
Но главный козырь Воронов нашел сам. Через свои каналы он выяснил, что за два года до развода Игорь, втайне от Елены, купил на свое имя инвестиционную квартиру в строящемся доме, а перед самым разводом быстро продал ее по переуступке прав, положив деньги на счет своей матери. Это была крупная сумма, которую он утаил при разделе имущества.
— Бинго! — сказал Аркадий Борисович, положив перед Еленой выписки из Росреестра. — Вот он, наш щелчок по носу. Он обвиняет вас в желании нажиться, а сам — вор.
Финальное заседание было похоже на хорошо поставленный спектакль, где Воронов был и режиссером, и главным актером. Игорь и его адвокат Венгеров были уверены в своей победе. Они снова привели Тамару Павловну, которая теперь жаловалась на то, что «невестка-аферистка» хочет обобрать ее больного сына.
Игорь говорил долго и нудно, повторяя мантру о том, что Елена обязана ему всем и должна поделиться «неожиданной удачей».
А потом встал Воронов. Он не кричал. Он говорил тихо, почти вкрадчиво, но его голос заполнял весь зал. Он начал с психологии.
— Ваша честь, уважаемые присутствующие. Мы наблюдаем здесь уникальный психологический феномен. Феномен человека, который всю жизнь строил свою самооценку на унижении близких. Он был «добытчиком», «хозяином», а его жена — «обслугой». Но вдруг оказалось, что «обслуга» может быть не просто самостоятельной, а гораздо более успешной. И даже более удачливой. И мир господина Голубева рухнул. Его картина мира, где он — царь и бог, разбилась вдребезги. И его иск — это не желание справедливости. Это попытка утопающего утянуть за собой на дно того, кто научился плавать.
Он сделал паузу, давая словам впитаться.
— А теперь от психологии перейдем к фактам.
И он начал выкладывать на стол судьи козыри. Свидетельские показания о строительстве дачи. Фотографии. А потом, как вишенку на торте, — документы о скрытой Игорем квартире.
— Истец обвиняет мою подзащитную в желании получить то, что ей не принадлежит. Но при этом сам, будучи в браке, утаил от семьи доход в особо крупном размере. Вот документы, ваша честь. Я прошу приобщить их к делу. А также я подаю встречный иск от лица Елены Викторовны Голубевой о взыскании с гражданина Голубева Игоря Петровича половины сокрытых им денежных средств, а также заявление в прокуратуру по факту мошенничества.
В зале повисла мертвая тишина. Лицо Игоря стало сначала белым, как полотно, потом покрылось красными пятнами. Он смотрел на Воронова с ужасом и ненавистью. Его адвокат Венгеров медленно опускался на стул, понимая, что это полный разгром. Тамара Павловна, кажется, впервые в жизни лишилась дара речи.
Решение суда было предсказуемым. В иске Игорю отказать. Встречный иск Елены удовлетворить.
Когда все закончилось, Елена подошла к Воронову.
— Аркадий Борисович... У меня нет слов.
— Слова и не нужны, голубушка, — он улыбнулся своей фирменной хитрой улыбкой. — Просто живите. И творите. Ваша тетя была бы вами горда.
Через месяц Елена стояла посреди огромной старинной квартиры на набережной Мойки. Сквозь высокие, немытые окна лился петербургский свет. Пахло пылью и временем. На стене в гостиной, в потемневшей раме, висела ее детская акварель — букет сирени, наивный, но полный света.
Она провела рукой по подоконнику. Здесь будет ее мастерская. Она наполнит этот дом жизнью, светом и запахом красок. Она уже набросала в своем блокноте эскиз будущего сада на широком балконе, выходящем во двор-колодец.
Ее телефон завибрировал. Это была Аня.
— Мам, ну как ты? Как Питер?
— Он волшебный, дочка. Я дома.
Она улыбнулась своему отражению в темном стекле. Она больше не была «обслугой», не была жертвой. Она была художником. Она была творцом своей жизни. Она была свободна.
Иногда, чтобы построить прекрасный сад, нужно сначала вырвать с корнем все сорняки, даже самые упрямые и ядовитые. Разве в жизни не так же?
Дорогие друзья!
Ставьте лайк, если хотите видеть больше таких историй, и оставляйте свои впечатления.