— ...И после всего, что я сделала, ты даже не счел нужным упомянуть мое имя? — голос Елены дрожал, но не от слез, а от ледяной ярости, которая медленно закипала в груди, вытесняя многолетнюю привычку сглаживать острые углы. — Весь вечер твои партнеры рассыпались в комплиментах столу, дому, атмосфере. А ты стоял, сиял, как начищенный самовар, и принимал все на свой счет. Будто эти голубцы сами себя приготовили, а скатерть сама себя накрахмалила!
Игорь, ее муж, вальяжно откинулся на спинку дорогого кожаного кресла в их гостиной. Он только что с триумфом завершил вечер, который, по его мнению, должен был укрепить его позиции в компании. Он посмотрел на жену с ленивым, снисходительным недоумением, как смотрят на капризного, неразумного ребенка.
— Лен, ну что ты опять начинаешь? Вечер прошел идеально. Петр Сергеевич в восторге, его жена чуть ли не рецепт твоего паштета выпытывала. Все довольны. Какая разница, кто там что сказал? Мы — одна команда, одна семья. Твой успех — мой успех, и наоборот.
— Нет, Игорь, не наоборот! — она сделала шаг к нему, и в ее глазах плескался огонь. — Когда ты получаешь премию, это твой успех. Когда ты закрываешь сделку — это твой успех. А когда я три дня не сплю, чтобы твои «важные гости» чувствовали себя как в лучшем ресторане, это, оказывается, НАШ ОБЩИЙ успех? Где здесь логика? Я просто хотела услышать: «Спасибо моей жене, Елене, это ее заслуга». Всё!
Он вздохнул. Тяжело, мученически, как человек, вынужденный объяснять прописные истины.
— Господи, какая же ты... мелочная. Ну, хорошо, хорошо, слушай. Спасибо тебе, Елена. Ты прекрасно справилась. Ты накрыла шикарный стол. Ты создала уют. Ты выполнила свою роль. Довольна?
Слово «роль» прозвучало как щелчок кнута. Оно зацепилось за что-то внутри Елены, заставило ее замереть.
— Свою... роль? — тихо переспросила она.
Игорь не почувствовал опасности. Он был слишком поглощен своей важностью и усталостью после светских бесед. Он решил раз и навсегда закрыть эту глупую, по его мнению, тему.
— Ну да, роль. У каждого в семье своя роль, своя функция. Я — добытчик. Я зарабатываю деньги, обеспечиваю вот это всё, — он обвел рукой гостиную с итальянской мебелью и картинами на стенах. — Я даю тебе возможность не работать, заниматься домом, собой, дочерью. Я решаю проблемы. А твоя роль какая? — он усмехнулся, отставляя пустую тарелку, которую она машинально принесла ему из кухни. — Подавать, убирать, создавать уют. Быть обслугой, если хочешь. Хорошей, качественной обслугой. За это я тебя и ценю.
Он сказал это. Вслух. Не в пылу ссоры, не в пьяном угаре, а спокойно, рассудительно, как будто объяснял устройство мира.
Обслуга.
Это слово не было криком или оскорблением. Оно упало в оглушительную тишину комнаты, как тяжелый, грязный камень в чистый колодец. И в этот момент Елена почувствовала не боль, а странное, ледяное онемение, будто ей вкололи анестезию прямо в сердце. Онемение, которое вдруг прорвалось одним-единственным воспоминанием: вот она, двадцатилетняя, с горящими глазами, показывает ему свой дипломный проект, а он, не отрываясь от газеты, бросает: «Молодец. Только ужин из-за твоих картинок не забудь приготовить». И этот холод, который она тогда загнала поглубже, теперь вырвался наружу, замораживая все, что она когда-то к нему чувствовала.
Она смотрела на него, на этого холеного, уверенного в себе мужчину, с которым делила постель, растила дочь, строила планы, и впервые в жизни видела его по-настоящему. Не любящего мужа, не партнера, а... работодателя. Хозяина. А она — его бессрочный, неоплачиваемый персонал с расширенным функционалом.
Тишина длилась, может быть, секунд десять, но Елене показалось, что прошла целая вечность. За эту вечность она мысленно пролистала всю свою жизнь. Вот она, юная, талантливая студентка худграфа, отказывается от распределения в престижную мастерскую, потому что «Игоря переводят в другой город, ему нужна поддержка». Вот она, молодая мама, не спит ночами с больной дочкой Аней, пока Игорь «устал после работы, ему завтра на важное совещание». Вот она продает свои акварели, чтобы купить ему первые приличные часы, «чтобы выглядел солидно». Вот она учит ночами английский, чтобы помочь ему с переводом контракта. Вот она встречает его мать, Тамару Павловну, с неизменной улыбкой, выслушивая ее ядовитые упреки в том, что «Леночка недостаточно расторопна» или «борщ сегодня жидковат».
Все эти годы она была поддержкой, опорой, тылом. Она сама в это верила. А оказалось — обслугой.
Игорь, заметив ее странное молчание, наконец оторвался от своих мыслей.
— Ну что ты застыла? Обиделась, что ли? Лен, ну не будь ребенком. Я же не со зла. Это просто... факт. Констатация. Давай, не дуйся, лучше сделай мне чаю. С лимоном.
Елена медленно развернулась и пошла на кухню. Ее шаги были тихими, почти невесомыми. Игорь удовлетворенно хмыкнул, уверенный, что инцидент исчерпан. Он услышал, как щелкнул чайник.
Но она не делала чай. Она достала с верхней полки свою старую, запылившуюся сумку, с которой когда-то ездила на этюды. Сдула с нее пыль. Открыла ящик стола и достала свой паспорт. Потом подошла к шкафу в прихожей, взяла первое попавшееся пальто и накинула на плечи.
Когда она вернулась в гостиную, Игорь уже начинал терять терпение.
— Ну где мой чай? Ты там уснула?
Она остановилась посреди комнаты. В ее руках была только маленькая сумка. На лице — абсолютно спокойное, почти отстраненное выражение.
— Знаешь, Игорь, — ее голос был ровным и тихим, и от этого он звучал еще страшнее. — Обслуга сегодня устала. И завтра она не выйдет на работу. И послезавтра тоже. Фактически, — она сделала паузу, подбирая слова, — обслуживающий персонал увольняется. Без выходного пособия.
Он уставился на нее, не понимая.
— Ты что несешь? Какое увольнение? Ты выпила?
— Я подаю на развод, — сказала она так же просто, как до этого говорила «ужин готов».
Игорь сначала замер, а потом разразился громким, каркающим смехом.
— На развод? Ты? Лена, ты в своем уме? Из-за чего? Из-за того, что я тебя обслугой назвал? Да ты с ума сошла! Ты хоть понимаешь, что ты без меня — ноль? Пустое место! Куда ты пойдешь? К маме в ее хрущевку? На что ты жить будешь? Картиночки свои продавать? Да кому они нужны!
Он встал, надвигаясь на нее, уверенный, что сейчас напугает, вернет в реальность. Но она не отступила. Она смотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде не было ни страха, ни сомнений. Только холодная, твердая решимость.
— Это мы посмотрим, Игорь. Кто из нас ноль. А сейчас, будь добр, отойди. Мне нужно пройти.
Она обошла его, как обходят предмет мебели, и направилась к двери.
— Стой! — крикнул он ей в спину. — Ты пожалеешь! Ты приползешь обратно через неделю, будешь в ногах валяться!
Елена на мгновение остановилась у самой двери, не оборачиваясь.
— Не дождешься, — бросила она через плечо и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Дверь, которую она сама выбирала. В квартиру, которую она сама превратила в дом. Из жизни, которую, как оказалось, она проживала для другого.
Первым делом она позвонила дочери. Аня, студентка третьего курса психфака, жила в общежитии и всегда была ее главной опорой.
— Ало, мам? Что-то случилось? У тебя голос странный.
Елена стояла на ночной улице, под светом фонаря, и только сейчас почувствовала, как дрожат ее руки.
— Анечка... Я ушла от папы.
На том конце провода повисла тишина. Затем Аня спросила, но уже совсем другим, серьезным тоном:
— Он тебя ударил?
— Нет, милая, что ты. Хуже. Он меня... оценил.
И она пересказала дочери весь разговор. Когда она закончила, Аня выдохнула:
— Наконец-то. Мам, я еду к тебе. Ты где?
— Я.… я не знаю. Просто иду по улице.
— Так, спокойно. Иди к тете Свете. Я сейчас вызову такси и тоже приеду туда. Только не смей возвращаться, слышишь? Ни за вещами, ни за чем.
Светлана, ее лучшая подруга со школьных времен, жила в паре кварталов. Она открыла дверь в старом халате, с растрепанными волосами, и, увидев лицо Елены, без лишних слов втащила ее в квартиру.
— Так. Садись. Чай, коньяк или все вместе?
— Просто... воды, — прошептала Елена.
Когда через полчаса примчалась запыхавшаяся Аня, они уже сидели на кухне. Елена, закутанная в Светин плед, тупо смотрела в одну точку.
— Мамуля! — Аня бросилась к ней, обняла крепко. — Ты все правильно сделала! Правильно! Я давно тебе говорила, что он тебя не ценит. Он воспринимает тебя как данность, как часть интерьера. Помнишь, на мой день рождения он подарил мне деньги со словами: «Купи себе что-нибудь, а то у мамы твой нет вкуса». А ты всю неделю бегала, искала мне то самое платье!
Светлана решительно поставила на стол чашку с коньяком.
— Пей. И слушайте меня обе. Значит так. Игорь твой — мужик тщеславный и мстительный. Он сейчас в шоке, но скоро начнет действовать. Первым делом позвонит своей мамочке.
И как в воду глядела. Не успела она договорить, как у Елены завибрировал телефон. На экране высветилось «Тамара Павловна».
— Не бери, — сказала Аня.
— Нет, — возразила Светлана. — Надо брать. Но включи громкую связь. Мы должны знать тактику противника.
Елена сглотнула и нажала на зеленую кнопку.
— Да, Тамара Павловна.
— Леночка! — заворковал в трубке приторно-сладкий голос свекрови. — Что у вас там стряслось? Игорек звонит, сам не свой. Говорит, ты ушла, дверью хлопнула. Что за детские обиды, деточка? Ну, может, сказал, что сгоряча, он же устал, на нем такая ответственность. Мужчины, они же как дети, Леночка. Их пожалеть надо, приголубить. А ты что? Семью рушить? В нашем-то возрасте? Что люди скажут?
Елена молчала, слушая этот ядовитый сироп, который она глотала годами.
— Ты подумай о дочери! — продолжала вещать Тамара Павловна. — Каково ей будет, сироте при живых родителях? Ты же ломаешь ей жизнь! Игорь — прекрасный муж, отец. Не пьет, не бьет, всю зарплату в дом несет. Другая бы на твоем месте в ногах у него валялась, а ты... Эгоистка! Вернись домой, Леночка. Попроси прощения, и он, может быть, тебя простит. Он же отходчивый.
Аня, сидевшая рядом, побагровела от гнева и уже открыла рот, чтобы высказать все, что думает о бабушке, но Светлана жестом остановила ее.
Елена сделала глубокий вдох.
— Спасибо за совет, Тамара Павловна, — сказала она неожиданно твердым голосом. — Но я в нем не нуждаюсь. И не волнуйтесь за Аню, с ней все будет в порядке. А что скажут люди, мне, представьте себе, отныне все равно. Всего доброго.
Она отключилась и посмотрела на подруг. В ее глазах больше не было растерянности.
— Ну, мать, ты даешь! — восхищенно присвистнула Светлана. — Это была заявка на победу!
Следующие несколько дней превратились в военные действия. Игорь, осознав, что его жена не шутит, перешел от угроз к действиям. Он заблокировал ее банковскую карту. Он сменил замки в квартире. Он звонил их общим друзьям и рассказывал, как Елена «сбесилась на почве климакса», связалась с какой-то сектой и бросила его, верного и любящего мужа.
Некоторые верили. От Елены отвернулись две семейные пары, с которыми они дружили много лет. Но большинство, особенно женщины, слушали Игоря, сочувственно кивали, а потом тайком звонили Елене со словами поддержки. «Давно пора было, Ленка», — сказала ей жена Игорева начальника. — «Мы все видели, как он к тебе относится».
Адвокат, молодая, энергичная женщина по имени Кира, которую посоветовала Светлана, выслушав историю Елены, решительно потерла руки.
— Так, Елена Викторовна. Дело ясное, но непростое. Муж ваш — классический нарцисс и манипулятор. Он будет давить на жалость, на чувство вины, на общественное мнение. Будет пытаться выставить вас сумасшедшей. Наша задача — действовать строго по закону и не поддаваться на провокации. Квартира куплена в браке?
— Да.
— Машина? Дача?
— Все в браке. Только дача оформлена на его мать, хотя строили мы ее вместе. Он говорил, так с налогами проще.
— Хитрец, — хмыкнула Кира. — С дачей будет сложнее, но доказуемо. Главное — свидетели. Итак, подаем на раздел имущества. По закону вам полагается ровно половина. Он этого не допустит. Он будет биться за каждую розетку. Готовьтесь к войне.
И война не заставила себя ждать. Первое же заседание суда превратилось в театр одного актера. Игорь явился в сопровождении своей матери, которая картинно прижимала платок к глазам. Сам он был одет в строгий, но скромный костюм, на лице — маска вселенской скорби.
— Ваша честь! — начал он трагическим голосом, когда ему дали слово. — Я до сих пор не могу поверить, что это происходит. Двадцать пять лет мы жили душа в душу. Я работал на трех работах, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась. Чтобы моя Леночка... ни в чем не знала отказа. Хочешь на море? Пожалуйста. Новую шубу? Держи. Я думал, я создаю рай для любимой женщины, окружаю ее заботой. А оказалось, я просто... оплачивал предательство.
Он говорил долго, пафосно, рисуя картину своего мученичества и ее черной неблагодарности. Рассказывал, как она была плохой хозяйкой, как ему приходилось после работы есть покупные пельмени (Елена мысленно усмехнулась, вспомнив свои кулинарные марафоны). Как она была холодна с ним в постели. Как она транжирила его деньги на «бесполезные тряпки и мазилки».
Елена сидела молча, глядя на него без всякого выражения. Она была готова к этому. Кира ее предупредила.
— ...А потом она попала под дурное влияние! — вещал Игорь, набирая обороты. — Какая-то подруга-разведенка, какие-то сомнительные курсы личностного роста... И моя жена, моя тихая, домашняя Лена, превратилась в монстра! Она заявила, что я ее не ценю! Я, который положил к ее ногам всю свою жизнь! Она требует половину квартиры, которую я заработал своим потом и кровью! Она хочет оставить меня на улице, больного, старого человека!
Тут даже судья, строгая женщина средних лет, не выдержала и подняла бровь.
— Обвиняемый, вам сорок девять лет. До старости вам еще далеко. И, насколько я вижу из документов, вы являетесь заместителем директора крупной фирмы с очень приличной зарплатой. На улице вы вряд ли останетесь.
Игорь на мгновение замолчал, его лицо, только что выражавшее праведную скорбь, дернулось. Он растерянно повел глазами от судьи к своему адвокату, словно ища подсказку. Его идеально завязанный галстук вдруг показался слишком тугим, и он незаметно потянул за воротник рубашки. Сценарий давал сбой. Тамара Павловна за его спиной громко всхлипнула.
— Она хочет отобрать у меня всё! — снова закричал он, теряя контроль. — Эту квартиру я выбирал! Эту мебель я покупал! Она палец о палец не ударила! Она только сидела дома и красила ногти! Она — содержанка! Нет, хуже — обслуга! И теперь эта обслуга хочет получить половину состояния хозяина! Где справедливость, я вас спрашиваю?!
Слово «обслуга» снова прозвучало в зале. Но на этот раз оно имело другой эффект. Молоденькая секретарша суда, сидевшая за столом, фыркнула и прикрыла рот рукой. Адвокат Игоря страдальчески закатил глаза. Даже судья посмотрела на него с нескрываемым презрением.
Он сам, своими словами, подтвердил все, что Елена указала в иске. Он сам выставил себя на посмешище. Он пытался унизить жену, но в итоге унизил только себя, показав всем свое истинное, мелочное и уродливое нутро.
Елена почувствовала, как волна праведного гнева поднимается в ней. Она встала.
— Ваша честь, можно мне сказать?
Судья кивнула.
— Да, я была обслугой, — сказала она громко и четко, глядя прямо на Игоря. — Я двадцать пять лет обслуживала твое эго. Я мыла, стирала, готовила, создавала уют, воспитывала дочь, встречала твоих гостей, утешала твою маму, проверяла твои отчеты, штопала твои носки и твою самооценку. Я работала без выходных и отпусков, без зарплаты и больничных. Я была твоим личным поваром, психологом, медсестрой, секретарем и любовницей. И если за всю эту работу я сейчас требую половину того, что мы нажили ВМЕСТЕ, то, поверь, это самая низкая цена за услуги такого специалиста широкого профиля!
Она говорила, и ее голос креп с каждым словом. Она видела, как багровеет лицо Игоря, как отвисает челюсть у его матери. Она чувствовала поддержку во взгляде своего адвоката, в одобрительном кивке судьи, в восхищенном взгляде той самой секретарши.
— И еще одно, — закончила она. — Ты говоришь, что я без тебя — ноль. Что ж, посмотрим. Я начинаю новую жизнь. С нуля. И я знаю, что справлюсь. А вот что будешь делать ты, когда твоя «качественная обслуга» больше не принесет тебе чай с лимоном и не подставит плечо после очередного провала? Кто будет выслушивать твое нытье и восхищаться твоими мнимыми победами? Боюсь, Игорь, что именно ты, а не я, скоро обнаружишь, что такое быть настоящим нулем.
Она села. В зале на несколько секунд повисла тишина. А потом кто-то на задней скамье, какая-то женщина, пришедшая по своим делам, тихо, но отчетливо захлопала в ладоши.
Процесс затянулся. Игорь, разъяренный своим публичным унижением, стал еще более мелочным и мстительным. Он прятал документы, приводил лжесвидетелей, которые рассказывали о несуществующих долгах, пытался доказать, что Елена ему изменяла. Но все это было так топорно и глупо, что только укрепляло позицию Елены.
Она же, тем временем, действительно начала жизнь с нуля. Она сняла крохотную однокомнатную квартиру на окраине, пахнущую старыми книгами и пылью, — запах, который был в сто раз милее приторного аромата дорогих освежителей в ее прошлой жизни. Аня перевезла свои вещи, и комната наполнилась запахом ее молодежных духов. Светлана притащила старый, но уютный диван, обивка которого кололась, если сидеть на нем в тонком халате. Они пили дешевый чай из разномастных чашек, и этот чай казался Елене вкуснее всех элитных сортов, которые она заваривала для гостей Игоря. Это была бедность, но это была ее, настоящая, звенящая свобода.
Она вспомнила о своей заброшенной профессии. Достала старые альбомы с эскизами ландшафтного дизайна, стряхнула пыль с учебников. Создала простенький сайт-визитку, разместила портфолио своих студенческих работ.
Первый заказ пришел через месяц. Хозяева небольшого загородного дома хотели разбить на своем участке альпийскую горку. Денег предложили немного, но Елена вцепилась в эту возможность, как в спасательный круг.
Она сама ездила на рынок за камнями, сама выбирала саженцы, сама копалась в земле до поздней ночи. Ее руки, привыкшие к кремам и маникюру, огрубели и покрылись царапинами. Она уставала так, что едва добиралась до кровати. Но это была сладкая усталость. Усталость созидания.
Когда работа была закончена, хозяева ахнули. Маленький, заброшенный уголок их сада превратился в произведение искусства. Камни, цветы, карликовые сосны — все было на своем месте, создавая ощущение гармонии и покоя.
Они заплатили ей вдвое больше, чем договаривались, и пообещали рекомендовать всем своим знакомым.
Через неделю ей позвонили снова. А потом еще раз. «Сарафанное радио» заработало. У Елены появились новые заказы, новые идеи. Она летала как на крыльях. Она больше не была обслугой. Она была Творцом.
Однажды, вернувшись поздно вечером с очередного объекта, уставшая, но счастливая, она застала дома заплаканную Аню.
— Мам... Бабушка звонила.
— Что опять? — устало спросила Елена.
— Она... она в больнице. Говорит, сердце прихватило. Из-за нашего развода. Просила, чтобы ты приехала. Говорит, хочет попрощаться.
Елена замерла. Сердце Тамары Павловны было ее главным оружием на протяжении всей их совместной жизни. Любой конфликт, любое несогласие — и свекровь хваталась за грудь, вызывая у Елены чувство вины. Но сейчас...
— Это манипуляция, мам, — твердо сказала Аня. — Я уверена. Она хочет, чтобы ты примчалась, а там тебя будет ждать папа с букетом и покаянной речью.
— Я знаю, милая.
— Ты же не поедешь?
Елена посмотрела на свои руки в земле, на свои старые джинсы, на счастливое отражение в темном окне. Она вспомнила унижение в суде, заблокированные счета, бессонные ночи.
— Поеду, — сказала она тихо.
— Мама!
— Поеду, Анечка. Но не для того, чтобы просить прощения. А для того, чтобы раз и навсегда расставить все точки. Этот спектакль должен быть окончен. И я напишу для него финал.
Она пошла в ванную. Холодная вода смыла с лица усталость. Потом открыла шкафчик и достала старую, но ярко-красную помаду, которой не пользовалась много лет, потому что Игорь считал ее «вульгарной». Медленно, уверенной рукой она провела по губам. Это были ее боевые цвета. Она не знала, что ждет ее в больнице — трагедия или фарс. Но она знала одно: она идет на премьеру своего собственного спектакля.
Судебный процесс по разделу имущества еще не был окончен. Игорь, проиграв несколько раундов, затаился, и это молчание было зловещим. Елена чувствовала, что главный бой еще впереди. И поездка в больницу к свекрови могла стать его началом. Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Из него на нее смотрела уставшая, но сильная женщина с ясными, решительными глазами.
«Ну что ж, Игорь, — подумала она, — ты хотел войны? Ты ее получишь. Только теперь я играю по своим правилам».
Она еще не знала, что Игорь готовит свой, самый подлый удар. Он решил отнять у нее то единственное, что связывало ее с прошлым, что было ей по-настоящему дорого — старую дачу, которую строил еще ее отец и которую она так неосмотрительно позволила записать на свекровь. Он был уверен, что, лишившись последнего островка воспоминаний, она сломается. Он просто не понимал, что, ломая ее прошлое, он лишь закалял ее будущее. Интрига только начиналась.